Том 6. Звезда КЭЦ - Александр Беляев

– Тихим ходом подвести траулер к затонувшему пароходу! распорядился Барковский.

– Когда они все успели собраться? – удивился Миша. Он так увлекся экраном, что не замечал ничего вокруг.

Изображение на экране колыхалось – телеоко двигалось вперед, наталкивалось на преграду воды и покачивалось.

Чем ближе подходил траулер к скале, тем больше погибших кораблей и пароходов виднелось на выступах и в расщелинах подводной горы. Она вся была усеяна ими. Здесь встречались и старинные каравеллы, и парусники минувшего столетия, и колесные пароходы времен Фултона, и современные винтовые.

– Кладбище кораблей, – тихо промолвил Маковский. – Сколько их погибло по дороге из Америки в Европу!

– Да, весь путь, видимо, усеян, – ответил Борин.

– Одного железа сколько, – добавил Кириллов.

– А сколько сокровищ лежит в трюмах, сколько бочек золота и серебра! Ведь с самого открытия Америки люди тонули сами и губили в океане награбленное и найденное в Новом Свете золото. Только испанцы посеяли на дне не один десяток тонн золота, – сказал Азорес.

– А сколько людей пошло ко дну из-за человеческой жадности! – услышал Миша голос Гинзбурга.

– И ради смелости, пытливости! – поправил его Барковский.

– Однако нелегко будет найти нашего покойничка, – добавил он, глядя на кладбище кораблей, которое все увеличивалось.

– Растения! Нет, кораллы… – удивленно воскликнул Миша. – Разве кораллы растут на такой глубине?

– Они жили, видимо, тогда, когда эти горы еще лежали намного ближе к поверхности моря, – сказал Тоффель. – Перед нами, очевидно, затонувший материк.

Маковский осторожно вел траулер, подводя телеоко ближе к затонувшему большому кораблю. Телеглаз прошел вдоль корпуса. Мелькнули, блеснув стеклами, иллюминаторы. Вот и нос. Надпись. Надпись… На железе, заржавевшем, покрытом ракушками, нельзя было прочесть название парохода.

– Во всяком случае, это не «Левиафан», – заверил Маковский. – «Левиафан» крупнее. Поищем еще.

– А может быть, посмотрим, что скрывает в себе этот покойничек? – спросил Протчев. В нем уже заговорили инстинкты «подводного охотника». – Если обнаружим что-либо ценное, поставим буек, возьмем на заметку. Глубина подходящая.

– Поищи, но долго не задерживайся. Тебе уже скоро вылезать, – сказал Барковский.

– Захвати телеглаз! – говорит инженер.

Протчев весело дернул дважды за сигнальную веревку, хотя при телефоне в этом не было нужды. Привычка. Люлька стала опускаться ниже.

Протчев плавно пролетает над верхней палубой, сходит с люльки, идет, разрезая воду правым плечом. Впереди – люк. Протчев перестает «травить воздух», немного раздувается и легко перепрыгивает через люк, как через пропасть на шаре-прыгуне. Все медные части, поручни, раструбы вентиляторов поросли, словно мохом, мелкими зелеными водорослями. Под ногами хрустят ракушки. Из раструбов выплывают рыбы и удивленной стаей кружатся возле головы водолаза. Их столько, что они мешают рассматривать.

– Кыш, вы! – машет рукой Протчев.

Еще один люк. Протчев осторожно спускается по железным сходням трапа. За водолазом тянутся «сигнал», шланг, провода телефона и электрического фонаря. Не зацепить бы за что-нибудь острое. А тут еще эта морока – телеоко со своими проводами…

Вот он уже идет по коридору. Каюты… Заглядывает в одну – по столу бежит испуганный краб. Под потолком – деревянный стул, ящик. Все как в мире невесомого.

Протчев спускается в трюм. Здесь он находит горы цинковых ящиков. Известное дело. Наверное, еще во время империалистической войны на пассажирском пароходе перевозили снаряды. А вот и огромная, величиной с ворота, дыра на дне. Пароход был пущен ко дну торпедой подводной лодки. А в этих больших ящиках что может быть?

– Не увлекайся, Протчев! Пора подниматься! – предупреждает дежурный.

– А, чтоб вам! – бурчит Протчев и поворачивает назад. Но на экране Миша видит только угол ящика, обросший водорослями и облепленный ракушками. Что такое? Протчев остановился…

– Что там случилось? – спрашивает Барковский. Невнятное бормотание. Кряхтение.

– А, чтоб тебя! Нога застряла в железном хламе.

Миша хотел крикнуть, чтоб Протчев повернул телеглаз к себе… А впрочем, Протчеву никто не может оказать помощь… Нет, оказывается, могут.

– Спустить на помощь водолаза!

– Шланги, сигналы, провода еще больше перепутаем. Сам управлюсь! – отвечает Протчев.

У Миши гулко колотится сердце. Какая опасная работа! А Азорес еще собирался спуститься на каравеллу… Проходят долгие минуты. Слышны глухие удары. Что он там делает?

– Проклятая проволока, хоть бы костюм не проколоть. Какая опасность! Прорвется костюм, и водолаза зальет вода.

– Ух! – слышится облегченный вздох Протчева. Телеглаз спустился с мохнатого ящика и осветил сходни трапа. Протчев освободился. Вместе с ним облегченно вздыхают все.

Протчева поднимают на поверхность медленно, то и дело останавливаясь. Шесть сажен вверх – остановка на пять минут. Четыре сажени – десять минут, еще две сажени – пятнадцать минут.

Наконец Протчев на палубе. Матросы снимают шлем. Вот мелькнуло лицо Протчева. Оно спокойно, как всегда. Риск – обычное для него дело, его профессия.

Поиски продолжаются с помощью телеглаза. Траулер обходит подводную вершину. Телеглаз осматривает каждый большой пароход. «Мтарбрук», «Южный крест», «Мери», «Эль-Пазо» нашли здесь последнюю пристань.

Азорес, уже отдышавшийся, говорит:

– Древние римляне хоронили усопших со словами: «Пусть будет тебе земля пухом». Утонувшим можно было бы сказать: «Пусть будет вам вода пухом». Земля, тяжесть могильной земли почти везде одинакова – около двух метров толщины. А вот утонешь ли на глубине десяти тысяч метров или на сотне метров – большая разница. Десять тысяч метров – это давление в сто атмосфер. Дерево под таким давлением становится крепче камня. Что же станет с телом человека? Да, Хургес был предусмотрителен, сделав свои записи на металлических пластинках.

Траулер обошел подводную горную вершину и направился к южному ее склону. Здесь, как ранее показала разведка лотом, шло плоскогорье, плавно снижаясь. Кое-где плоскогорье поднималось так высоко, что его достигал рассеянный солнечный свет. Глубина – менее ста метров.

Вынуждены были даже приподнять телеглаз, чтобы обследовать одно такое высокогорное плато. Флора и фауна здесь были богаче. Погибшие корабли лежали в густом лесу красных водорослей. Возносили вверх свои ветви красные кораллы. Между водорослями плавали рыбы. За ними гонялись огромные хищники. Из щелей разбитого фрегата выпростал длинные щупальца спрут. Плоскогорье постепенно поднималось. И вдруг на экране телевизора появилась каменная статуя, изображающая человека, ладони рук которого лежали на коленях. Прямо поставленный корпус, стиснутые колени ровно поставленных ног напоминали египетское искусство, но только напоминали. Это было искусство неведомой культуры.

– Вот это находка! – воскликнул Протчев. – Я буду не я, если не спущусь на это горное плато.

Вскоре подводный глаз обнаружил еще несколько лежащих статуй, разбитых колонн, мраморные пьедесталы и, наконец, подошел к руинам городской стены с неведомыми надписями. «Глаз» перешагнул через стену и очутился на середине улицы затонувшего города. Кровли не сохранились, но стены многих зданий были целы. Дорога, вымощенная каменными плитами, заросла мохом и покрылась ракушками. Лишь по поднятым кое-где плитам можно было догадаться, что они когда-то устилали дорогу. Мелькали дворы с бассейнами и остатками фонтанов, руины большого храма среди площади, на которой когда-то стояли статуи. Статуи лежали разбитые возле своих пьедесталов. Очевидно, затоплению предшествовало землетрясение. Все были так захвачены находкой, что на какое-то время забыли о таблицах Хургеса.

– Прекрасно! – радостно воскликнул Барковский. – Наши археологи будут поражены этой находкой.

Пауза. Борин глубоко задумался. По его лицу пробежала тень тревоги, и он поспешно спросил Барковского:

– А не полагаете ли вы, что сюда прибудут такие же гости океана, как и мы, и тогда здесь начнется настоящее столпотворение?

– Ну что ж, возможно, но это ничего не значит. Мы молча будем искать. На нас, безусловно, обратят внимание. Я не поручусь за то, что путешествие советской флотилии осталось незамеченным. Пока наши корабли шли в открытом океане, иноземные суда могли думать, что мы совершаем рейс в Америку. Теперь же, как только они заметят, что мы остановились, сразу же начнутся, да, кажется, уже и начались догадки: зачем и почему? Но пусть. Пусть думают, что им угодно. Будут на нас обращать внимание или нет, мы все так же упорно будем продолжать поиски таблиц.