Не расстанусь с коммунизмом. Мемуары американского историка России - Льюис Г. Сигельбаум

взаимосвязанных поддерживаемых государством режимов и самостоятельно определяемых репертуаров миграции» [Burkush 2018: 5].

И все же, за исключением четырех аспирантов, которые в настоящее время получают степени под моим руководством, мне не удавалось уговорить специалистов по России перейти в «церковь миграции». Выяснилось, что влияние, которое преподаватель оказывает на формирование перспектив своих студентов, их привычек и даже рабочих целей, не настолько прямолинейно, как я когда-то думал. Иногда вещи, которыми я увлекаюсь, кажутся студентам абсолютно неинтересными. Но студенты обычно имеют довольно хорошее представление о том, чего можно ожидать от своих преподавателей, и такие отношения взаимовыгодны. Действительно, руководство аспирантами, может быть, единственное, что осталось от средневековых университетов, нечто сродни обучению ремеслу. Когда, как это у меня случилось дважды, студенты не могли получить степень, я чувствовал, что подвел их. При этом я восхищаюсь успехами тех студентов, которые после получения степени под моим руководством получили работу в науке или в сфере образования. Нечестно назвать имена некоторых, не упоминая остальных, но два студента заслуживают отдельных слов, пусть даже если здесь останутся безымянными. Один из них – из Южной Кореи, которому было нелегко частично из-за недостаточного владения английским, частично – из-за нежелания выдвигать оригинальные аргументы. Однако он выстоял, провел год в поле (Челябинск, Магнитогорск, Москва) и защитил очень достойную диссертацию. После получения степени он вернулся с женой и маленьким сыном в Южную Корею. Заняв исследовательскую должность в Университете Ханкук в Сеуле, он привлек меня в качестве одного из двух главных редакторов журнала, спонсируемого его работодателем. Журнал, которому уже восемь лет, выходит два раза в год (это журнал «REGION: Regional Studies of Russia, Eastern Europe, and Central Asia»). Оценка представленных материалов, вынесение суждений о политике и стандартах журнала, а также набор редакторов для рецензирования книг (случилось так, что это двое моих бывших студентов!) дают пищу моему интеллекту и смекалке, хотя иногда и испытывают мое терпение.

Другая бывшая студентка сумела объединить афроамериканскую и советскую истории таким образом, что это послужило во благо и той, и другой. Она многому научила меня в отношении расы в ее советском и ближайшем постсоветском контекстах и рассказала о том, как левые афроамериканцы воспринимали Советский Союз в 1920-30-х годах.

Напоследок я приберег описание одного из самых приятных переживаний, которое помогло уравновесить работу и семью, интеллектуальные удовольствия и отцовские обязанности. Когда-то в 2010 году Боб Эдельман, выдающийся историк советского спорта, обратился ко мне с предложением, чтобы вместе с Сасу мы написали эссе на тему «Класс и спорт» в Оксфордский справочник по истории спорта (The Oxford Handbook of Sports History), который Боб редактировал. Сасу, поступивший на магистерскую программу по журналистике в Университете Миссури, был не меньше моего заинтересован в том, чтобы попробовать. Мы обсудили с Сасу, страстным любителем футбола, что нам следует прочесть, выбрали несколько отличных монографий и воспользовались его двухнедельным приездом ко мне, чтобы скомпоновать что-то вместе. Расплачиваясь за поспешность в написании черновика, мы долго ждали, пока другие участники наверстают упущенное, но в конце концов в 2017 году справочник вышел в свет [Siegelbaum 2017b: 429-444]. И отец, и сын были довольны. Все у нас получилось.

Неоконченные мысли

«Вы всегда куда-то ездите», – каждые несколько месяцев говорит мне по телефону моя подруга Кэрролл, которая живет в Сиднее, Британская Колумбия, и сама немного путешествует. Большая часть моих поездок в последние годы была связана с семейными делами и ограничивалась Соединенными Штатами. Но многое связанное с работой уводило меня за границу. Это привилегия научного работника, особенно если учебное заведение покрывает большую часть расходов. В советское время поездка в Москву или другой советский город подразумевала вхождение не просто в другую страну, а в другой мир, Второй Мир. Независимо от того, сколько раз я ездил, независимо от того, хорошо ли я знал, как проехать на такси в город из аэропорта Шереметьево, я сразу же ощущал, что меня поглощает окружающее и – в этом сказывался большой опыт – я в чем-то становлюсь другим. Кем? Более решительным, но и более осторожным Льюисом. Мои исследовательские поездки всегда имели конечные, мною определенные цели, которые, несмотря на (иногда) чрезмерное употребление алкоголя и все упомянутые ранее трудности, требовали моей полной отдачи. Несмотря на всю суету и беспокойство по поводу визы, произвол советской бюрократии и другие раздражающие моменты, я дорожил этими визитами. В течение первых нескольких лет после 1991 года масштабы перемен в повседневной жизни сделали этот опыт не менее увлекательным. Но по мере того, как Россия все больше открывалась для иностранных инвестиций и зарубежных туристов, она теряла свою советскость и потусторонность. Возможности ощутить себя другим Льюисом, соответственно, уменьшались. Он становился все больше похож на Льюиса из Ист-Лансинга.

Поездки на конференции – еще один приятный бонус: можно повидать старых друзей, завести новых, пообедать в замечательных ресторанах, посетить музеи, сходить на концерты и даже полежать на пляжах, как это удалось нам с Лесли несколько лет назад в Валенсии, прежде чем сесть на автобус и поехать к месту проведения конференции. Тем не менее сейчас я не наслаждаюсь этим так же, как в прошлом. Не знаю, это из-за все более навязчивых режимов безопасности в аэропортах, более заполненных людьми самолетов или из-за того, что по мере того, как я становлюсь старше, я все больше беспокоюсь о том, чтобы прибыть вовремя, наладить связи и сориентироваться в непривычной обстановке. Наверное, причина во всем вышеперечисленном. Как Рихард, главный герой блестящего романа Дженни Эрпенбек [Erpenbeck 2015, 2017] о встречах профессора на пенсии с африканскими беженцами в Берлине, я нахожу все больше удовольствия в домашней рутине. Сгребать листья, косить газон, заваривать себе чай, смотреть викторину Алекса Требека «Рискуй!» – до чего ж комфортно. Вот почему, выйдя на пенсию, я стал гораздо более разборчив в отношении того, какие конференции посещать и какие исследования проводить. Ученые, которые считают необходимым рассказать мне, как далеко они продвинулись в своих проектах, сколько конференций посетили, насколько они загружены работой, поведать о других свидетельствах их успешности в ученом мире, вызывают у меня безразличие, возможно, даже жалость. Это тоже моя нынешняя привилегия.

У меня есть привилегии и во многих других отношениях: я белый мужчина, я вырос в Соединенных Штатах во время десятилетий экономического подъема, я сын родителей из среднего класса, которые так высоко ценили образование, я отец двух замечательных сыновей, я муж Лесли. Есть и еще кое-что, что, учитывая нынешнюю ситуацию в научных кругах, дает мне