Поиск-83: Приключения. Фантастика - Леонид Юзефович

Долго наблюдал мальчик игру солнечных лучей. Неясные мысли бродили в его голове. Вдруг, осененный внезапной догадкой, он вскочил на «лебедя». Вернулся в мастерскую и торопливо набросал на полотне контуры композиции.

Картина настолько сложилась в воображении, что Саня начал писать ее с легкостью, удивившей его самого. Будто кто-то другой водил его кистью. Но легкость была кажущейся. Добиваясь отточенной чистоты мазка, одну и ту же деталь мальчик переделывал много раз. Картина постепенно оживала, приобретала глубину и объем.

Саня трудился всю осень, зиму и весну. Работал втайне от всех, даже от брата. Афанасию он запретил появляться в мастерской. Однажды кибер все же проник туда и тихонько пристроился за спиной мальчика. Еще не разобравшись толком, Афанасий с восхищением прищелкнул языком:

— Красиво!

— Иди, иди! — смеялся Саня, выпроваживая робота. — В живописи ты разбираешься еще меньше меня.

К середине лета, когда Сане исполнилось четырнадцать лет, картина была готова. Мальчик хотел назвать ее «Симфония света». Но, решив, что звучит это слишком красиво («во вкусе Афанасия»), оставил картину без названия.

Саня любовался своим полотном, но что-то в картине смущало, даже тревожило его. Но что — он так и не мог понять. Наконец решился показать свою работу брату и Денису Кольцову.

Иван долго смотрел на полотно, а потом чуть наклонился (мальчик почти догнал его ростом) и шепнул:

— Молодец! Это что-то настоящее.

Денис Кольцов взглянул на картину сначала с профессиональной точки зрения и увидел искусство контрастной светотени, выразительное и драматическое. На холсте шла как будто непримиримая борьба. Ранние солнечные лучи острыми шпагами протыкали глубокую тень. Свет переливался через кроны деревьев и широкими сверкающими клинками рубил, рассекал уползающую в чащобу мглу. Но и мгла не казалась олицетворением зла и поражения. Она цепко сопротивлялась, обхватывая клинки света своими щупальцами, сознавая, что придет черед — и она снова вернется. И снова начнется борьба двух вечных стихий, одушевленных и почти разумных начал.

Старый учитель поцеловал своего ученика.

— Изумительно! Талантливо! Картина открывает людям глаза! Я теперь по-иному буду смотреть на свет и тьму, ты помог мне увидеть в них великую и живую тайну, которая вечно ускользает от нас… А как мы назовем картину? Давай пока просто — «Свет и тьма». На ней, словно живые, борются боги света и тьмы.

«Боги! — Настроение у Сани мигом упало. — Вот что, оказывается, смущало меня. Только не боги — древние духи. Дикие суеверия колдунов…»

— Ты чем-то недоволен? — спросил учитель. — Или название не нравится?

— Название хорошее.

— И картина отличная! Я знал, что художник ты самобытный.

«Не самобытный, а первобытный», — хмуро думал Саня.

Оставшись один, он долго не отходил от холста. Учитель все же прав: картина удалась. Саня опять залюбовался игрой света на холсте и вдруг вспомнил закат в родной саванне, представил себя одетым в звериные шкуры, сидящим в сумерках на травянистом холме. В закатном пожарище он видел тогда пляску веселых и добрых духов огня.

«Почти то же самое и сейчас не холсте…» — мелькнуло у Сани. Остро вдруг кольнули где-то читанные слова: «первобытный мифологизм».

«Нет, так не годится, — решил Саня. — Надо писать картины гравитонного века, а не каменного».

Он притронулся к кнопке на мольберте, чтобы смыть краски. Но, взглянув на полотно, отдернул руку. Уничтожать такую картину показалось святотатством.

Несколько дней боролся с собой мальчик и все-таки решился — нажал кнопку. Холст очистился.

Дениса Кольцова этот поступок возмутил до глубины души.

— Варварство! — гневно кричал он. — Истребление культурных ценностей. Вандализм!

Старый учитель несколько дней не разговаривал с мальчиком. Саня страшно переживал, но твердо стоял на своем: в творчестве не отставать от века! Писать как все!

— Зачем ты сделал это? — хмурясь, выговаривал брату Иван.

— На картине духи света и тьмы. Но ведь в действительности никаких духов нет!

— Ну и дурак же ты, Александр! — в сердцах воскликнул Иван. — И не духи в твоей картине, а душа природы светится. Вернее, светилась… Эх, поговорил бы я с тобой, да не хочется ссориться на прощание…

— Уже? — губы мальчика дрогнули.

— Уже, Саня, — вздохнул Иван, глядя на погрустневшего брата. — Наш «Призрак» готов к отлету… Не переживай, ты ведь почти взрослый. Скоро я вернусь. А с тобой всегда остаются друзья — Антон, Юджин, Зина… И еще — Афанасий!

Иван улыбнулся, хотя ему было совсем не весело.

Месяц спустя не космодроме Ивана Яснова провожали самые близкие друзья и брат Александр.

После долгой разлуки

«Призрак» вернулся через два с половиной года.

На космодроме среди встречавших Иван с трудом узнал младшего брата.

— Саня! Ты ли это? Ну и вымахал же!

Они крепко обнялись.

— Ого, и усы намечаются! — весело изумлялся Иван. — Прямо жених!

От него не укрылось, что Санины щеки чуть порозовели при этих словах. «А что, может, уже и влюбился. Не мальчик — семнадцать скоро…»

Торжественное заседание во Дворце космоса транслировалось на всю Солнечную систему. Но доклады участников экспедиции Саня слушал не очень внимательно: самое главное Иван рассказал ему еще там, на космодроме, в первые часы после встречи. О чудовищных пространственно-временных вихрях и водоворотах, едва не поглотивших «Призрак». О неистово пылающих безднах Полярной звезды, где безвозвратно сгинули все запущенные зонды. О диковинных планетах, самую загадочную из которых нарекли Надеждой — так звали любимую Ивана, погибшую в звездном рейсе за полтора года до того, как первобытный мальчик Сан очутился в гравитонном веке…

В Байкалград братья прилетели ранним утром. Над знакомым водоемом еще стлался туман, и роса осколками звезд блестела на траве. Цвела черемуха, тополь-великан окутался, словно зеленым дымом, молодыми и клейкими листьями и звенел весенними птичьими голосами. «Дома! — счастливо вздыхал Иван. — Наконец я дома!» Стоявший у порога Афанасий сделал замысловатый старинный реверанс, чуть не упав при этом, и напыщенно произнес:

— Рыцарю дальних странствий мой почтительный поклон.

— Ну и Афанасий! — качал головой Иван. — Где ты этого нахватался? Опять же в средневековых романах? Смотри, свихнешься на них.

Кабинет хозяина Афанасий содержал в отличном состоянии. На столе лежала стопка добытых им редких книг. Среди них самым ценным приобретением была «Божественная комедия» Данте. Иван листал книгу и был счастлив, как ребенок, получивший новую игрушку. Потом посмотрел на Афанасия и строго спросил: