Eastерн: Дикая карта - Владимир Поляков

выйти погулять, в принципе не стоит. Уже успел проверить, оставляя дверь открытой, но при этом внимательно отслеживая поведение. Не-а. вот совсем не желает даже к порогу подходить. Понимает, что там, вне квартиры, ничего хорошего нет. Там голодно, часто холодно и дождливо, а ещё разные опасности, к которым нет никакого желания возвращаться.

— Сиди, дом сторожи, — улыбаюсь я, уже закрывая дверь и обращаясь к сидящей столбиком, на манер статуэтки, кошке.

В ответ ни звука. Только смотрит, не моргая. Забавные они, но настроение однозначно поднимают.

— С кем разговариваешь, Всеволод?

— С недавно подобранной кошкой, — отвечаю привалившемуся к стене Призраку, находящемуся чуть внизу, на лестничной площадке. — Ты ж знаешь, я говорил.

— Угу. С ними надо разговаривать. Живые существа, они внимание любят. Оно всем нужно, чтоб разговаривали. Только не все вовремя понимают.

Тоска и Призрак, увы, слабо разделимы. Упрекнуть его в этом никогда не получится. Чем-либо помочь… Не хочет он никакой помощи, это его собственный ад, он там и заключённый, он же и хранитель дверей. Своеобразный выверт сознания, но далеко не такой редкий, как можно было бы подумать.

Осторожность, готовность с нападению с любой стороны… Не самое лучше состояние души, но порой очень необходимое. Всегда рад, когда принятые меры предосторожности оказываются лишними. В таких вещах ошибаться приятно. Вот автомобиль Степа, а вот и он сам из него появляется, оставляя водителя за баранкой. И впрямь обеспокоенный. Видно по лицу, движениям. Хм, это ж как надо было взволновать опытного каталу, чтоб тот перестал за лицом следить? Или игра на публику? Не-а, не похоже, скорее уж и впрямь хлопоты нечаянно нагрянули.

— Степ, категорически тебя приветствую.

— Итальянец, — звучит в ответ. И почти сразу. — Призрак… Разговор есть. Срочный и важный.

— Я уж так и понял. Здесь или куда-то отъехать придётся?

— Можно и здесь. На воздухе, без людей, точно никто не слушает.

Поневоле сосредотачиваюсь ещё сильнее, видя всю степень напряженности Масальского. А вроде не похоже, что проблемы лично у кого то из нас. Тогда что? Жизнь в Новиграде частенько преподносит разного рода сюрпризы. Посмотрим, что стряслось на этот раз. Степ, словно бы собираясь с духом перед тем, как броситься с головой в холодную воду, разглядывает ничем особым не примечательный двор. Рабочее время, а потому разве что детвора да пенсионеры на лавочках, постоянно перемывающие кости всем подряд. Долбаное сарафанное радио, от которого реально нет никакого спасения. Безвредное по большому счёту, но принимать во внимание всё едино стоит. Слухи, сплетни, раздуваемая до невообразимых габаритов и до неузнаваемости любая заинтересовавшая их мелочь.

— Так что стряслось, Степ?

— Кардана пытались убить. Чуть ли не на выходе из СИЗО и милиция наша к этому отношение имела.

— Вот оно как, — не сказать, что я сильно удивился, но новость действительно была из разряда серьёзных и убойнейших. — Уже удалось узнать про общие расклады?

Масальскому и впрямь кое-что удалось. Не прямо, разумеется, а косвенно, благо его связи в воровском мире никуда не делись и продолжали работать. А имея эти самые связи плюс пользуясь изрядной продажностью многих урок — по отдельным фрагментам восстанавливалась и общая картина.

— Трупешники, значит, из числа абреков Окулиста оказались? Ай да Башня, ай да любитель чужими руками жар загребать,- покачал я головой, отдавая должное нехитрой затее заезжего коронованного вора. — И что ему за это всё пообещали? Наверняка часть бизнеса Кардана, который удастся отжать по итогам?

— Обещали то ему многое, но «воры» не любят делиться. И рассчитывали, что оставшийся в живых Рыжий покусает Окулиста так, что тот уже будет не так опасен. А два ослабленных конкурента… С ними можно торговаться. Кому-то обещать просто жизнь, кому-то помощь. «Воры» любят такие вот сети плести. Привыкли за долгие годы. Силу сами проявлять не очень умеют, а слабостью пользоваться… Ты и сам понимаешь, Итальянец.

— И менты.

— Менты, — эхом отозвался собеседник. — Раскусили фокусы Рыжего, но не просто, а решили свою партию сыграть. Поставили на тех, кого знают, кого не опасаются. Только не думаю, что ожидали ход Башни с привлечением Окулиста и его стрелков. Эти, если начнут, их жёстко останавливать надо. Сами они утихнуть не в состоянии, только через кровь и с десяток трупов. Самое малое с десяток.

— Понятненько…

— И что тебе понятно то? — огрызнулся Степ. — Опять решил что-то замутить?

Как мало надо времени человеку из числа умеющих «читать лица», чтобы уловить истинный душевный порыв. В том случае, разумеется, если его особо и скрывать не намерены. Я не скрывал, да и к чему?

— Чего больше всего боялся канцлер Германской империи Отто фон Бисмарк?

— Не историк.

— Так и я по образованию ни разу не он, — не принял с аргумент Масальского. — Впрочем, вокруг да около ходить не собираюсь. Великий дипломат боялся так называемого кошмара коалиций. Ведь в подобного рода фокусах толком и не понять, кто, с кем и против кого дружить собирается. Относительно крепости этой самой дружбы тоже ни черта не ясно, да и готовность разорвать имеющиеся связи и организовать новые забывать категорически нельзя. Понимаешь, какая связь с нашей нынешней ситуацией?

— «Воры», особенно Башня, Окулист и остатки таджиков теперь под Аксакалом ходящих, — вперёд каталы изрёк Призрак. — Не союз, а кошмарная коалиция, где все разные, все как крысы в мешке. Писк, укусы… Непонятно, кто, кого и когда съест. Но что съест — это нет сомнений. И Кардан, он с Рыжим одно целое. Мозг с хитростью у одного, решительность и сила у другого. Они поняли, кто против них. А кто за них, пока не знают. Ищут.

Разговорился Призрак, такое с ним не так уж часто бывает. Зато целиком по делу. Ни слова лишнего не прозвучало.

— Кардан залёг где-то, — достав из внутреннего кармана уже знакомую мне серебряную фляжку. Масальский отпил пару глотков. Затем покачал ту, прислушиваясь к бульканью содержимого и, после некоторых раздумий, убрал обратно, не забыв завинтить крышку. — После покушения станет осторожным, а Рыжий и вовсе только по телефону о себе знать давать будет. Он очень не любит, когда в него стреляют, испытал уже… это удовольствие.

— Никто не любит. Однако, cui fatum e furca est pendere, haud mergitur unda. Я, конечно, не верю в это все — про судьбу