Подари мне семью - Алекса Гранд

переворачивается вверх тормашками. Пространство начинает плыть. В легких нещадно печет так, что я не могу дышать. Пальцы, обхватившие капучино, мелко трясутся. От этой ужасной несправедливости и человеческой подлости, сломавшей несколько судеб.

Жуткое состояние. Но куда страшнее рык, раздающийся позади и врезающийся в барабанные перепонки.

– Что ты сказала?!

Глава 36

Никита

«Не было никакого ребенка».

«Я все придумала».

«Иначе он бы от тебя не ушел».

Лютая дичь крутится у меня в башке, перемалывает внутренности в мясорубку и никак не хочет откладываться на подкорке.

Киры слишком долго не было, и я решил спуститься, чтобы проверить, все ли у нее в порядке. А в итоге стал свидетелем мерзкого признания, которое вывернуло меня наизнанку.

И теперь я стою, широко расставив ноги, сжимаю пальцы в кулаки и шумно таскаю ноздрями кислород, в надежде, что он поможет переработать скопившейся за грудиной шлак.

По новой переживаю полузабытые эпизоды. Прокручиваю в мозгу день, когда отрекся от Киры, и дохну то усиливающейся во сто крат вины.

– Что ты сказала, повтори!

Ору так, что сам глохну. Прохожие оборачиваются и крутят у виска, Семен воинственно расправляет плечи, я же сосредоточиваюсь на невозмутимом Дашином лице и с ужасом осознаю, что ей наплевать.

На то, что мурыжила меня столько времени. На то, что нагло врала. На то, что сломала несколько жизней.

– Я никогда не была беременна, Никита. Ни-ко-гда. Доволен? – скривив губы, произносит Дарья и нервно мнет ткань удлиненного серого пиджака.

Даже в таком положении очень стильная, но прогнившая насквозь. Пустая.

– Ну, ты и тварь, Даш.

Высекаю хрипло и чувствую, что скоро меня накроет. Разнесет в щепки. Размажет к чертям.

– Деньги решают все, Никита. Нужные связи, внимательные врачи, правильный диагноз. Я просто очень хотела, чтобы ты был рядом.

– Ты же понимаешь, что то, что ты сделала – ненормально. Это не любовь, это какая-то больная привязанность. Ты – психопатка. Тебе лечиться надо.

Вываливаю это все залпом и меняю объект гнева. Я не могу ударить женщину, прикованную к инвалидному креслу, зато могу обогнуть эту чертову коляску, оттеснить Семена в сторону и схватить его за грудки.

– Ты с самого начала обо всем в курсе был? И семейка ваша все знала, да?

– Да.

Беспечно подтверждает мои догадки Сема и вряд ли догоняет, что этим подписывает себе не подлежащий обжалованию приговор.

Жажда крови внутри меня достигает пика, требует выхода наружу, и я не могу ей противиться. Выбрасываю резко кулак, пробиваю короткий джеб и валю Семена на асфальт.

Осыпаю его градом ударов, мешу ногами и ожидаемо теряю контроль. Совсем не думаю о последствиях. О том, что могу превратить здорового человека в калеку. О том, что единственный, кто плыл по течению и кого надо винить в сложившейся ситуации – это я сам. О том, что, в конце концов, мне могут выкатить серьезный иск и даже завести на меня уголовное дело.

– Лебедев, ты что делаешь?! Прекрати!

– А-а-а-а-а!

На периферии слуха раздаются какие-то крики, но я их не различаю. Продолжаю раз за разом выплескивать боль, смешанную с грязью, и не чувствую такого необходимого сейчас облегчения.

Превращаюсь в поехавшего зверя, дуреющего от багровых капель на чужой коже, которого способен остановить лишь один человек.

– Никита, хватит! Хватит.

Кира. Ее я слышу во всей этой какофонии звуков и внезапно смотрю на себя ее глазами. Безумный, с горящим диким взглядом, со стесанными костяшками и с бушующим смерчем в душе.

Разве такой мужчина ей нужен? Разве такого спутника она заслужила?

– Прости.

Шепчу немеющими губами и опускаю руки вдоль туловища. Во рту мерзко горчит, конечности ходят ходуном, тремор усиливается.

Мерзкое чудовище. Кровожадный монстр. К которому не то что приближаться нельзя – его необходимо запереть в клетке.

Хочу поделиться с Кирой своим открытием, но не успеваю. Она отчаянно машет головой, подлетает ко мне и прижимает указательный палец к моим губам.

– Поехали домой, Никита. Пожалуйста!

Льнет ко мне теснее, не испытывая брезгливости. Гладит запястья. Обнимает. И меня от этого ее безоговорочного принятия отпускает.

Чернота постепенно отступает. Возвращаются утраченные маяки и постулаты. Становится стыдно за отвратительную вспышку гнева. Не перед Вершиниными – перед ней.

Так что я шумно выдыхаю, ощущая, как адреналин течет по венам, и присаживаюсь на корточки рядом с вытирающим кровь с подбородка Семеном. Достаю из бумажника несколько оранжевых купюр и кладу на землю рядом с ним.

– Вы же только на языке денег умеете разговаривать? Будем считать, что я компенсировал причиненный ущерб. Идет?

– Тебя ведь все равно не закроют?

– Нет. У меня достаточно влиятельных друзей.

Сообщаю Семену твердо и встаю на ноги, мечтая поскорее покинуть этот гребанный двор и забрать у агента задаток. Помогаю Кире поднять брошенную на асфальт сумку и стаканчики с безнадежно остывшим кофе и ровно на долю секунды застываю, когда между лопаток вонзается истеричное.

– Это ты псих, Никита! Ты! Катись к черту!

Даша кричит еще что-то обидное нам вслед, но мой организм опускает непроницаемую заслонку и блокирует наполненные бессильной яростью проклятия.

Вот так выстраивает защиту. Сегодня я хапнул более, чем достаточно. Теперь надо как-то уложить новые знания на полку и переварить всю ту дичь, что бурлит у меня внутри.

Обнять Киру. В сотый раз извиниться. И окончательно вычеркнуть семейство Вершининых из своей системы жизненных координат.

Дарья никогда не носила под сердцем моего ребенка и почти восемь гребанных лет притворялась, что горюет о его утрате. Нажимала на нужные кнопки, дергала за правильные струны и весьма виртуозно играла на моих слабостях.

Так что в этой ситуации я вправе снять с себя обязательства и забыть об обещании помогать ей