Брусилов - Сергей Семанов

Брусилову шли поздравительные телеграммы: от английского посла Бьюкенена, от земств, городов, союзов, общественных организаций, съездов духовенства, железнодорожных служащих, казачьих станиц, предводителей дворянства, учащихся, рабочих различных предприятий. Главнокомандующий французской армии Жоффр телеграфировал: «Вся французская армия ликует по поводу победы доблестной русской армии…» Одной из первых поступила телеграмма с Кавказа от великого князя Николая Николаевича: «Поздравляю, целую, обнимаю, благословляю». Но только через несколько дней пришла телеграмма от царя, и была она сухой и казенной…

Первый успех был важен и потому, что он существенно отразился на боевом духе войск: пусть ненадолго, на два-три месяца, но солдаты и офицеры вновь поверили в свои силы, в возможность бить врага.

В памяти солдат и офицеров, как и их главнокомандующего, сохранились горестные дни отступления 1915 года. Теперь они наступали, гоня перед собой австрийцев. 9 месяцев враг занимал эти места, поля заросли высоким бурьяном и сорными травами — некому было поля обрабатывать. Луцкое шоссе, главная магистраль, по второй двигались войска 8-й армии, все было запружено обозами. Обгоняя подводы, неслись грузовики, с грохотом двигались артиллерийские батареи, зарядные ящики — русская армия наступала. И уже по сторонам, избегая толкучки, пользуясь боковыми дорогами, шли пешие люди и ползли крестьянские повозки — это спешили возвратиться на старые места беженцы.

Навстречу — толпы пленных. Австрийцы, венгры, чехи, словаки, сербы и — немцы, они тоже не избежали общей участи. Конвойных всего два-три на колонну, попыток к бегству мало. Лица пленных, хоть и усталые, но большей частью довольные: пусть в плену, но живы, отвоевались…

Русская армия наступала.

26 мая (8 июня) Брусилов отдал войскам директиву, согласно которой 8-й армии предстояло, прочно утвердившись на реке Стырь, развить наступление на флангах ударной группировки. Многочисленная кавалерия должна была прорваться в тыл врага. 11, 7 и 9-я армии выполняли прежние задачи.

Брусилов ждал подхода 5-го Сибирского корпуса, чтобы наступать на Ковель, Владимир-Волынский, Сокаль, то есть выполнять план Ставки. Пока же резервы не прибыли, главнокомандующий требовал от войск не снижать темпов наступления. Когда Каледин попросил разрешения приостановить наступление 8-й армии до 29 или 30 мая, то в ответ получил 27 мая (9 июня) телеграмму Клембовского: «Для действий 29 мая получите новую директиву. Главкоюз не считает возможным откладывать дальнейшее наступление, чтобы не дать противнику опомниться и возвести новые укрепления, к чему, как видно из ваших разведок, он уже приступил. Кроме того, в войсках ваших огромный порыв, который может остыть от приостановки наступления. Напряжение всех сил окупится достижением дальнейших крупных успехов с меньшими потерями».

Каледин, конечно, знал, что находящийся перед ним противник деморализован и его нужно решительно преследовать, добить. Генерал-квартирмейстер 8-й армии H. H. Стогов так характеризовал состояние австрийских войск: «Разгром австрийцев на Ковельском и Владимир-волынском направлениях выявился во всей своей полноте. Массовые показания пленных рисуют безнадежную картину австрийского отступления: толпа безоружных австрийцев различных частей бежала в панике через Луцк, бросая все на своем пути. Многие пленные… показывали, что им приказано было для облегчения отступления бросать все, кроме оружия, но фактически они нередко бросали именно оружие раньше всего другого. От каждой из этих дивизий остались лишь жалкие остатки в тысячу — две тысячи человек… Деморализация захватила и офицерский состав разгромленных австрийских полков: многие пленные уверяли, что офицеры чуть ли не первыми уходили в тыл, бросая солдат на попечение унтер-офицеров. Обычная при отходе картина недоедания и утомления войск развернулась во всю ширь…» Разумеется, в таких условиях врага надо было преследовать, не прекращать движения, наступать.

Но возникает вопрос, куда наступать, в каком направлении? Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, выдвигались различные суждения о том, куда следовало наступать войскам Брусилова, в особенности 8-й армии. Немало упреков высказано было и в адрес Ставки и в адрес Брусилова. Сам он, выступая 27 августа 1920 года в заседании Военно-исторической комиссия и отвечая на критику, надо сказать, пристрастную со стороны А. А. Свечина[22], рассуждал так:

— К полевой войне я хотел перейти. В начале войны, когда полевая война у нас развивалась в полной мере, я действовал гораздо охотнее, чем впоследствии, и, кажется, довольно удачно. Конечно, и в 1916 году, когда представился случай после Луцкого прорыва, я стремился в поле, но только не искал этой войны в Львовском направлении, а шел на Ковель, куда мне было указано и что я считал более полезным, так как Львов соответствовал интересам только моего фронта, а движение на Ковель облегчало выдвижение всех фронтов. Конечно, Львов мне доставил бы славу, но я ее отнюдь не искал и не ищу. Я преследовал строго ту задачу, которая мне была поставлена, и, приняв план, без абсолютной необходимости не мог изменить его и не хотел…

Действительно, документы, в изобилии опубликованные с той поры, подтверждают, что действия Брусилова определялись указаниями Ставки. 27 мая (9 июня) Алексеев отдал на этот счет недвусмысленную директиву фронтам. Юго-Западному фронту предписывалось, продолжая сковывать противника на Стрыпе демонстративными боями, сосредоточить все усилия на своем правом фланге, с тем чтобы завершить поражение левого крыла австрийцев, отрезать их армию от Сана и путей сообщения на запад. В директиве указывался и способ, которого следовало придерживаться: выдвинув правофланговые соединения фронта к северу от Луцка и прикрывшись сильным конным отрядом с северо-запада, наступать в общем направлении Луцк — Рава-Русская.

Таким образом, несмотря на неожиданный и крупный успех войск Юго-Западного фронта, заставлявший, казалось бы, перенести все усилия именно сюда, Ставка не меняла своего плана, удар Юго-Западного фронта она продолжала рассматривать как вспомогательный. Главное место по-прежнему отводилось Западному фронту. Но в директиве имелось и еще одно место, заставлявшее Брусилова насторожиться и протестовать: Западный фронт получал разрешение отложить начало главного удара до 4(17) июня. Это ставило войска Юго-Западного фронта в тяжелое и даже опасное положение: в ближайшие дни следовало ожидать появления германских дивизий, которые не замедлят прийти на помощь разбитым австро-венгерским войскам. Брусилов пытался воздействовать на Эверта и 27 мая сообщал ему, что против войск Юго-Западного фронта уже появляются германские части. Но у Эверта были свои расчеты. Правда, он обещал, что левофланговая 3-я армия Западного фронта поторопится и нанесет вспомогательный удар 31 мая (13 июня), но обещания не выполнил.