Чакра Кентавра (трилогия) - Ольга Ларионова

Таира невольно вскрикнула.

— Может, не надо?.. — тихонько проговорил Скюз.

— Продолжай, — холодно велела принцесса. — А ты, девочка, можешь удалиться.

Таира вздернула подбородок и не тронулась с места.

— Мой отец бросился вперед, — продолжал Лронг, — но орудия чьей‑то злой воли продолжали делать свое дело. Когда он добежал и хотел уже было взломать решетку, несчастный детеныш был уже мертв. И тут откуда‑то сверху раздался голос: “Что же ты не поторопился, рыцарь Рахихорд? Что же ты не поторопился?..”

— Голос? — переспросила девушка. — А может, это был вовсе и не князь?

Великан только печально усмехнулся:

— Мой отец, не выносивший жестокости и понявший, что княжеского правосудия он не добьется, бросился из дворца, вскочил на своего рогата и помчался назад, в тот город, где он оставил свой караван. Тут его и схватили — за то, что ехал по Великой Дороге, оборотясь спиной к солнцу без специального па то фирмана. А старший мой брат, даже не ради мести, а из справедливости, как он ее понимал, с небольшим отрядом напал на княжеский монетный амбар, выгреб оттуда все сокровища и, не взяв себе ни мелкой белой жемчужинки, все раздал своим людям… Которые и выдали его, как только кончились деньги. Так что и отец, и брат добились‑таки княжьего правосудия… и получили его сполна.

Наступила очень долгая тишина.

— Я не привык к таким длинным речам, — проговорил наконец Лронг внезапно осевшим голосом. — С твоего разрешения, я хотел бы удалиться. Невозможный Огонь погас, и мне нужно обойти немало домов, чтобы в них не осталось никого, брошенного без еды, воды и анделахаллы.

— А кроме тебя это некому сделать? — сухо спросила принцесса.

— Послушников Травяного Приюта всегда мало, — устало проговорил великан, подымаясь на ноги.

— Но тебе ведь теперь незачем соблюдать свой обет, — возразила она.

Великан как‑то странно глянул на нее и поднялся па ноги.

— Постой, — вмешалась Таира, — ты ведь ничего не ел со вчерашнего дня!

Он благодарно улыбнулся ей и размашистым шагом направился к городу, легко переступая через орешниковые пеньки.

— Всем отдыхать, пока не придет сообщение из Ракушечника, — распорядилась принцесса.

— Пошли, — легко взмахнув ладонью, словно стирая пыль с невидимой полочки, сказала Таира, не обращаясь персонально ни к кому из присутствующих и поворачиваясь лицом к кораблю. Скюз, ни секунды не помедлив, последовал за ней. Ты говорил, что можешь не только сам перелететь в любое место, но и забросить туда одну вещь…

— Куда и какую? — послушно отозвался юноша.

— Письмо. Нужно написать папе, чтобы он не волновался, что я жива–здорова, под надежным присмотром и вернусь к первому сентября.

— А что значит — первое сентября?

— Вот счастливчик — он не знает! Совсем коротенькую записку, легонькую как перышко! — прибавила она уже совсем другим, просительным топом.

— Проблем нет, — ответила за юношу мона Сэниа. — Мы все хорошо помним ваш остров и давно могли бы перебросить туда и письмо… и тебя, если пожелаешь.

— Нет, — мотнула головой девушка, и ее яркие каштановые волосы взлетели, как крылья жар–птицы. — Я нужна здесь, чтобы найти Ю–ю.

— Но поверит ли твой отец, что писала именно ты? — засомневался Скюз. — Письмо, пришедшее таким необычным для вашего мира способом… Не лучше ли нам вдвоем на несколько минут вернуться на твой остров?

— Нет, — твердо сказала девушка. — Хватит с меня всяких штучек с вашими перелетами. Очутимся где‑нибудь на Сатурне Я просто подпишу письмо так, как называет меня отец, — этого ведь никто, кроме пас и прабабушки, не знает.

— У тебя есть второе имя? — удивилась мона Сэниа. — И как же называет тебя твой уважаемый отец?

— Царевна Будур, — сказала девушка, ныряя в люк маленького Скюзова кораблика.

Принцесса проводила ее задумчивым взглядом. “А я не ошиблась, — сделала она комплимент самой себе, — есть и у меня что‑то от сибиллы. В пей действительно течет королевская кровь”.

Между тем Ких и Флейж, не зная усталости, обследовали кабаки и притоны Ракушечника. Шурушетра они уже отыскали — если это был именно сибиллов паук. Что‑то вроде амфитеатра с почти отвесными ступенчатыми стенами ограждало овальный участок совершенно вытоптанной земли, па которой разлеглись пять пли шесть чудовищных тварей. Различить их было совершенно невозможно, как и сосчитать, — они буквально сплелись в один клубок и ожесточенно грызли свои намордники в братском порыве отъесть хотя бы одну ногу у ближнего своего. Оставалось только надеяться, что сибилло догадался пристроить свое достаточно экстравагантное средство передвижения на эту стоянку.

Шамана обнаружили в третьем от входа в амфитеатр кабаке. В первом и втором наблюдались штабеля мертвецки пьяных жителей славного города, обладателя четырехколодезной тюрьмы, и валяющаяся в изнеможении прислуга, — видно было, что сибилло решило наплевать на запреты и перемещалось от одного питейного заведения к другому, не дожидаясь угашения Невозможного Огня.

В третьем слышался нестройный многоголосый гул, который возникает тогда, когда говорящие, не слушая друг друга, пытаются перекричать соседа в садистском стремлении излить на собутыльника свою душу. Джасперяне, в просторных плащах с капюшонами, позаимствованными на тюремном дворе у так и не пробудившихся стражников, с лицами и руками, вымазанными глиной пополам с сажей, бесшумно приблизились к столу и, переведя калибраторы своих десинторов на нижнее парализующее деление, без хлопот лишили присутствующих возможности вмешиваться в ход событий. Обездвиженных таким образом пропойц они без лишней суеты вынесли во внутренний дворик и сложили в свойственном этому городу порядке.

Теперь за столом остался один только шаман в одиночестве, которое трудно было назвать гордым. Усы и брови без единого бантика отмокали в суповой чаше, откуда несло дрожжами и гнилыми персиками; морщинистые серые груди возлежали на блюде со свекольным салатом.

— Эй, твоя сибиллова светлость, — сказал Флейж, подсаживаясь рядом на лавку, не слишком, впрочем, близко, чтобы не замараться. — Не пора ли сменить это свиное пойло на благородные вина из погребов принцессы Джаспера?

— Это пойло… с отмороженным… — Сибилло сделал попытку освободить чашу от присутствия собственных усов и, не перенеся тягот этого предприятия, повалился боком на лавку.

Ких сбегал во дворик и вернулся с кувшином воды. Выплеснув ее на страдальца и смыв таким образом помои с его торса, он наклонился, проверяя его дыхание. Старик еле слышно бормотал, повторяя одно и то же: “Ведьмак двуполый… копытом зачатый… подстилка княжья…”

Вот, оказывается, в чем было дело: спесивый ведун не мог пережить поношения, да еще прилюдного. В комнате возник некто толстопузый, похоже, хозяин заведения “Расплатись”, — шепнул Флейж, и Ких начал перебирать мешочки, висевшие на поясе старика, в поисках жемчужин, которые со всей очевидностью служили здесь деньгами. Но как только шаман почувствовал на своем кошельке чужую руку, он разом поднялся и, дикими глазами озираясь по сторонам, поднял палец:

— Одну! — И снова повалился.

Ких швырнул кабатчику шарик покрупнее, чтобы загладить возможные недоразумения, и мимолетом подумал, что если их пребывание на этой смрадной планете затянется, то придется им повторить подвиг Лронгова брата. Исключая финал, естественно.

Флейж между тем нашел на столе что‑то вроде капустного листа и с его помощью принялся приводить шамана в чувство, небольно, но хлестко охаживая его по щекам.

— Принцесса желает тебя видеть, достопочтенный, — проговорил он, когда щелочки мутных глаз снова приоткрылись. — Еду и питье мы гарантируем.

— Сибилло остается, — замотал головой старик. — Сибилло лаяли паскудно и облыжно. Он слыхал.

Костяной палец ткнулся в подбородок Киху.

— Ничего я не слышал, — твердо сказал Ких. — А что слышал, того не понял. А что понял, того не запомнил.

— Рахихорд охальник неутомимый, он тебе напомнит!

— Нету Рахихорда. Отошел в мир иной.

— Что–о-о?

— Скончался. — Для пущей убедительности Ких сложил руки на груди и возвел взор к загаженному потолку. — Почил вечным сном. Приказал долго жить. Отправился к предкам, черт тебя подери, старый хрыч!

— Рахихордушко! — тоненьким голоском взвыл старик и брякнулся головой о стол, на что тот отозвался сочувственным эхом.

Флейж и Ких переглянулись — дело запахло серьезными телесными повреждениями.

— Дедуле пора на что‑нибудь мягкое, — сказал Ких, твердо охватывая старческие ребра и делая шаг назад.

Ощутив дружескую поддержку, шаман отреагировал на нее по–своему.

— Наливай поминальную! — скомандовал он, делая попытку еще раз боднуть столешницу и вместо этого ткнувшись носом в колкую стерню.