Реквием по любви. Грехи отцов (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka"

— У Алексея новый водитель?

Мужчина, которого Лиза окрестила водителем, улыбнулся. Проворно выбрался наружу и услужливо распахнул дверь для своего работодателя.

— У Алексея и дом новый! — услышали они от него.

— Какой еще дом? — нахмурилась Соня.

— Вечный! — произнес тот с неизменной улыбкой на лице.

Глава 48

От его слов – холодных, надменных, расчетливых – внутри все оборвалось. Заледенело. Буквально цепенея от необъяснимого ужаса, пронзившего сознание, Лиза стиснула ладонь Сони еще крепче, практически силой удерживая подругу на месте. Собственное сердце грохотало в груди с запредельной скоростью. В ушах гудело от рева ошалевшего пульса. Снедаемая тревогой, она не спускала напряженного, пристального взгляда с этого странного незнакомца. Точно в замедленной съемке, Лиза видела, как он хватается за ручку автомобиля и тянет ее на себя, как распахивает дверь и… отходит в сторону. В тот самый миг время будто остановилось. Стало ясно: произошло что-то страшное. Представшая взору картина заставила Лизу содрогнуться всем телом. Конечности – и те превратились в вату.

А ее пронзительный крик застрял где-то в горле, так и не сорвавшись с губ.

«Господи! Нет!»

В салоне своего автомобиля и правда… находился Алексей.

Безропотный. Связанный по рукам и ногам. В окровавленной подранной футболке. Его лицо представляло собой самое настоящее кровавое месиво.

Гордеев скрючился в до жути странной позе, и… он не шевелился. Вообще.

Ровно до тех самых пор, пока кто-то не вытолкнул его из машины, словно кучку ненужного мусора. Алексей рухнул на землю, подобно мешку с картошкой. Но… по-прежнему не издал ни звука. Он даже не застонал.

Зато застонала Соня. Вернее, она завизжала диким нечеловеческим голосом:

— ЛЁША!

Почти одновременно с ней и Верещагин прогромыхал:

— Подстава! Работаем!

В ту же секунду Даня грубо запихнул Лизу к себе за спину и выхватил пистолет из кобуры. То же самое проделали и Григорий с Валентином, намереваясь живым щитом огородить их с Соней от опасности.

— Бегите! — холодно распорядился Григорий, обращаясь к ним обеим.

Да какой там? У Алмазовой началась самая настоящая истерика!

Она ринулась к Алексею, напрочь игнорируя всех присутствующих.

— Нет! — завизжала, рухнув на колени подле своего мужчины и лихорадочно ощупывая его тело на предмет ран. — Лешик! Открой глаза! Открой их!

— Сонечка…

Забыв все, чему ее учили, о чем предупреждали, Лиза кинулась к подруге, наплевав на собственную безопасность. Верещагин не позволил. Прямо на ходу перехватив поперек талии, он прижал ее к себе мертвой хваткой и встал полубоком, пытаясь защитить собой. Как оказалось, весьма своевременно. Ведь из Гордеевского автомобиля выскочили еще два человека. Ругаясь и матерясь, они схватились за оружие. При этом на Соню и Алексея никто из них не обращал внимания. Вывод напрашивался один – они им не нужны.

«Все верно! — заторможенно подумала Лиза. — Эти люди пришли за мной!»

И от подобной мысли стало зверски страшно. Ее затрясло так сильно, что зуб на зуб не попадал. Ноги налились свинцом. Дыхание сбилось. А сознание… сознание помутилось. Неудивительно. К тому, что произошло дальше, жизнь ее не готовила. К такому в принципе невозможно подготовиться…

«Новый водитель Алексея» направил пистолет прямо на нее. Улыбнулся.

Нажать на курок явно собирался, но не успел. Данила опередил его. Секунда. Громкий хлопок. И мужчина рухнул на землю. Его безжизненный взгляд устремился в небеса. Прямо в центре его лба зияло отверстие от пули.

«Он… умер! — настигло жуткое осознание. — Умер! Господи… Боже…»

На сей раз сдержаться Лиза не смогла. Ее громкий душераздирающий вопль эхом разлетелся по округе. Из глаз брызнули слезы. И начался самый настоящий ад. Перестрелка. Валентин, Даня, Григорий и даже Шмель вынуждены были защищаться и отстреливаться от нападавших. Но те прятались за машиной, и ее защитникам приходилось ой как непросто.

Григория ранили в ногу. Шмеля в плечо. Остальные не пострадали.

За исключением нападавших, разумеется. Их… «обезвредили» всех.

Лиза не могла сказать, что испытала облегчение. Нет. Ее распирало от смешанных чувств. От животного, леденящего душу страха. Ее колошматило так, что конечности не слушались, и слезы безостановочно стекали по щекам.

Осознание того, что у нее на глазах опять кого-то убили (как когда-то маму), причиняло зверскую боль. И ввергало в чертовски сильную панику. Ей хотелось вопить во все горло и биться в истерике, но… какая-то часть ее сознания упрямо оставалась холодной. И пусть сердце разрывалось в груди, Лиза пыталась абстрагироваться от увиденного, дабы точно не свихнуться.

В какой-то момент ей удалось вырваться из стальных объятий Верещагина. Спустя пару ударов сердца она тоже опустилась на колени подле Гордеева.

Страх за Алексея сейчас определенно доминировал на фоне других эмоций.

Он по-прежнему не шевелился, а Соня безутешно рыдала у него на груди.

Цепляясь за последние крохи самообладания и прекрасно понимая, что действовать здраво подруга сейчас не в состоянии, Лиза прижала свои дрожащие пальцы к горлу Алексея. Это было сложно, ибо собственное сердцебиение оглушало, но она все же различила его слабый пульс.

— Он жив! — проскрипела почти старушечьим голосом. — Соня, он жив!

— Пра… правда?

— Да. Но его нужно срочно доставить в больницу!

— Лиза, он… Лиза… я умру, если…

Она сама не понимала, откуда в ней силы взялись, однако сжала ладонями лицо Алмазовой, вынуждая ее смотреть ей в глаза, и твердо произнесла:

— Соберись! Слышишь? Соберись! Нужно поторопиться. Сейчас каждая секунда на счету. Ты должна быть сильной! Как никогда сильной!

Подруга заторможенно кивнула, внутренне соглашаясь с ней.

Вновь посмотрела на Гордеева, сморгнула слезы и тихо всхлипнула:

— Что они… что же они с ним сделали?

— Накачали хлороформом и хорошенько намяли бока. Не скули. Жить будет!

Лиза со смесью замешательства и тревоги уставилась на Соколовского.

Ведь именно он, морщась от боли и затыкая рукой рану на плече, произнес эту странную фразу. И именно за эту фразу зацепился Верещагин:

— А ты-то откуда знаешь? — поинтересовался Даня, буравя Шмеля хмурым взглядом. — Принимал непосредственное участие, что ли?

Мужчина зашелся в приступе зловещего и совершенно неадекватного смеха.

Все случилось слишком быстро, чтобы понять. Слишком неправильно, чтобы осознать. Но в следующий миг снова раздались громкие хлопки, от которых сердце ушло в пятки, и внутри все оборвалось. Это Валентин, дождавшись кивка Соколовского, исподтишка выстрелил прямо в голову Григорию.

А Даня, руководствуясь рефлексами – Валентину. Однако, Шмель тоже не стоял без дела… и следующая пуля прилетела уже… Верещагину.

Холод. Могильный холод «с характерным хрустом» пробрался под кожу и сковал все ее тело, вгоняя в оцепенение. Однако, невзирая на это, Лизу кинуло в жар. В сильнейшую, нестерпимую термальную агонию. По спине заструились ручейки пота. К мгновенно повлажневшей коже прилипла одежда. Время остановилось. Замерло одновременно с ее сердцем.

Сердцем, которое сжалось в груди до размеров крохотного атома, когда, глухо вскрикнув, Даня пошатнулся и… без чувств рухнул на землю.

— А-А-А! — завопила Лиза не своим голосом, осознав произошедшее.

Ее разум отключился. Отчаяние и первобытный ужас заволокли сознание. Горло сдавил болезненный спазм. Из глаз градом хлынули горькие слезы.

— Нет! НЕТ! Данечка…

Возможно, в этот самый миг целились уже и в нее.

Она не знала. Не видела. Не понимала. Но ей было уже глубочайше плевать на всю эту чертову вероятность. Лиза пребывала… точно в трансе, не замечая ничего и никого вокруг. Она визжала, надрывая глотку.

До боли. До хрипа. До тошноты. Ее легкие горели от недостатка кислорода. Тело сотрясалось от рыданий. Уподобившись животному, обезумевшему зверю, она ползла вперед. К нему. На четвереньках. Мимо Григория.