Милитариум. Мир на грани (сборник) - Андрей Марченко

Принеси-подай. Бинт, скальпель, шприц… Унеси, выбрось, помой.

Кажется, всё, зашивают. Еще немного и можно на воздух. На пять минут, вдохнуть запах снега и мороза, а не крови и…

– Ваша светлость! Выноси!

Ольга не сразу поняла, что бледное с красным, которое ей предстоит вынести, – ноги несчастного Васильича. И разом из операционной исчез весь воздух…

– Да кто ж ее на фронт-то пустил, – Михаил Львович стонал раненым зверем, рядом кряхтела Мария Александровна, в нос бил резкий запах нашатыря. – Ей за прялкой сидеть, женихов в окно выглядывать, а не у меня под ногами путаться! И без того работаю на измор, еще и с неженкой этой возиться.

– Простите меня, – Ольга неуверенно поднялась на ноги, отвергла протянутую руку медсестры. – Я просто… Я правда хотела помогать. Я в Петербурге при императрице нашей, государыне Александре, служила… Я…

На столе стонал безногий Васильич. К горлу снова подступил комок.

– Простите.

Юная графиня выбежала из комнаты. Нет, не тошнота ее гнала прочь, а слезы. Обидно стало до глубины души. Ведь с лучшими намерениями в сестры милосердия записывалась. Да, прежде всего, хотела найти Гаспара. Но и помогать – тоже! Женихов, говорит, ждать. Какие женихи, если убьют всех? И кто виноват, что от природы Ольга столь чувствительна? Не нарочно же, в конце концов, она сознание теряет. И разве ж знала она, что так будет? На курсах сдерживаться было проще. В Петербуржском госпитале ее, как неопытную, к серьезным операциям не допускали. Делала перевязки, уколы, раны промывала… И казалось ей, что всё не так уж и страшно.

Ольга выбежала из госпиталя, прохрустела по свежему снегу, прижалась к широкому кедру.

Искренне, ведь искренне хотела помогать. Видела себя спасительницей русской армии, на деле же – только и слышит насмешливое «графинюшка» в спину, а порой и в лицо. А может, врет себе? Может, когда б не Гаспар, не сунулась бы на войну ни за какие коврижки?

Гаспар. Он единственный, кто ее поддерживает. Говорит, чтобы не отчаивалась, что главное – доброе сердце, а с впечатлительностью она со временем совладает. А смеются над ней потому, что на фронте без смеха не выживешь. Юная графиня хмыкнула. Где сейчас Гаспар, когда он особенно нужен? Помчал очищать от турок свой ненаглядный Ван! Неизвестно, к кому она больше ревновала любимого – к беженке, которая так и крутится рядом, или к этому городу у озера-моря? И кого сам Гаспар любит больше?

Ольга глубоко вздохнула, словно стараясь наглотаться морозного воздуха впрок.

Пора возвращаться в госпиталь.

Пленных не брать! Не бр-р-рать!

Эти слова эхом гремели в ушах Аствацатурова.

На совете он сам выступил за – с каких чертей кормить врагов, когда своим пропитания едва хватает? Наполеон в Египте также размышлял, и Аствацатуров всегда был согласен с полководцем. Да и приказ о расстреле ошметков турецкой армии, настигнутой на западе от Эрзерума, он отдал, не дрогнув. Что же сейчас так паршиво?

«Мы безоружны. Мы сдаемся».

Давать наставления ундеру было легче, чем следовать им самому. А-а, ундер всё одно ученик бездарный, ни рожна не усвоил. А он, Виктор Аствацатуров, всё понимает, только к крови и грязи никогда не привыкнет.

Капитан прошел вдоль крепостной стены Эрзерума, группа солдат козырнула ему и вытянулась в струнку. Он махнул: «Вольно», и уселся на заснеженное бревно у древней мечети.

Пленных не бр-р-рать. Не бг-г-гать пленных.

Вскрыл корреспонденцию из Вана. В первом письме докладывалось, что старший унтер-офицер Гаспар Эдесян едва ли не голыми руками одолел отряд турецких диверсантов. Один против десяти бросился. «Вот-вот, учись», – зашелестел в голове знакомый голос. Капитан скривился. Что ж им всем так на подвиги везет?

Развернул второе послание.

В нем сообщалось о представлении Эдесяна к награде Георгиевским крестом второй степени по содействию полковника Серова, а также прилагался приказ о зачислении нахала в Школу прапорщиков Кавказского фронта с последующим присвоением высшего офицерского чина.

Аствацатуров саданул кулаком по бревну.

Одноглазый осман исчез.

Юную графиню встретила лишь пустая койка с запятнанной наволочкой.

Умер? Выписали? Ольга хотела обратиться к караульному казаку, успела отметить, что прежде его в госпитале не видела, но тут в спину толкнули.

– Дорога дай, граф-ф-финьюшка.

Айсорская девица притащила ворох свежего белья.

– Русский выучи для начала, – процедила Ольга, вздернув подбородок.

На них лениво оборачивались, стычки графини и беженки стали уже обычным делом, Ольга из самолюбия больше молчала, но порой не сдерживалась. Айсорка открыла рот для новой глупости, но вдруг выронила белье и помчалась к выходу. Со двора донесся шум, юная графиня также устремилась к дверям, уже зная, что увидит.

Из Вана вернулись солдаты. В первых рядах вышагивал Гаспар Эдесян, за ним – личный взвод и отряды армянских добровольцев, чьи ряды заметно пополнились. Как он злился, когда на него опять армянских новичков повесили!

Со всех сторон слышались приветствия. Еще бы! Лев ее офицером станет! Рядом топтались мрачный Аствацатуров и восторженная айсорка, но Ольга не замечала их. Какое они имеют значение, когда у Гаспара – радость? А значит – и у Ольги радость тоже. Она расплылась в улыбке, жалея лишь о том, что нельзя обнять любимого прямо сейчас.

Вечером солдаты Гаспара решили устроить в честь командира пирушку. Значит, надо идти и купить всё самое лучшее. Самой. Не грязной же беженке доверять праздничный стол?

Юная графиня сгрузила в корзинку вяленую рыбу, соленые помидоры, остановилась, чтобы выбрать тушенку, и замерла.

Вспомни о грязной, она и появится.

В соседнем ряду у прилавка с посудой стояла айсорка с высоким мужчиной в черном штатском пальто и повязкой на правом глазу. Аккуратной такой повязкой, совсем не похожей на грязный бинт из госпиталя. Да и сам мужчина почти не напоминал измученного пленного солдата. Не напоминал. Но Ольга всё равно его узнала. И поняла, что так и не выяснила, куда пропал раненый? И почему он теперь на свободе? Надо рассказать Гаспару…

Но тут айсорка обернулась. И схлестнулись чернота и зелень глаз. И поплыл базар перед взором.

Она очнулась от хохота и холода. Поняла, что ее несут, перекинутой через плечо.

– Ну графинюшка дает! Раньше от крови в обморок падала, а теперь – от базарной вони.

– Там мясо продается. С кровью.

– Я идти, а она – падать.

– Спасибо Ионии, приволокла дуреху. Дай, помогу донести.

– Солдат. С ней солдат был…

– Очнулась. Разумеется, солдат, ваше сиятельство! Тут сплошные солдаты.

Новый взрыв хохота.

– Отойдите все! – рявкнуло над ухом, и стало спокойней.

– Гаспар, лев мой, – любимый отобрал ее у айсорки, прижал к себе, понес в крепость. – Я должна тебе сказать…

– Тихо, тихо. Ну, поплохело, ну, бывает.

– Иония…

– Вовремя мы ее за папиросами послали, тебе сказать забыли, чтобы докупила.

– Папиросы? Нет же, послушай, она была не одна.

– А это меня совсем не волнует, – Гаспар уложил ее на постель. – Отдыхай.

Она попалась.

Всего на пять минут замедлила шаг, два слова сказать успела, а эта графиня злополучная уже глазища свои вытаращила. Ускользать десятки раз от бывалых вояк и попасться избалованной девке – это надо суметь.

В обморок графинюшку уложить не сложно. И сейчас ее, болезную, никто даже слушать не стал. Но ночью она всё же напоет на ушко Гаспару лишнего, а тот, гляди, поверит. Захочет проверить.

Нет, нельзя допустить.

Иония закрылась на кухне, никогда не нуждалась она в замках – глаз отвести, если надо, умела, но сейчас решила перестраховаться. Сильнее сосредоточиться на деле.

Сухие травы, ягоды, грибы – наследство от матери, что может спасти, а может – напротив.

Но главное – верно сказать слова.

Иония расплела косы, склонилась над кипящей кастрюлей, заговорила нараспев, с каждой строчкой кидая новый корешок или плод:

Гирра могучий, буря яростная,Ты справедлив к богам и царям,Ты вершишь суд разоренных мужчин и женщин,Судя меня, ты гневаешься, как герой Шамаш!Дело мое рассуди, решение по нему прими!Врага моего пожри, недруга моего истреби!Пусть она умрет, а я живу.Твоя злая буря пусть ее настигнет! Заклятье.Заклятье.Заклятье.

На праздник в честь своего льва Ольга пришла в платье василькового цвета и с такой же лентой в волосах, хотя Гаспар уговаривал ее не идти вовсе. Слаба, мол, еще. Ерунда!