Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке - Борис Григорьев

Почему же деньги не хранились в банке? Оказывается, на часть этих капиталов предъявило претензии румынское правительство. Одно из пожертвований, сделанное митрополитом Нифонтом и хранящееся в банке, было когда-то секвестровано местными властями. Впрочем, все эти препятствия, оказавшиеся при ближайшем рассмотрении мнимыми, Соловьёву удалось успешно преодолеть, и он всё-таки сдал деньги в банк, переименовав капиталы на вклады с другими обозначениями. Почему до этого не додумались предшественники Соловьёва, сказать трудно. Вероятно, потому что деньги, по всей видимости, имели обыкновение «прилипать» к рукам тех, кто их хранил. Это предположение имеет все основания считаться верным, потому что преемник Соловьёва после отъезда нашего героя снова вернул дело с хранением капиталов в «первобытное» состояние. Выходило прямо по Жванецкому: что охраняешь, то и имеешь.

Поясним дело со сдачей в аренду лавок в здании миссии. Некий купец Рефалов пожертвовал деньги на ремонт здания миссии, и Петербург с этим охотно согласился. По условиям пожертвования израсходованные на ремонт деньги должны были быть восстановлены за счёт сдачи в аренду помещений миссии восьми лавочникам! Так что Бухарестская миссия была уникальным учреждением, допустив в свои стены представителей местной торговли. Это на много лет предвосхитило нашу постперестроечную практику со сдачей в аренду зданий кинотеатров, НИИ и прочих госучреждений.

В 1906–1907 годах в миссию стали обращаться «Потёмкины» — матросы с мятежного броненосца «Потёмкин», получившие в Румынии политическое убежище. Их было около 700 человек, и первое время румыны использовали их на сельскохозяйственных работах. Но вскоре многие из них работу потеряли и захотели вернуться на родину. Каждый день на приём ко 2-му секретарю миссии приходили по несколько человек Дипломаты говорили морякам, что в России их ждёт суд, но большинство отвечали, что готовы на всё, лишь бы вернуться домой.

Румыния имела общую границу с Россией, и от этого объём работы дипломатов лишь увеличился. Пограничные дела доходили до курьёзов. Однажды в миссию в русской полицейской форме заявился становой пристав из русской Бессарабии. Он прибыл в Румыниюпо приказанию своего исправника, преследуя убийцу, скрывшегося на румынской территории. Становой, нисколько не смутившись возможными дипломатическими последствиями, не прерывая погони, нелегально пересёк русско-румынскую границу, добрался до Бухареста и потребовал в русской миссии содействия в розыске и передаче ему убийцы. Он был крайне удивлён ответом, что выдача преступника может иметь место только после дипломатических консультаций с местным министерством иностранных дел. Становой так разволновался, что потребовал от Соловьёва письменного подтверждения в пользу такого развития событий, что дипломат и сделал, внеся соответствующую запись на первой странице уголовного дела, которое становой прихватил с собой из России.

Немало курьёзов происходило и с русскими подданными, оказавшимися за границей без денег и просившими миссию о вспомоществовании. Так, было выдано пособие одному молодому человеку, одетому в форму Елизаветградского кавалерийского училища. Позже выяснилось, что под личиной русского юнкера скрывался болгарский авантюрист.

К лету, когда в Бухаресте наступала нестерпимая жара, весь дипкорпус, вслед за королевской семьёй, переезжал в Синайю, в летнюю резиденцию румынского короля, расположенную у самой венгерской границы. В Синайе было прохладно, и все дипломаты старались снять там дачи. Тем не менее по средам главы миссий должны были возвращаться в Бухарест, где во дворце Стурдзы, в котором размещалось министерство иностранных дел Румынии, в громадном раззолоченном зале, министр Братиану устраивал для дипломатов рауты с чаепитием.

Досадный инцидент произошёл во время организации проезда через Румынию в Болгарию великого князя Владимира Александровича. Дядя Николая II должен был принять участие в празднествах в связи с 30-летием со дня окончания Русско-турецкой войны 1877–1878 годов и открытием на Шипке храма-памятника. Румынский посол в Петербурге Розетти-Солеско, женатый на сестре Гирса, проявил инициативу и пригласил Владимира Александровича посетить Бухарест. Поскольку Николай II так и не нанёс румынскому королю ответного визита, то Извольский хотел визитом великого князя «закрыть» эту дипломатическую проблему. И хотя румынский премьер Стурдза поддержал идею своего петербургского посла, получилась накладка: Карл I заявил, что принять великого князя не сможет в связи с выездом на лечение в Германию. Было очевидно, что король не был удовлетворён предлагаемым уровнем визита[101]. В знак протеста Соловьёв, выполнявший в это время функции временного поверенного в делах, выехал из Синайи в Бухарест. В качестве предлога он выдвинул необходимость посещения бессарабских поселений, расположенных на Килийском рукаве Дуная.

В описываемое нами время на русско-румынской границе произошло несколько инцидентов — румынские пограничники стреляли в наших рыбаков. Были убитые, и румынское правительство должно было выплачивать пострадавшим семьям денежную компенсацию. Дипломату нужно было посетить это место, чтобы увидеть всё собственными глазами и окончательно разобраться с обстановкой.

В городе Галаце стоял стационер миссии — эсминец, находившийся в полном её распоряжении, и Соловьёв отправился на нём в путь. Местные русские гражданские и военные власти устроили дипломату пышный приём. В портах Рени и Измаил они встретили его в полном составе и в парадной форме, в Измаиле провели показательную пожарную тревогу, а вечером в местном клубе был дан праздничный обед. Попутно Соловьёв посетил порт Констанцу. Там случился переполох: эсминец русской миссии был первым русским военным судном, посетившим Констанцу после «визита» броненосца «Потёмкин», и румынские власти оказались к встрече не готовы.

Вернувшись в Синайю, Соловьёв представил подробный доклад о положении дел в устье Дуная и порекомендовал усилить охрану Килийского рукава Дуная и учредить консульство в Констанце, за что доклад был удостоен высочайшего замечания Николая II: «Правильно». К которому из этих предложений — к охране Килийского рукава или к учреждению консульства — относилось замечание царя, руководству Министерства иностранных дел было не ясно, а потому решили выполнить и то и другое. К этому времени недоразумение с визитом Владимира Александровича и его супруги Марии Павловны было урегулировано: они согласились провести две-три недели в венгерском имении болгарского князя Фердинанда[102], а за это время Карл I успеет «поправить своё пошатнувшееся здоровье». Так оно и получилось: румынский король, вернувшись из Германии, принял Соловьёва с русским Георгием на шее, а королева продекламировала наизусть русские стихи.

Русские дипломаты занимались не только политикой, но и экономикой. Так, Соловьёв, подражая германскому коллеге, своим вмешательством способствовал продвижению на румынский рынок продукции российских машиностроительных заводов. При участии в международном тендере наши Путиловский и некоторые другие заводы были поставлены в неравные условия, и Соловьёву пришлось встречаться с премьер-министром Стурдзой и указывать ему на эту несправедливость. В результате нашим предпринимателям удалось получить заказ на 26 паровозов и 50 железнодорожных цистерн.

К сентябрю из отпуска явился посланник Гирс, который, к своему удовольствию, отметил, что во время его отсутствия работа миссии на месте не стояла. Потом состоялся визит великого князя Владимира Александровича, который специально отметил, что он состоялся исключительно благодаря усилиям 1-го секретаря Соловьёва. Зато князь грубо и по-солдафонски, в присутствии румын, обошёлся с Гирсом. Бедный Михаил Николаевич так расстроился, что решил подать в отставку. Соловьёв рассказал ему приведённый выше эпизод с афинским посланником Розеном, на прошении которого уволить со службы император Николай II начертал: «Успокойте Розена». Рассказ ещё больше впечатлил Гирса, и он, к счастью, идею об отставке оставил, поддавшись внушению Соловьёва: если из-за каждого великого князя бросать дипломатическую карьеру то скоро в Министерстве иностранных дел России не останется ни одного стоящего дипломата.

К сожалению, великих князей было достаточно много.

Получив заслуженный отпуск, Соловьёв отправился с семьёй сначала в Париж, а потом и в другие европейские столицы. В Петербурге его ждал А. А. Гирс, директор 2-й экспедиции (Бюро печати). А. А. Гирс предполагал вернуться снова в Санкт-Петербургское телеграфное агентство, откуда его в своё время призвал Извольский, а своё место в министерстве предлагал сдать Соловьёву. Быть начальником экспедиции — это уже следующая ступенька в дипломатической иерархической лестнице, связанная с получением ранга советника, что в принципе предполагало возможность быть в будущем назначенным посланником в какую-нибудь миссию. И Соловьёв этим предложением соблазнился.