Фарсаны - Cемен Слепынин

— О каком Боге вы говорите? — вмешался Томсон и, посмеиваясь, посмотрел в сторону Иисуса. — Не надо забывать, что здесь находится, так сказать, настоящий Бог, потусторонний. — Погасив усмешку, Томсон продолжал: — Вы имеете в виду, конечно, иного, не мистического Бога?

— Да, я имею в виду природного Бога, — улыбнулся Саврасов, — так сказать, земного, то есть человека, овладевшего тайной всемогущества.

— Вот с таким Богом я согласен. В него я верю. Наверняка и наш гость такой же Бог. А ваша мысль о квантовомеханическом всемогуществе недурна. Об этом царстве мы почти ничего не знаем.

— Знаем, но очень мало, — продолжал Саврасов. — Микрочастицы содержат, как полагают, колоссальную энергию, сравнимую с энергией Солнца. Содержат ее, грубо говоря, в сжатом состоянии. Наш гость одарен способностью раскрепощать эту энергию, высвобождать ее порциями и бросать в макромир, в мир ньютоновской механики для его мощного преобразования. Он может, например, не только передвигать горы, но искривлять…

— Пространственно — временной каркас мира! — в необычайном возбуждении воскликнул Томсон. — Отлично, коллега! Отлично! Извините, что перебил. Но ваша гипотеза подсказала мне идею о местных, локальных пространственно-временных инверсиях. Смотрите!

Англичанину, видимо, хотелось взять реванш за недавнее поражение. Он подошел к табло и нажал кнопку. Рисунки Саврасова погасли. Вместо них Томсон дал свои. На первом нарисовал взрыв снаряда. На втором — тот же взрыв, но как бы съежившийся. Томсон стрелками показал, как дым, пламя и осколки стремительно стягиваются в одну точку. На третьем все увидели невзорвавшийся снаряд. Англичанин изобразил таким образом взрыв снаряда в обратном порядке.

— Понимаете, — в чем дело? — восклицал Томсон, торжествующе поглядывая на Иисуса. — Произошел взрыв. Наш гость поднимает руки — не знаю, насколько этот жест необходим — и волевым усилием заставляет данный участок мира вернуться в прошлое. И взорвавшийся снаряд возвращается в свое исходное состояние. А теперь смотрите уравнение локальной хроноинверсии.

На табло засветились математические знаки. Саврасов сразу по достоинству оценил формулу Томсона. Он схватил указку и вместе с англичанином давал присутствующим пояснения.

Иисус и без пояснений понял, что с помощью гипо-, тезы Саврасова и формулы Томсона можно материалистически истолковать его самые важные, внушающие мистический трепет чудеса. Вокруг него все туже стягивается рационалистическая петля.

Что делать? Сдаться? Признать, что он не Бог, а… феномен? Нет, этого Иисус допустить никак не мог.

Иисус оглянулся, как бы ища выход. И тут вспомнил, что часовня через две-три недели будет снесена, что толстые средневековые стены скоро рухнут. А две-три недели, как знал Иисус, вполне в пределах досягаемости его усилий. Усилий, направленных в будущее!

Иисус посмотрел на табло и вдруг — это было какое-то озарение! — в математических построениях обнаружил существенный недостаток. Видимо, Саврасов и его коллега впопыхах упустили из виду удивительную симметричность мира и мировых процессов. Их формула была принципиально асимметрична. От нуля она обращена в прошлое. И только в прошлое!

Иисус торжествовал.

— Браво! — рассмеялся он. — Браво, господа ученые. Ваши попытки втиснуть Бога в формулу бесподобны. Согласен, будущего еще нет, оно ничто, пока только возможность. И ваша формула подтверждает этот закон природы, как бы кладет на будущее запрет. А сейчас увидите, как Бог свободно перешагивает через все запреты и абсолюты вещественного мира. Посмотрите на противоположную стену.

Участники симпозиума, столпившиеся у табло, обернулись и, ничего не понимая, разглядывали лики святых, нарисованные еще средневековым художником. За этой стеной, как знал Иисус, простирается пустырь.

Не доходя пяти шагов до стены, Бог обернулся и по-мальчишески победоносно улыбнулся:

— Сейчас сделаю то, что опровергнет ваши формулы и запреты материального мира.

Взмахнув рукой, он будто начертил на стене невидимый овал. Часовня наполнилась грохотом и клубящейся: пылью. Стена рухнула. Под ноги ученых покатились мелкие обломки и камешки. Когда пыль немного рассеялась, все увидели пролом наподобие арки с неровными краями.

Переступая через камни, Иисус миновал пролом и очутился на залитом солнцем пустыре. Повернувшись лицом, он еще раз победоносно, однако со странным оттенком печали, улыбнулся. Затем вновь взмахнул рукой — и все стало как прежде. Обломки кирпичей, все мельчайшие камешки буквально влетели на свои места, а пыль всосалась в возрожденную стену. С нее, словно посмеиваясь над незадачливыми учеными, взирали лики святых.

Ошеломленные участники симпозиума молчали. Особенно озадачены были Томсон и Саврасов. Их озадачило не восстановление стены, только что состоявшееся, а ее разрушение. Разрушение, явно обращенное в будущее, и в самом деле не укладывалось в формулу.

С тех пор о Боге долгое время не было вестей. Лишь три недели спустя появились не совсем ясные сообщения о том, что таинственный гость объявился в глухих и самых бедных районах Испании. Здесь он пользовался большим успехом. Католическое население встречало Иисуса с ликованием и надеждой. Крестьяне и рыбаки ждали благих чудес, избавления от невзгод и нужды.

Но Бог вел себя несколько странно. Он был рассеян и задумчив. Видимо, христологи все же нанесли ему саднящую рану. Они не поколебали его уверенности в том, что он Бог. Однако сражения с ними он не выиграл. Иисус это ясно понимал, как понимал и то, что его эффектный уход смахивал на бегство.

Да, неудачливый рыцарь духовности позорно бежал… Духовность! Обязана ли она Богу? Мысль эта, чем больше вдумывался Иисус, тем больше наполняла его чем-то смутным и тревожным. Вспомнились недавно покинутые им ученые — закоренелые атеисты и в то же время на редкость духовно одаренные, интеллектуальные люди. Да и весь опыт жизни, все его знания подсказывали, что высших взлетов дух человеческий достигал именно тогда, когда люди порывали с идеей Бога — идеей, в сущности, принижающей и рабской.

С новой силой, уже осознанно, почувствовал Иисус в душе своей разлад, отравившее его дальнейшую жизнь раздвоение. С одной стороны, он — Бог, и с этим ничего не поделаешь, с этим придется смириться в конце концов и самим ученым. С другой — надо идти в народ и бороться с идеей Бога. С кем бороться? — усмехнулся Иисус. — С самим собой? Чушь какая-то получается, нелепые парадоксы…

Вот с такими невеселыми мыслями и ступил Иисус на Испанскую землю.