Ночной огонь - Кэтрин Коултер

— Монроуз был дураком, — Я начинаю думать, что Ленни не особенно любила его.

— Многие женщины довольно равнодушны к мужьям. И наоборот, должен добавить. Ариель никак не ответила на столь мудрое высказывание. Она услышала, как Берк повернулся, и поняла, что он лежит сейчас на боку, наблюдая за ней, но не пошевелилась.

— Берк!

— М-м-м?

— Ты не попросил поцеловать тебя на ночь. Берк с шумом втянул в себя воздух. Глаза блеснули в темноте.

— Ариель, ты смеешься надо мной?

— Не понимаю, о чем ты.

— Прекрасно понимаешь. Я слышу это по твоему голосу. — Ну, хорошо. Берк, ты дашь мне своего ребенка?

«Один удар за другим», — тупо подумал он. Хорошо, что он не стоит, иначе наверняка упал бы. Но и сейчас у него кружилась голова, он едва не терял сознание. Но тут Берк услыхал собственный на удивление спокойный голос:

— Мы говорим на эту тему потому, что Неста беременна?

— Нет! То есть, не совсем. Я, возможно, не так много размышляла бы над этим, не будь Несты, Вирджи и Поппет. Пока вы, джентльмены, пили портвейн после ужина, Неста, Ленни и я беседовали о детях. Как ты думаешь, я могла бы стать хорошей матерью?

В этот момент Берк меньше всего был способен думать на тему материнства.

— Да, великолепной.

— А как по-твоему, ты был бы хорошим отцом? — Превосходным, — твердо заверил Берк. — Самым лучшим.

— Так, значит, ты поразмыслишь над этим?

— Ариель, ты хоть понимаешь, каким образом женщина становится матерью?

— Да, конечно. Я не настолько глупа, Берк.

— И мысль о том, что я прикасаюсь к тебе, ласкаю, вхожу в твое тело, глубоко-глубоко…не отвращает тебя? Не пугает?

— Я не так глупа, — повторила Ариель, но на этот раз Берк расслышал жалобно-умоляющие нотки в ее голосе.

— Прекрасно, мадам Мудрость, знаете ли вы также, что я… нет, забудь. Это требует показа, а не объяснения.

— Что именно?

— Надеюсь, сама узнаешь рано или поздно. Берк так живо представил, что ласкает ее ртом, каждый дюйм обнаженного тела, каждый изгиб, что мускулы едва не свело судорогой.

— Значит, ты сделаешь это? Берк улыбался в темноте мрачной, очень напряженной улыбкой.

— Не вижу, почему бы нет, — пробормотал он наконец и, громко хмыкнув, перевернулся на спину и засмеялся во весь голос. Господи, вот и толкуй о капризах судьбы!

— Что тут смешного? Я считала, что ничего серьезнее на свете быть не может. Мужчины всегда…

Берк придвинулся к ней, и Ариель почувствовала, как Берк легко коснулся кончиком пальца ее губ:

— Ш-ш-ш. Никаких больше «мужчины всегда», хорошо? Ты очень мало знаешь о мужчинах, по крайней мере о порядочных мужчинах.

В этом Берк был, несомненно, прав. Ариель замолчала.

— Что с тобой, Ариель? — спросил он наконец. Струсила?

— По-видимому, так. Не хочу больше мучиться и страдать. Если ты сделаешь это со мной, будет больно, правда?

Неужели ты всегда будешь поворачивать нож в ране?

Ариель не могла знать, конечно, но когда она говорила подобные вещи, Берку хотелось завыть от беспомощной ярости и удушить человека, уже давно лежавшего в могиле.

— Я никогда ничем не оскорблю тебя. По-моему, мы это уже выяснили раз и навсегда. И не причиню боли. Кроме…

Берк неожиданно замолчал. Нет, один раз придется, ведь она девственница.

— Послушай, Ариель, — как можно мягче сказал он, — Кохрейн когда-нибудь… О Боже, это чертовски трудно объяснить.

— Попробую понять.

— Хорошо, он когда-нибудь входил в тебя достаточно далеко или вонзал что-нибудь, отчего у тебя шла кровь… там?

Берк почти физически ощущал, как сбитая с толку, ошеломленная девушка пытается разобраться в хаосе мыслей, приходя к одному неверному заключению за другим.

— Позволь мне пояснить. Лишь однажды, Ариель. Причинил ли он такую боль, чтo у тебя началось кровотечение, которое, впрочем, скоро прошло?

— Нет, — ответила она, подумав. — Несколько раз… ладно, неважно.

«Значит. — подумал Берк, невольно стискивая кулаки, — Кохрейн унизил ее еще и подобным образом».

— Это означает, что твоя девственность по-прежнему не нарушена. Тебе будет больно, совсем немного, в первый раз, как только я войду в тебя, зато потом ни боли, ни страданий никогда, обещаю.

— Хорошо.

— Только и всего? Хорошо, Берк? Начинай поскорее, пожалуйста! И покончим с этим!

— Не стоит язвить, только потому, что сам потерял присутствие духа. Я не хотела обидеть тебя, Берк. Прости. Пожалуйста не сердись на меня. И давай уснем, хорошо? Уже поздно.

— Я не сержусь на тебя, — заверил Берк. — Собственно говоря, я очень близок к тому, чтобы начать то, что в армии называется тактическим отступлением. Видишь ли, жена, я люблю тебя… именно это ты не раз от меня слышала. Мне не безразлична ты и твои чувства, и я хочу, очень хочу обладать тобой, безумное желание горит во мне. Только при взгляде на тебя я теряю голову. А ты, конечно, не имеешь даже отдаленного понятия, что это такое — желание слиться с любимой женщиной. Но ты хочешь, чтобы я подарил тебе ребенка, а это означает физическое обладание, но в твоих устах эта просьба звучит так, словно ты заказываешь новое платье или бальные туфельки. Но это совсем не одно и то же, Ариель. Во всяком случае, не для меня. Понимаешь?

— Это очень сложно. Я хотела бы обо всем подумать, если не возражаешь.

— Ты, наверное, права, — согласился он, больше всего на свете желая оказаться в ней, глубоко, до конца, проникнуть в эту тугую плоть.

Но через несколько минут Берк обнаружил, что не желает заканчивать разговор на столь серьезной ноте:

— Разве ты не собираешься поцеловать меня на ночь?

Ариель немедленно подвинулась ближе, положила ладошку на его обнаженную грудь и, промахнувшись, поцеловала его вместо губ в щеку, но тут же, хихикнув, отыскала рот мужа. Настоящий, очень крепкий поцелуй. Конечно, плотно сомкнутыми губами.

— Спокойной ночи, Ариель, — шепнул он.

— Я хотела поцеловать тебя, Берк.

— Для начала это просто прекрасно. Почему бы тебе не попытаться еще раз, только чуть-чуть раскрой губы.

Было темно, стояла поздняя ночь, они не могли видеть лиц друг друга, поэтому она послушалась. Их языки соприкоснулись. Ариель отстранилась, но не прежде, чем испытала очень короткое, но острое ощущение тепла внизу живота.

И Берк с восхитительной, слепящей радостью понял, что она чувствует в этот момент.

На следующее утро Ариель стояла под дверью спальни Несты, собираясь постучать, но с замиранием сердца услыхала странные звуки, донесшиеся из комнаты: стонала женщина. Господи, неужели Несте плохо? Она прижала ухо к замочной скважине, и в это мгновение раздался крик сестры:

— О, Боже! Боже, да, да!!