Черные тузы - Андрей Троицкий

Перелистывая страницы, Марьясов выразительно морщился. Роман был густо населен самыми отъявленными подонками, садистами и живодерами. Ни одного положительного героя, ни одно мало-мальски приличного персонажа, ни одного хорошего человека. Даже читать противно. Разве что этот сельский учитель старик Комов, он, кажется, хороший. Марьясов вытащил из бумажного стаканчика шариковую ручку и стал её покусывать, раздумывая о литературных героях нашего времени. Этот Комов, вроде, ничего. На первый взгляд, действительно приличный человек. Пенсионер, ветеран труда, заслуженный учитель. С трудными подростками возится, свое время на них не жалеет и даже деньги им одалживает.

С другой стороны, Комов одинокий, бездетный, заняться ему нечем. Вот он и возится себе в удовольствие со шпаной. От собственного безделья занимается с этой публикой. Впрочем, трудно понять, хороший ли человек учитель Комов, потому что его убивают ещё в самом начале романа, буквально на первых страницах. Трудные подростки, которым пенсионер посвящал столько времени, давал деньги взаймы, развлечения ради замучили, запытали старика Комова до смерти. Образ заслуженного учителя померк, так и остался до конца нераскрытым. Нет, читать обо всех этих кровавых ужасах это невозможно. С души воротит. Марьясов закрыл книгу и отложил её в сторону.

Господи, как долго тянется время, как бесконечно долго оно движется. Побродив по кабинету, Марьясов распахнул стеклянные створки стеллажа, стал разглядывать этикетки, приклеенные к видеокассетам. Большинство фильмов он не смотрел, коробки с кассетами стоят тут месяцами, пылятся. Пожалуй, хорошее решение – посмотреть какое-нибудь занимательное кино. Он уже потянулся рукой к коробке, но последнюю секунду передумал, отдернул руку. После того трагического случая, когда пресс-секретарю Куницыну прямо на рабочем месте взрывом оторвало пальца на обеих руках, Марьясов из суеверного страха не прикасался к видеокассетам. Ведь, если вспомнить, взрыв прогремел именно в тот момент, когда Куницын доставал какую-то видеокассету из футляра.

Конечно, в одну воронку снаряд дважды не падает. Это с одной стороны. А с другой стороны, береженого Бог бережет. Марьясов отступил от стеллажа, распахнул дверь в приемную и убедился, что секретарша ушла. Оставшийся в одиночестве охранник, допил чай и уткнулся в разложенную на столе газету. Марьясов почесал подбородок.

– Володя, сейчас ко мне придет один молодой человек, ну, Трегубович. Ты его знаешь, видел его. Пропусти. И внизу ребятам скажи, чтобы пропустили.

– Будет сделано, – охранник кивнул головой.

– И вот ещё что, – Марьясов поманил охранника пальцем. – Володя, иди поставь мне какую-нибудь кассету.

– Что-что? – не понял тот.

– Ну, иди сюда.

Марьясов скорчил недовольную гримасу, пропустил охранника в кабинет и, показав рукой на стеллаж с видеокассетами, отошел на безопасное расстояние, в дальний угол, к самому окну. Володя, не понимая, чего от него хочет начальник, опустив руки по швам, хлопал глазами.

– Вон в шкафу кассеты, – терпеливо объяснил Марьясов. – Видишь? Выбери какой-нибудь приличный интересный фильм. На свое усмотрение. Я ведь кино не смотрю, совсем в этом ничего не понимаю. Вот ты мне и выбери фильм, поставь кассету в видеомагнитофон. А потом иди и читай свою газету. Теперь усек?

– Усек, – радостно кивнул Володя, понявший, наконец, что от него требуется, и стал тыкать пальцем в видеокассеты, выбирая фильм на свой вкус. – Вот хорошая картина. На одном дыхании смотрится.

Он взял кассету, повертел её в руках, стал вытряхивать из коробки. Марьясов, не желавший выдавать своих страхов, зажмурил глаза, отвернулся в сторону, сделав вид, будто разглядывает что-то за окном. Наконец, он услышал музыку, голос переводчика. Нервы просто ни к черту.

– Все готово. Включил.

Володя показал пальцем на мерцавший телевизор и исчез, плотно закрыв за собой дверь. Марьясов сел в кресло, положил ноги на стол и уставился на экран. То и дело он отрывался от зрелища и глядел на часы, но время, кажется, остановилось. Нужно набраться терпения, отвлечься от дурных мыслей, сосредоточиться на кинокартине. Скрестив руки на груди, Марьясов смотрел в телевизор, стараясь разобраться в сюжете фильма, понять, что же происходит. Вот какой-то раздетый до пояса мужчина, накинув на плечи простыню, мечется по старинному дому, натыкаясь на мебель. Человек что-то кричит, брызгает слюной, стонет.

А вот оно что, в голую спину мужчины воткнут по самую рукоятку нож. Ничего себе, бегает с ножом в спине и хоть бы что. Человек повалился грудью на пол, завернул руку за спину. Издавая душераздирающие вопли, он старается вытащить нож, извивается, корчится от боли, но ничего не получается. Наверное, этот нож имеет слишком длинный клинок, сидит глубоко в теле. Все усилия тщетны, бедняга умирает, кровь пошла горлом, забрызгала простыню, неровной лужей разлилась по блестящему паркету. Да, мучительная смерть.

Другой герой картины, худой, как жердь, физиономия мрачная, съехавшая набок. Глаза потухли, словно у покойника. Сразу понятно – негодяй высшей пробы. В полутемном подвале, где темные капли влаги точат сводчатый потолок, бетонные стены, падают с потолка, злодей пристроился на полу, согнувшись в три погибели, копается в каких-то железяках. Откладывает в сторону хромированные щипцы и клещи, спрашивает у самого себе: «Тебе нравится боль, нестерпимая, адская боль?». И сам себе отвечает: «Да, она мне нравится. Как я люблю боль. Люблю, когда другим больно».

Криво усмехаясь, негодяй уже запускает, раскочегаривает, заводит тронутую кровавой ржавчиной бензопилу. Очевидно, желает нарезать отбивных из того несчастного, что валяется с ножом в спине в одной из верхних комнат. Ну и фильм, ничего себе развлекаловка. Что за извращенный вкус у этого охранника? Сказали же ему, поставь интересное развлекательное кино, а он что включил? Придурок недоделанный. Все словно сговорились, решили доконать Марьясова, каждый по-своему расстроить его нервы. Он сбросил ноги со стола, встал из кресла, выключил видеомагнитофон и телевизор. Неслышно ступая по ковру, снова принялся бродить по кабинету, то и дело поднимая голову, смотрел на круглые часы на стене.

Тишина. Только за дверью в приемной едва слышно какое-то шевеление, неясные подозрительные шорохи. Или эти звуки всего лишь игра расстроенных нервов? Подойдя к двери, Марьясов потянул ручку на себя, выглянул в приемную. Так и есть, звуки доносятся именно отсюда. Охранник настежь распахнул створки окна, придвинув стул, взгромоздился на его сиденье коленями и перевесился через подоконник. Марьясов безмолвно постоял у двери, брезгливо разглядывая толстую Володину задницу, обтянутую шерстяными брюками. Охранник, целиком поглощенный каким-то уличным зрелищем, даже не заметил появление начальника. А на улице что-то происходило. Через раскрытое окно до Марьясова долетали женские крики, невнятные мужские голоса.

– Что там случилось? Что ещё за цирк?

Володя обернулся, промычал что-то невразумительное и снова высунулся из окна. Марьясов шагнул вперед, обошел письменный стол секретарши, приблизившись на расстояние шага к подоконнику, заглянул за широкое плечо охранника. На противоположной стороне дороги, прямо под фонарем на тротуаре суетливо металась какая-то светловолосая девушка в куртке песочного цвета. Она махала руками, словно призывала кого-то себе на помощь, что-то выкрикивала, но слов было не разобрать. Марьясов нахмурился, тронул Володю за руку.

– Что там?

– Да у этой девки сейчас машина загорится, – буркнул Володя.

Только теперь Марьясов заметил, что девица прыгает возле морковного цвета «Жигулей», из-под капота которых выползают, змеятся серые струи густого дыма. Девушка продолжала кричать, призывно махать руками. Парень в кожанке, видимо, кто-то из охранников, торчавших в подъезде офиса, перебежал дорогу, стал, оживленно жестикулируя, беседовать с девушкой.

– Может, масло расплескалось, – предположил Марьясов, плохо подкованный по технической части.

– А может, электропроводка замкнула, – выдвинул встречное предположение Володя. – Отсюда разве поймешь.

– Точно, загорится мотор, – вслух ответил на собственные мысли Марьясов. – Как пить дать, загорится. Вот тогда девочка потанцует.

Дым над капотом автомобиля густел, наливался зловещей чернотой. Парень в кожанке полез в салон, через несколько секунд он уже поднимал крышку капота. Девушка продолжала что-то кричать, размахивать руками. Марьясов расслышал единственное слово «огнетушитель». Володя подвинулся, уступая начальнику место на подоконнике. А Марьясов, захваченный динамикой зрелища, забыв все страхи последних дней и часов, больно истерзавшие душу страхи, полез вперед. Шире распахнув створку, он, пристроившись рядом с Володей, далеко высунулся из окна, желая разглядеть, что творится возле входа в офис. Но весь вид закрывал широкий двухскатный «козырек» над парадным подъездом. Еще один охранник в короткой куртке и кепке с меховыми ушами бестолково топтался на тротуаре прямо под окном, из которого высунулся Марьясов.