Коэффициент интеллекта (сборник) - И. Даль

Я залез в костюм, закрепил преобразователь голоса, устроился возле экрана и нажал кнопку вызова. На экране начала закручиваться в спиральку стилизованная галактика в ожидании установления связи. Я дернул ухом. Вот сколько уже летаю, а все равно всегда немного нервничаю во время докладов. Наконец вместо галактики появилось изображение Лизы в серебристой форме.

– Докладывает почтовый борт ПЗЛ-282, позывной «Ветер». Шестой день полета, два прыжка, обстановка без изменений, борт работает в штатном режиме. Системы жизнеобеспечения и контроля в норме, резервные системы функционируют исправно.

Лиза чуть заметно кивнула:

– Время очередного прыжка установлено?

– Сканирование определило ближайшую зону гиперперехода. Предположительно, наиболее благоприятные параметры будут определены в 21.00 земного стандартного времени.

– Доложите о самочувствии экипажа.

– Физиологическое и психическое состояние экипажа в норме, – ответил я и приветливо помахал хвостом. Официальная часть доклада окончилась. Лиза улыбнулась.

– Ну что, Тмиш, как ты там? Начал уже надиктовывать свои путевые заметки?

– Начать-то начал, но ты знаешь, думать гораздо проще, чем излагать свои мысли связно, особенно если знаешь, что это придется кому-то читать, – проворчал я. – Тем более что у меня как у единственного члена экипажа и без этого забот хватает.

Лиза наматывала на указательный палец светлый локон и с трудом сдерживалась, чтобы не засмеяться. Но я на нее не обижался – я и сам прекрасно знал, что временами на меня нельзя смотреть без улыбки.

– Тмиш, а ты представь, что ты все это рассказываешь мне. Как тогда в парке. У тебя очень хорошо получалось.

И Лиза снова мне улыбнулась. Я махнул лапой куда-то в сторону жилых отсеков, показывая все масштабы своих забот, и попытался улыбнуться в ответ. Правда, по своему, по-кошачьи. В результате у меня смешно встопорщились усы, и Лиза все-таки не выдержала и прыснула со смеху.

– Тише, мыши, Тмиш на крыше… – начала она нашу традиционную считалочку, которой мы обычно оканчивали сеанс связи.

– …Ну а звезды еще выше! – завершил я. – До следующего сеанса!

Я отключился от приборов, вылез из костюма и снова подплыл к иллюминатору. Надиктовывать заметки не хотелось. Да и размышлять особо тоже. Почему-то последнее время все мои мысли неизменно сводились к вопросу – где оканчиваюсь я и начинается моя реплика ? Или наоборот. Где оканчивается моя реплика и начинаюсь я? И опять в этом виновата Лиза. Она как-то заикнулась о том, что лично знала Микаэля Тихого, чью матрицу наложили на мой модифицированный мозг. Мне и раньше было интересно, с кого меня лепили. Я даже как-то не поленился и порыскал в поисках дополнительной информации о нем. Не той, что пишут в учебниках об истории гиперперелетов. В конце концов, там не прочтешь обо всех выходках четырежды женатого космолетчика, о его дебоширствах в барах на околоземной орбите или о том, что однажды он с товарищами угнал патрульный крейсер. Там можно найти стандартную сухую информацию о гениальном космопроходце и его подвигах. Согласно теории считается, что основой реплики служит интеллект и структура мышления. Но мне почему-то кажется, что реплика несет в себе также кусочки характера оригинала. Именно это и подметила Лиза во время последнего нашего похода в кафе между моими перелетами.

Тогда был жаркий день, и мы съели, наверное, порции по три мороженого. Лиза – с малиновым сиропом, а я – со взбитыми сливками. Мы тогда дурачились, перекидывались пластиковыми ложечками и салфетками, она смеялась над моими усами и преобразователем, измазанными сливками, а я отговаривался тем, что сливок много не бывает. (Сливки из баллончика – моя слабость. Уж не знаю почему.) Тогда Лиза и сказала, что я очень напоминаю ей Микаэля. Я начал было расспрашивать об их знакомстве, но Лиза сухо объяснила, что какое-то время назад они довольно тесно общались и именно благодаря ему она работает диспетчером. Я мысленно прикинул разницу в возрасте между шестидесятилетним Микаэлем и молоденькой Лизой и захотел уточнить характер их общения, но, увидев печальный взгляд Лизы в себя, передумал. Как будто ее глаза были бесконечным, затягивающим в себя гиперпрыжком к неведомым далям. В конце концов, хоть я и кот, но кино смотрю частенько, и жанр мелодрам мне не чужд. Не стоило ради банального любопытства бередить ее раны, чем бы они не вызваны. Это было бы подло с моей стороны. Ведь Лиза – мой единственный друг. Мы с ней познакомились еще в реабилитационно-обучающем центре, где она проходила практику, а я готовился стать космолетчиком. Вот с тех пор мы и общаемся.

Я прижался носом к иллюминатору и сразу же нашел в правом верхнем углу большого воздушного змея. А чуть левее звёзды причудливо складывались в фигуру девушки с развевающимися волосами. Я удрученно отлетел от иллюминатора – любимое занятие не отвлекало. Еще б чуть-чуть, и я нашел бы пухлую полосатую фигурку на четырех лапах и с торчащим хвостом, семенящую рядом с девушкой. Посмотрев на часы и прикинув, что до девяти еще много времени, я решил немного подремать, свернувшись калачиком прямо в рубке.

Тише, мыши…

Мне опять снилась мама. И опять снился момент репликации. У каждого разумного существа есть в жизни момент, который частенько потом его преследует в кошмарных снах. Вместе с моей репликой мне достался оптимизм и жизнерадостность, а также способность быстро забывать негативные эмоции. Но это я никогда не забуду.

…Тмиш на крыше…

Момент до и момент после.

До – колючая трава, шорохи, мамин шершавый язык. Высокие деревья, с которых так трудно слезть, дурачащиеся братья и сестры. Мир, который только предстоит познать, сильные лапы и ветер в шерстке.

После – волна знаний и эмоций, захлестнувшая до самых уголков подсознания, до самого кончика хвоста. Бессилие. Понимание своей несовершенности и ограниченности. Боль.

…ну а звезды еще выше.

Зато у меня появились звезды, хотя моего желания никто и не спрашивал. Из четырех моих братьев репликацию не пережил никто, а на сознание сестры реплика так и не наложилась. Я всегда буду помнить мамино жалобное мяуканье, когда меня наконец-то к ней пустили. Она меня узнала, но почувствовала во мне что-то чужое. Модифицированная кошка с гипертрофированным материнским инстинктом так и не смогла понять, что сделали с ее котенком. Она порывалась меня вылизывать, но я уворачивался и беззвучно плакал. Именно тогда я придумал дурацкую считалочку, которую мысленно повторял, как успокаивающую мантру. Маму я больше не видел. Просто не смог заставить себя навестить ее. А считалочка мне потом пригодилась.