Миры Филипа Фармера. Том 9 - Филип Фармер

— И ты была права! — воскликнул Фрайгейт. — Безусловно права! Но суть-то в том, что этики вынесли эти вопросы за рамки дискуссий. Они доказали свои утверждения. Мы больше не блуждаем в потемках!

— Возможно. Тут я не могу не согласиться с Диком. Возможно. Но это неважно. Как говорил Будда? «Трудитесь о собственном спасении с великим тщанием». Кем бы этот господин или госпожа Тщание ни были. Я долго искала господина Тщание, даже позаимствовала для этого у Диогена фонарь. Впрочем, древний грек в нем и не нуждался. Если он сам был честен, зачем ему искать честного человека?

В общем, все мы, как заметил Дик, ведем себя так, словно обладаем свободой воли. Поэтому какая нам разница, существует ли она на самом деле?

Я, например, знаю, что я — и только я — ответственна за нравственность своего поведения. Наследственность, среда — все это оправдания. А оправдания и алиби я презираю. Раса, национальность, племя, родители, религия, общество — тоже оправдания. Я сама решаю, кем мне быть. Вот и весь разговор!

— И поэтому ты сожгла вчера суфле? — осведомился Фрайгейт. Ты не просто забыла про него — ты решила его кремировать?

Фрайгейт и Лефкович залились смехом.

— Вы сами готовите? — спросил Бертон.

— Да, конечно, — ответила Софи. — Я люблю заниматься стряпней. Особенно не по принуждению. Вчера я готовила ужин и забыла присмотреть за суфле.

Зачиталась, а оно…

Разговор перешел на кулинарные темы, затем на другие и в конце концов завершился обедом. Совместная трапеза — обычай более древний, нежели беседа.

Глава 26

На Рождество у двери в мир Терпина собралось множество гостей. Бертон — и не он один — с удивлением взирал на толпу, приведенную Галлом. Их было по меньшей мере сорок человек, все доуисты, с которыми Галл познакомился в долине. Благодаря своим тогам и сандалиям они походили на римлян, однако римляне никогда не носили головных повязок с большой алюминиевой буквой "Д".

— «Дэ», — сказал Галл. — С этой буквы начинается «Доу» и «добро».

— «Дурак» и «дерьмо» тоже начинаются с этой буквы, пробормотал кто-то из толпы.

Галл не обиделся, по крайней мере не подал вида.

— Верно, друг мой, кем бы вы ни были, — с достоинством произнес он. Дурак и дерьмо тот, кто не становится на путь истинный.

— На дорогу дебильную, — отозвался тот же голос.

— Дрянную, — подхватил кто-то из толпы.

— Дьявольская дребедень, — откликнулся третий.

— Двурушник долбаный!

— Мы привыкли к оскорблениям и нападкам «вэ, эс, е-часть людей», сказал Галл. — И тем не менее всем, даже самым закоренелым грешникам, предлагаем обрести благодать.

— Что, черт возьми, значит «вэ, эс, е-часть»? — тихо спросил женский голос.

— Не знаю, — отозвался Бертон. — Но это не означает «все-часть», как можно было бы подумать. Галл и его последователи отказываются дать объяснение. Они говорят, когда вы это поймете, на вас снизойдет благодать и вы станете одним из них.

— Это было бранное словечко, которым Лоренцо Доу частенько обзывал своих врагов, — пояснил Фрайгейт. — Не Бог весть какое ругательство, хотя звучит оно, безусловно, обидно, поскольку враги никогда не могли его понять.

— Не надо было их приглашать, — пробурчал де Марбо. — С ними и побеседовать-то нормально невозможно. Они тут же начинают обращать вас в свою веру. Том должен был заранее сообразить.

— А кто вообще воскресил Галла? — спросила Софи. — Ни один человек в здравом рассудке такого бы не сделал.

— Никто не знает, — ответил Бертон. — Я спрашивал у компьютера, кто воскресил Галла, Нетли, Крук, Страйд и Келли, но он ответил, что данные были доступны лишь одной персоне. А кому — не сказал.

На двери в светящемся круге появилось лицо.

— Дед Мороз! — воскликнул Фрайгейт.

У человека на экране была пушистая белая борода и длинный красный колпак, отороченный белым мехом. Правда, кожа у него была темнее, чем обычно бывает у Деда Мороза.

— Да, я Дед Мороз! — подтвердил Терпин. — Том Ха-Ха-Ха! Терпин собственной персоной, если точнее.

— Счастливого Рождества! — выкрикнуло несколько голосов.

— И вам тоже! — откликнулся Терпин. — У нас, ребята, снега до фига — правда, не такого, к какому вы привыкли. Я так думаю, во всяком случае. Вы такие приличные ребята, ха-ха-ха!

Дверь отворилась, и в ней тут же образовался затор, поскольку кресла, парившие впереди, старались пролететь в нее одновременно. В основном это были китайцы из компании Ли По, нагрузившиеся различными напитками ниже трех футов под килем. До приглашения Терпина они и слыхом не слыхали о Рождестве, но теперь жаждали узнать о нем побольше. Ли По тычками и незлобивой бранью заставил их достроиться, чтобы они пролетали в двери по одному. За ними последовал Бертон со Звездной Ложкой, потом — доуисты, учтиво пропустившие вперед две группы, возглавляемые Галлом. Бертон заметил, как они обмениваются друг с другом понимающими и скорбными взглядами, не забыв о недавних оскорблениях толпы. Они явно не разделяли веселого оживления китайцев.

После доуистов появились Страйд, Келли и Крук, одетые в элегантные, хотя и слишком броские платья викторианской эпохи, с бриллиантовыми сережками в ушах и множеством перстней с огромными бриллиантами, изумрудами и сапфирами. Бертон ничуть не удивился, увидав рядом с ними незнакомые мужские лица. Анну Крук сопровождал один мужчина; обе ее товарки шли под ручку каждая с двумя кавалерами.

Футах в двадцати за ними шествовал расфуфыренный Нетли, блистающий драгоценными каменьями, с двумя дамами по бокам.

А за Нетли ввалилась толпа человек в двадцать, поразившая Бертона.

Значит, цыган и правда кто-то воскресил. На них были экзотические одеяния, знакомые Бертону, поскольку он не раз общался с цыганами в Англии и Европе.

Он собирался спросить, кто же был их благодетелем, но забыл. А когда вспомнил, было уже поздно.

Длинная вереница гостей, летела под полуденным солнцем над лесами, болотами, дорогами и рельсами. Да-да, Терпин провел у себя железную дорогу!

Кресла приземлялись в условленном месте, на улице Луи Шовена, один конец которой был огорожен и превращен в посадочную площадку. Малый Сент-Луис, он же Терпинвиль, сиял рождественскими огнями и бурлил праздничной кутерьмой.

Бертону показалось, что двухтысячное население города выросло за несколько последних недель вдвое. Улицы кишели танцорами и гуляками в причудливых карнавальных нарядах. Все это скорее походило на масленицу, чем на святки.

Пять оркестров играли каждый свою музыку — рэгтайм, диксиленд, «горячий» и «холодный» джаз, а также негритянские духовные гимны. Повсюду с радостным лаем носились собаки.