Запретный город - Кристиан Жак

Ошарашенный Панеб глядел вслед художнику, не в силах выдавить из себя в ответ хотя бы слово. Он мог бы в ярости накинуться на Шеда, без труда отнять у него все эти кисти и краски, а самого его растоптать. Но произнесенные художником упреки никуда не делись бы и продолжали бы хлестать его, как удары плетью, разве что боль стала бы еще острее.

О чем спорить? Шед прав: он всего лишь деревенский олух… и писец весьма заурядный. Но почему Нефер, единственный его друг, не помог ему обзавестись нужными знаниями? И на какое такое продвижение намекал Шед? Панеб решил расспросить Ясну.

Бредя по главной улице, он повстречал двоих рисовальщиков: Унеш Шакал и Гау Точный направлялись в Долину цариц. Панеб с трудом выдавил из себя приветствие в ответ на насмешливые взгляды мастеровых.

Дверь дома Ясны и Нефера оказалась запертой.

Панеб постучал.

— Ясна! Можно войти?

— Подожди чуть-чуть, — попросила хозяйка.

Странное дело… Неужто и она, всегда такая приветливая, тоже презирает его и не хочет с ним водиться, как тот художник? Но он не успел еще глубже погрузиться в свои черные думы, потому что дверь наконец распахнулась.

— Нефер вернулся?

— Еще нет.

— Я хотел его видеть.

— Работает он. На стройке.

— Ну почему он встал на добрую дорожку, а я нет? Ты знаешь? Должна знать!

— Заходи. У меня работа, но я уже заканчиваю.

Панеб вошел и в изумлении уставился на третьего рисовальщика селения. Паи Доброхлеб, кругленький человечек с веселым личиком и пухлыми щеками, держал свой правый забинтованный кулак на отлете.

— Вот, связки слегка растянул, — объяснил Паи. — Но Ясна помогла, и, думаю, безделье мое больше чем на пару дней не затянется.

Молодая женщина проверила, не слишком ли тугой получилась перевязка.

— Первое время, Паи, полный покой. Никаких волнений. И тогда осложнений не будет.

Панеб тем временем оглядывал комнату свежим взглядом, словно бы видел ее впервые: замысловатая статуэтка в углу, изображение предка на одном алтаре, другой утопает в цветах… Нефер уж точно знал, как сделать из своего жилища святилище.

— Художник Шед счел меня ни на что не годным, мой единственный друг пропал, а я совсем ничего не понимаю! Что же это такое творится? А, Ясна?

— Просто ты должен подняться на следующую ступеньку, а искать туда дорогу — дело только твое.

— Шед дал мне один совет: учился бы ты, говорит, работать с гипсом.

— Превосходный совет, — подал голос Паи Доброхлеб.

Панеб вскипел:

— И ты туда же! Только смеетесь надо мной!

— Ты все еще хочешь стать рисовальщиком?

— Сильнее, чем когда-либо!

— Должен, значит, понимать, что первое место, где ты должен себя проявить и кое-что доказать, это твой собственный дом. И что ты нам доказал? Что можешь в одиночку справиться с черной работой и кое-как сляпать общий ремонт? Мало этого! Надо так овладеть ремеслом, чтобы не допускать ошибок в работе на стенах обители вечности.

— Так ты же не был гипсовальщиком!

— Как это не был? А как делать рисунок без хорошей основы? Надо знать, как сделать подложку — из гипса или штукатурки. И как нанести ее на стену. Это — первейшая из тайн.

— А меня научишь? — спросил совсем уж запечалившийся Панеб.

Паи Доброхлеб поглядел на свой замотанный в тряпку кулак.

— Совсем уж быстро выздороветь, наверное, не получится… Можно попробовать.

52

Забеременев во второй раз, Серкета с тревогой дожидалась, что покажет осмотр. Когда в первый раз она разродилась девочкой, ее муж невероятно рассвирепел и отказался глядеть на младенца, так что расти малышке на руках у нянюшек, а отца своего она и видеть не будет.

Никогда. Первородство признавалось только за новорожденным мужского пола: полноправный наследник должен быть мальчиком.

Обладая превосходным кровообращением и хорошими легкими, Серкета ни минуты не сомневалась в том, что беременность пройдет без осложнений и роды будут удачными и нетрудными. Однако если что и было важно, так это пол младенца. Вот уже две недели она ежедневно мочилась на два мешка: в одном были зерна пшеницы, финики и песок, в другом — песок, финики и ячмень. Если первой прорастет пшеница, значит, Серкета родит девочку; если же сначала зазеленеет ячмень, у нее будет мальчик.

— Что ж, у меня нет никаких сомнений относительно пола будущего ребенка, — объявил ей целитель женских недугов.

— Выглядите вы великолепно, мой дорогой Мехи! — восклицал фиванский градоправитель. — Воины клянутся только вашим именем и лишь вам готовы присягать. А большие учения под вашим командованием произвели весьма благоприятное впечатление на народ. Он чувствует себя защищенным и укрытым от любой опасности.

— В том заслуга военачальников и низших чинов, поддерживающих образцовую дисциплину.

— Однако же приказы отдаете вы!

— И руководствуюсь при этом вашими советами, — ответил любезностью на любезность Мехи.

Градоправитель оценил это.

— Оправились ли вы после смерти вашего тестя?

— Не знаю, настанет ли тот день, когда я смогу это сделать. Он был человеком с такими обширными познаниями и таким богатым опытом, что его уход стал для меня огромной, ничем невосполнимой утратой. Мы с женой поминаем его ежевечерне и, несомненно, никогда не примиримся с его уходом.

— Как я вас понимаю… Но нет лучше лекарства от великой боли, чем упорный труд. Вы — человек сведущий, сознательный и щепетильный, это сочетание качеств позволяет видеть в вас превосходного главного казначея Фив.

Мехи изобразил на своем лице крайнее удивление.

— Это — должность великой важности! Не думаю, что…

— Простите великодушно, но решаю здесь я, и я полагаю, что в этом своем решении я не ошибаюсь. Став моей правой рукой, вы будете отвечать за процветание нашего города. Я же смогу несколько отступить в тень.

Мехи хорошо знал, что более всего градоправитель занят закулисной борьбой. Его силы и время уходят на то, чтобы ослабить и по возможности устранить многочисленных охотников занять его место.

— Вы предлагаете мне весьма высокий пост, но имеется достаточно весомая причина, понуждающая меня отказаться.

— Что именно?

— Хорошо ли это — занимать место своего достопамятного тестя? Моя супруга… для нее это будет еще один удар, И жестокий.

— Это я беру на себя. И я ее уговорю, не беспокойтесь! Вы нужны Фивам, Мехи. Бывают такие обстоятельства, в которых приходится жертвовать собственными чувствами ради общего блага. Разве это не тот самый случай?