Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе - Наталия Варбанец

Первый шаг к рассмотрению изданий Гутенберга как свидетельства его близости к «радикальным кругам патриотически настроенного бюргерства» был сделан в Советском Союзе в 1969 г. в диссертации Э. В. Зилинг. Но, следуя принятой рядом немецких ученых (Ф. Гельднером, А. Капром и др.) гипотезе о двух раздельных — «личной» Гутенберга и «общей» его с Фустом — типографиях, она свела «издательский репертуар» изобретателя к мелким изданиям шрифта DK, противопоставив их как его личную «издательскую программу» «проримскому» репертуару гутенберговско-фустовского предприятия (Библии и Псалтырям), а стимул к изобретению связала «с острой необходимостью в актуальной политической информации в самых широких кругах бюргерства и крестьянства». О необоснованности гипотезы двух предприятий говорилось выше (см. гл. V), и нет оснований считать Гутенберга двоедушным. Политическая информация предполагала немецкий язык, а первый шрифт изобретателя (DK), хотя для немецких изданий годился, по отсутствию ряда нужных в немецком языке знаков и по примыкающим буквам явно предусматривал задачи печати латиноязычной и более универсальные., чем актуальная информация. Зачислить его латинские Библии в «проримский» репертуар можно было лишь без достаточного учета роли Библии в реформационном движении: первое, что он еще безо всяких средств начал по прибытии в Майнц, то дело, ради которого пошел в долговую кабалу к Фусту, была Библия.

Среди прогутенберговских ранних повествований о начале книгопечатания только одно предпосылает изложению фактов концепцию тех причин и целей, ради которых «бог в своей неизреченной мудрости побудил создать то похвальное искусство, которым ныне книги печатаются и размножаются». Принимая положение колофона «Католикона» о боговдохновенности изобретения «искусства печатания», «Кельнская хроника» 1499 г. прямо соотносит появление этого искусства с идеологической борьбой. Обращаясь к необразованным, неизвестный автор пишет, что по вине духовенства, которое больше занималось мирскими делами и стяжательством (каковое ему менее всего подобает), чем заботой о вечном спасении душ, простой народ (gemein volck) впал в большие заблуждения, в погоне за временными благами забывая о вечных. И чтобы упущения предшественников и плохой пример искажения (bevleckung) божьего слова проповедниками не препятствовали и не вредили христианскому человечеству на пути к спасению (точнее, к блаженству — selichkeit) и чтобы никто не мог оправдаться незнанием, появилось это искусство, которое все письмо (или Писание — Schrift) построило, дабы каждый человек мог сам прочесть или слушать, как читают den wech der selichkeit — «путь к блаженству»: так у мистиков обозначалась Библия. При этом сперва речь идет о leyen (профанах), которые читают по-немецки, затем и об ученых людях, которые пользуются латинским языком, о монахах и монахинях, «словом — обо всех». Эти строки заключают программу мистического просветительства — она же и программа религиозного Просвещения, — подспудно антиклерикальную (духовенство в числе читающих «путь к блаженству» не упомянуто) и, судя по упору на немецкую Библию, — в какой-то мере еретически окрашенную (какие именно проповедники обвиняются в искажении «божьего слова», неясно). Программа эта неоригинальна, возводить ее к донесенным до автора хроники Ульрихом Целлем собственным словам Гутенберга надобности нет, и тому и другому его жизненная миссия и без того была ясна. Однако «гвоздя программы» — немецкой Библии — он не выполнил.

Потому ли, что держался позиции латинского всеобуча? Или просто не успел? Цели сделать широко доступным латинский текст Библии Гутенберг своими изданиями служил; быть может, в его время заполнить этот разрыв между «учеными людьми» и «профанами» по ограниченности опыта казалось достижимее, чем в конце века. Судя по «Сивиллиной книге», он и ускоренного — в обход латыни — познания «пути к спасению» не исключал. Из-за нее и из-за фустовского доноса печатание немецкой Библии для него было закрыто.

Быть может, осуществление этой линии его программы допустимо увидеть в той пунктирной преемственности, которая идет от него к печатникам с более гладкой судьбой. Еще при его жизни немецкую Библию впервые напечатает возможный очевидец процесса Фуста — нотарий страсбургского епископа Руперта Ментелин и в год смерти Гутенберга службу у епископа покинет для разносторонней печатной деятельности. А вслед за ним тоже обучавшийся в Майнце, но после крушения Гутенберга (и для этого также оставивший службу у Руперта) Хейнрих Эггештейн. Затем Зензеншмидт в Нюрнберге (он ли в 1490-х гг. в Бамберге выпустил Lob der Bauern — «Хвалу крестьянам», спорно). Нижненемецкая Библия (иллюстрированная) в 1478 г. выйдет в Кельне, по заказу, видимо, сестринской общины (и это издание в 1479 г. спровоцирует папский указ Кельнскому университету о цензуровании печатных книг, а в 1485 г. в Майнце — запрещение Хеннеберга). Особый случай преемственности — Альбрехт Пфистер. Преемственности не формальной: получив шрифт В36, он гутенберговской системы не соблюдал, и издания свои, сплошь немецкоязычные, он первый иллюстрировал при помощи лубочной гравюры. Но Пфистер, книгопечатанию — без производства шрифта — выучившийся, видимо, в качестве наборщика В36, последние 4 года своей жизни — 1460–64, словно приняв эстафету страсбургских лет Гутенберга, посвятил популярно-просветительной программе, издавая «Библию бедных» (трижды), басни — «Драгоценный камень» Бонера (дважды), «Четыре истории» (из библейских легенд) и «Белиаля» (процесс сатаны против рода человеческого) — по одному разу. И начал он с «Богемского пахаря». Автор — Йоханн из Зааца, сперва служивший городским секретарем в этом чешском местечке, в 1411–14 гг., до своей смерти, жил в Праге и, как полагают, был близок к окружению Гуса. Этот автобиографический диалог — спор овдовевшего человека со смертью, за разрешением коего спорящие в конце обращаются к богу — Пфистер издал дважды, впервые около 1460 г., т. е. в период, а скорее — к концу печатания В36, еще когда в Бамберге был и работой печатни руководил Гутенберг. По единственному дефектному экземпляру этого издания нельзя судить, были ли в нем те гравюры, которыми знаменито издание 1463 г. — Гутенберг лубочной техникой не мыслил. Но стык идейный увидеть можно: «Богемский пахарь» (в переносном значении — человек, бороздящий пером бумагу, в символическом — «простой» труженик «нивы божьей») — новый поворот «плясок смерти», окрашенный не только личным чувством, но мистическим сознанием прямой связи человека с богом. Гутенберг ли внес этот — тоже мистически-просветительный — элемент в бамбергское свое окружение, застал ли здесь (в Бамберге гуситская среда была), первое издание Пфистера — факт и его биографии. Это направление продолжит прототипограф Аугсбурга Гюнтер Цайнер, начавший здесь в год смерти Гутенберга (учился, видимо, в Страсбурге) с латинских «Размышлений о жизни Христа»; в 1469 г. на средства местного епископа (тем подражавшего Дитеру) выпустил «Католикон», затем серию немецких иллюстрированных душеспасительных изданий, в том числе в 1475 г. немецкую Библию (в Аугсбурге эта линия возобладает, как в репертуаре группы — или братства? — печатавших отливками цайнеровского шрифта мелких типографов, так и крупнейшего — Антона Зорга, среди прочего в 1483 г. выпустившего описание Констанцского собора с гибелью Гуса и Иеронима Пражского). Еще случай особой преемственности — майнцский клирик Йоханн Нумейстер, причастный к восстанию Изенбурга; в Бамберге ли он выучился или позднее, неясно, печатать начал в 1470 г. в Италии, в Фолиньо; при вторичном епископстве Дитера появился в Майнце, где в 1479 г. выпустил 2 издания («Размышления о жизни Христа» Туррекрематы и майнцский служебник) в шрифте по образцу В42, украшенные высокой гравюрой на металле, затем отправился по пути Лион — Альби — Лион, отмечая свои этапы немногими изданиями. Как Гутенберг, он, волей или неволей, был печатником и распространителем типографи́и странствующим; так же и Зензеншмидт (его этапы — Нюрнберг, Бамберг, Регенсбург, Фрейзингем, Дилинген). В Бамберге при Гутенберге выучился, видимо, и безымянный прототипограф Вены, там известный по календарю на 1462 г., оставивший на своем пути несколько изданий Leiden Christi — «Страстей Христовых», шрифтом и набором подражавших В36, иллюстрированных в высокой металлической технике; он в итоге добрался до Италии: издания итальянского перевода этого текста иллюстрированы с его досок. И такая проповедническая цепочка тянется через весь XV в., вплоть до той группы нижненемецких печатников, к которой принадлежал и погибший в 1493 г. в Новгороде Бартоломей Готан, и далее. Этой линии в «наследнике» печатни Гутенберга Шеффере не ощущается. Здесь столкнулись противоположные позиции. Шеффер, сам, видимо, полуучка, честолюбием был привязан к образовательной, не к просветительной традиции. (Ему В42 с ее шрифтом для полуграмотных вряд ли не казалась профанацией; Библию — латинскую — он выпустил всего раз, в деловом шрифте, дабы перекрыть первое издание Ментелина.) Дело не только в расчете, что книжный ассортимент образованных, образования, клира — более надежная база для сбыта изданий, чем непрограммированное просвещение (у Гутенберга опыта продажи больших изданий не было, все, что он печатал до В42, было для лоточной торговли). Во всей траектории Шеффера, в его упорстве присвоить славу изобретения (см. гл. VII) действовал не расчет: это изобретение, нужное образованным, «по справедливости» должно было принадлежать ему, Шефферу, а не «неучу» Гутенбергу для «неучей».