Последний танцор - Дэниел Моран

Всего в изгнание отправились восемь Танцоров. Остальные четыре тысячи составили их приверженцы, мужчины и носительницы, добровольно разделившие их судьбу. Двадцать больших камер казарменного типа, по двести человек в каждой. Двери забраны силовым полем, сквозь которое не пройти никому, кроме Защитников, выполняющих охранные функции. Среди заключенных не было ни одного бывшего обладателя Щита и Плаща; все Защитники, примкнувшие к бунту Седона, погибли. Большинство покончили самоубийством, остальные пали от рук своих же собратьев, оставшихся лояльными.

Других Танцоров, помимо изгнанников, на борту не было. Вожак восставших проявил непостижимую способность совращать коллег по ремеслу своими крамольными идеями. Поэтому Старейшины Анеда благоразумно порешили не посылать никого, дабы не подвергать соблазну и не допускать дальнейшего распространения ереси.

Шестая палуба вплотную примыкала ко внутренней оболочке корпуса звездолета и была самой большой из всех как по площади, так и по кубатуре. Высота потолка здесь в пять или шесть раз превышала человеческий рост. Значительную часть свободного пространства занимали боевые ракеты с аннигиляционным зарядом. Ряд за рядом тянулись ракетные установки, хищно нацелив в зенит жала носителей, готовых в любой момент изрыгнуть в пространство свой смертоносный груз. С внешней стороны корпус корабля щетинился протонными орудиями, что придавало ему вид испещренного кратерами астероида. Промежутки между батареями занимали генераторы поля. Их активировали только в том случае, когда звездолет подвергался смертельной опасности, будучи атакован неприятельским военным кораблем.

Из других систем вооружения стоит упомянуть генераторы черных дыр. Эти смертоносные устройства при удачном попадании могли уничтожить не только вражеский рейдер, но и небольшую планету. Беда в том, что они были слишком массивны и не обладали необходимой скорострельностью. Во всяком случае, за всю историю конфликта не было зарегистрировано ни одного случая попадания в корабль слимов. Имелось на борту и оружие оборонительного плана: аннигиляционные мины и кластер-бомбы, которые помогали в случае необходимости обеспечить успешное отступление. Все прочие виды вооружения, хранившиеся в арсенале, применялись в боевых действиях крайне редко или вообще никогда.

Но главной достопримечательностью шестой палубы была смотровая площадка, с которой желающие могли обозреть внутреннее строение межпространственного туннеля. В нормальном пространстве всегда находились охотники полюбоваться россыпью звезд на фоне черного бархата Вселенной, а во время прохождения туннеля один только Дван регулярно заглядывал сюда, чтобы понаблюдать за серым штормом, бушующим за бортом.

Первые недели полета это странное зрелище вызывало у него— как и у всех остальных — чувство беспокойства и даже тревоги. Но постепенно он привык и даже начал находить в нем удовольствие. С тех пор он взял за правило проводить здесь последние часы отдыха перед заступлением на дежурство. Просто сидел и смотрел, закутавшись в теплый плащ от пронизывающего холода шестой палубы.

Только полные невежды считают межпространственные туннели пустыми.

На самом деле в них присутствуют две различные формы. Чего? Вот вопрос!

Первая — струи, грациозно извивающиеся, словно змеи. Они струятся перед глазами, как будто стремясь проникнуть в подсознание наблюдателя и оплести его своими изгибами. Линии редко пересекаются; когда же такое происходит, две линии на некоторое время сливаются и движутся вместе, прежде чем снова разделиться. Дван понимал, что это глупости, но у него сложилось стойкое впечатление, что в момент слияния линии каким-то образом обмениваются информацией. Все они имели одну и ту же окраску: темно-серую, без вариаций.

Вторая форма — сфера — окрашена в тот же серый цвет, но уже различных оттенков, от совсем светлого до приближающегося к черному. Скорее всего, то была просто игра воображения, но однажды Двану показалось, что он увидел белую сферу. Варьировались они и по размерам. Иногда попадались гиганты, не уступающие величиной звездолету; такие огромные, что стены туннеля раздавались на их пути точно так же, как при прохождении корабля. Да и линии в этом плане тоже отличались разнообразием: одни толстые и мохнатые, как канаты, другие гладкие и тонкие, как луч лазера.

Линии и сферы двигались вместе, то и дело соприкасаясь и изменяя траекторию. Сначала их движение казалось Двану беспорядочным, но со временем он научился видеть ритм и своеобразный смысл в хаотических на первый взгляд, изгибах линий, пляске сфер и переливах серого на их поверхности. Его не покидало томительное ощущение ускользающей разгадки. Будь у него достаточно времени на наблюдение, возможно, он сумел бы что-то понять, но Дван был простым Защитником, получившим лишь необходимое для выполнения своих обязанностей религиозное и светское образование.

Если бы он стал Хранителем или Танцором, тогда у него действительно появился бы шанс познать Непознанное, как это сделали Зарадины три с половиной миллиарда лет тому назад.

Но это совсем другая история.

А Двану настало время возвращаться на дежурство.

Не так ли и мы все за суетой и рутиной порой упускаем то главное, ради чего только, может быть, и стоит жить? Места содержания восьмерых Танцоров-изгнанников размещались на максимальном отдалении друг от друга, насколько позволяли размеры пятой палубы.

Мэй'Арад'Мара, старейший и опытнейший из всех Защитников на борту тюремного транспорта, сидел у периметра внутри защитной пентаграммы, ограждающей узилище Танцора Седона. Его иссиня-черный плащ скрепляла на плече застежка с эмблемой его ранга — золотое колесо Стража.

На поясе у него висел китжан.

У его ног стояла небольшая чаша с черными чернилами.

Мара поднялся, завидев приближающегося Двана, и встал на границе ограждения. Они коротко соприкоснулись лбами, причем младшему пришлось низко наклониться, чтобы выполнить церемониал приветствия.

— Принимаю долг, — первым произнес ритуальную фразу Дван.

— Отдаю долг, — откликнулся Мара.

Носком сапога Страж стер часть периметра, вышел из пятиугольника и передал сменщику китжан. Тот вошел внутрь, окунул палец в чашу с чернилами и восстановил нарушенный отрезок. Закончив, посмотрел на Мару и тихо спросил:

— Как он?

Страж покачал головой и сплюнул:

— Со мной он общаться не желает. И правильно делает.

Дван кивнул, прикрепил китжан к поясу и уселся на пол, скрестив ноги. Лицом к лицу с заключенным.

Мара ушел.

Мертвая тишина окутывала обе сидящие друг против друга фигуры. Двана и Седона.

До ушей Двана доносился отдаленный гул голосов мятежников из ближайшей камеры. Силовые поля не позволяли им вырваться наружу, но не препятствовали делать это звукам.

Танцора, разумеется, не в состоянии удержать взаперти ни двери, ни стены. Особенно если ему уж очень сильно приспичит выбраться на волю. Поэтому их содержали на открытом пространстве, внутри защитных пентаграмм, начертанных специально подобранными командами Хранителей. В некоторых местах периметра заговоренные чернила лежали в десять-двенадцать слоев.

Над пентаграммой Седона трудились особенно тщательно. Ее начертали, сопровождая процесс соответствующими заклинаниями, более тридцати раз. В результате граница периметра выглядела не просто чернильной чертой, а представляла собой реальную преграду, возвышающуюся почти на миллиметр над поверхностью палубы. Бледные язычки пламени плясали в каждой из оконечностей пятиугольника.

Седон беспокойно зашевелился. Он был обнажен, бугры тренированных мышц рельефно выделялись на идеально сложенной фигуре. Внутри пентаграммы хватало места, чтобы свободно двигаться, заниматься упражнениями и даже Танцевать, если такое вдруг взбредет в голову. Но за все время полета, насколько было известно Двану, ни один из Танцоров ни разу не позволил себе этого.

На освещении пятой палубы сознательно экономили, а в местах содержания Танцоров вообще было темно, как в сумерках. Дван так и не узнал, к чему эти меры. Возможно, для поддержки охранных частиц Пламени, горящих по углам пентаграммы, а возможно, просто для того чтобы сделать период заключения еще более невыносимым для вожаков мятежников.

Голос Седона, звучный и проникновенный, как всегда неожиданно резанул по ушам Защитника:

— Как ты себя сегодня чувствуешь, мой друг?

Дван не сделал замечания узнику за фамильярное обращение.

— Спасибо, все хорошо. А как ты?

— Как может чувствовать себя насильно заточенный пленник? Сегодня похоже на вчера, а завтра будет похоже на сегодня.

Глаза Седона — карие, хотя при таком освещении у Двана не было полной уверенности, — остановились на собеседнике.