Дневная битва - Питер Бретт

– Эведжах’тинг не запрещает брак тем, кто надевает черный платок, – возразила Инэвера. – Пусть это случается редко, не важно. Кости велели родить ему сыновей, и я рожу – в согласии с Законом Эведжана.

– Зачем? – настойчиво спросила Кеневах. – Что особенного в этом мужчине?

Инэвера повела плечами и медленно улыбнулась:

– Эведжах’тинг гласит, что особенным мужчину делает правильная жена.

Глаза Кеневах потемнели.

– Тогда уходи, раз мой совет ничего не значит! Я собиралась просветить тебя как наследницу, но вижу, что мне пора проверить чай, нет ли в нем яда… или запастись собственным.

Инэверу ожгло, но делать нечего. Опасно уже то, что дамаджи’тинг вообще известно о существовании Ахмана. Добавить что-нибудь – и он не избежит пристального изучения.

Ахман крепко держал Инэверу за руку и вел к брачным покоям. Она шла охотно, но он готов был тащить ее волоком, если не подстроится под его бешеный темп. Двигался, как волк, который знает, что его неизбежно выследят, едва он затащит убоину в логово.

Мужчины узрели в этом нетерпение, подбодряли его возгласами и выкрикивали грубые советы, когда он повел невесту на брачное ложе. Воины любили похваляться постельными подвигами, считали себя джиннами уже за одну способность извлечь из женщины стон.

Но бессчетные уроки постельных плясок научили Инэверу замечать и использовать мужскую неопытность. Ахман в этом смысле остался мальчиком. Он в жизни не видел обнаженной женщины, не говоря о владении ласками и поцелуями. Он перепугался.

Это было волшебно.

Оба они в своем роде невинны, но если Ахман понятия не имел, чего ожидать на подушках, то Инэвера знала, что они движутся к месту ее могущества. Ей ведомы семь приемов и семижды семьдесят поз. Она станцует и оплетет его чарами, направит к торжеству так, что он даже не задумается о своей подчиненной роли.

«Сделай его мужчиной».

Они вошли в надушенные, изобилующие подушками покои, тщательно подготовленные невестами. Воздух загустел от благовонных курений, а свечи неярко мерцали. На полу виднелся просторный участок для танца, окруженный горами подушек. Она швырнет его на них, и он окажется в ее власти, как муха, что угодила в паутину.

Инэвера улыбнулась под покрывалом, задернула тяжелые занавеси:

– Похоже, тебе не по себе.

– Еще бы, – признался Джардир. – Ты моя дживах ка, а я даже не знаю, как тебя зовут.

Инэвера рассмеялась – не в злую насмешку, но по лицу Джардира стало ясно, что он готов обидеться, и она мгновенно пожалела о сделанном.

– Неужели? – Она сняла головной платок и покрывало.

С тех пор как она стала дама’тинг, волосы отросли заново и теперь, перехваченные золоченой тесьмой, ниспадали густыми черными волнами.

Ахман распахнул глаза:

– Инэвера…

Узнал! В груди екнуло. Он видел ее лицо только однажды и был оглушен тогда болью, но вспомнил даже после многих лет. Ужас в его глазах сменился тлеющим огнем, который прожег ее насквозь. Ей стало трудно дышать в благоухающем воздухе.

– В ночь, когда мы встретились, я закончила свои первые алагай хора. То была судьба, воля Эверама, как мое имя. Кости демона режут в полной темноте, на ощупь. Одну-единственную кость вырезают неделями; весь набор – годами. И лишь когда набор готов, кости можно испытать. Если они подведут, их выставят на свет и все придется начать заново. Если поведают правду, най’дама’тинг станет дама’тинг и наденет покрывало. В ту ночь я закончила алагай хора и задумалась, о чем же спросить, чтобы проверить, обладают ли кости властью над судьбой? Я вспомнила дерзкого мальчишку с блестящими глазами, которого повстречала днем, встряхнула кости демонов и спросила: «Увижу ли я еще Ахмана Джардира?» С той ночи я знала, что найду тебя в Лабиринте после твоей первой алагай’шарак и, сверх того, выйду за тебя замуж и подарю тебе много детей.

Инэвера столько раз репетировала свою сказку, что выложила ее с искренней убежденностью, невзирая на полуправду и ложь. Но в конечном счете ее слова не имели значения. Их союз предрешен Эверамом. Они обречены друг на друга. Вот почему он смотрит на нее так, а у нее пылает лицо и тает хладнокровие дама’тинг. Она уловлена его ветром.

Она чуть не сломалась и не рассказала ему все. Посмотрела в его честные глаза и не убоялась, что он разовьется в чудовище. Он избран Эверамом. Если кто и выдержит такое бремя, то только он.

Но как сказать человеку, что он может стать Избавителем? Это окажется чересчур, а нынешняя ночь слишком важна. Она должна пройти безупречно.

Инэвера повела плечами, и шелк зашелестел, белые одежды упали. Она осталась в одном бидо с упрятанными между витками кимвалами. Она потерла большие пальцы об указательные, придавая им эластичность. Она приступит к нему и позволит ласкать себя, пока не отяжелеет его дыхание; тогда она применит шарусак и нарушит линию силы в его ноге легчайшим касанием, повергнет его на подушки. Затем пальцы скользнут в кимвалы и выбьют ритм, воспламенят его чресла.

А после она станцует, медленно, в последний раз разматывая бидо. Танец, как и речь, отрепетирован столь тщательно, что каждое движение сделалось ее частью.

Когда Ахман окажется полностью в ее власти, она рухнет на подушки и высушит его так, что любая женщина после нее покажется горьким разочарованием.

Но он продолжал таращиться на нее, и тление в его глазах превратилось в огонь. Инэвере стало жарко, она вспыхнула. Попыталась раздышаться в тяжелом аромате курений, от которого кружилась голова и ускользал центр. Она поняла, что пора действовать, но мысль прилетела как бы извне.

Инэвера беспомощно смотрела, как Ахман скидывает одежду и надвигается; он с силой привлек ее к себе и огладил ее тело. Вдохнул духи, которыми она надушила шею, издал рык, отдавшийся, как ей почудилось, у нее между ног. Она ощутила напрягшуюся плоть в его шароварах и поняла, что все планы рухнут, коль скоро она позволит взять ее как простую дживах, но он ухитрился нарушить линии силы в ее членах и опрокинул, беззащитную, на подушки.

В мгновение ока он очутился сверху, зашарил по ее телу руками и ртом, целуя и покусывая, а временами стискивал так, что она корчилась. Его руки скользнули ей между ногами, погладили шелк бидо. Инэвера застонала, вжалась в него сильнее.

«Я должна обуздать его, – в отчаянии подумала она, – иначе он будет брать меня, как захочет!»

Извернувшись, она перекатилась на него, стала развязывать поясные тесемки его бидо. В покоях нашлось масло, и она смазала руки, после чего взяла его плоть для первого из семи приемов.