Единственная любовь Казановы - Ричард Олдингтон

Наутро второго дня после ухода лекаря Казанову посетил офицер стражи государственной инквизиции и вежливо сообщил, что Красный инквизитор встретится с ним в девять, после чего Казанова сразу уедет. Это сообщение, подтверждавшее слова лекаря, вполне могло быть просто частью замысла, если ему устраивают пытку надеждой, но, по счастью, Казанова предпочел принять информацию на веру и не терять на этот день присутствия духа. Перспектива скорого освобождения и недалекой встречи с донной Джульеттой при весьма любопытных обстоятельствах побуждала его думать больше о ней, чем об Анриетте.

Казанова уже давно пришел к выводу, что самым глупым шагом в его жизни было то, что он бросил донну Джульетту в такой интересный момент по мановению руки Анриетты. Правда, от этого эпизода отзывало романтикой, но Казанова нажил себе таким образом врага, и это затрудняло стоявшую перед ним сейчас задачу, хотя и давало ему серьезное основание для мщения. Однако, будь он менее импульсивен, останься он с донной Джульеттой и стань она его любовницей, — сколь многого можно было бы избежать! Анриетта никогда бы об этом не узнала, он придумал бы для донны Джульетты какой-нибудь предлог, чтобы вовремя уехать из Рима и успеть на свидание с Анриеттой, и ему не пришлось бы драться на тосканской границе или участвовать в этой странной и до сих пор загадочной для него истории, когда он встретил Анриетту в пути в мужском костюме…

И Казанова твердо решил, что, если и совершил подобную ошибку в прошлом, больше такого не повторит. Хотя он и ненавидел эту женщину лютой ненавистью, считая ее причиной своего долгого заточения и страданий, а также своей разлуки — быть может, навеки — с Анриеттой, тем не менее в качестве первого шага отмщения он задумал сделать донну Джульетту своей любовницей, а потом, пользуясь этим, привезти ее туда, где ее арестуют, и тогда уж Венецианская республика с лихвою отомстит ей и за него, и за Анриетту…

Он снова и снова гонял эти мысли по кругу, словно лошадь с завязанными глазами, когда часы на Калье-деи-Фаббри пробили девять раз, и в тот же миг молодой офицер с пунктуальностью военного вошел к нему в комнату. С офицером был солдат — не для того, чтобы охранять Казанову, а чтобы нести его вещи, — и офицер, любезно болтая с Казановой, повел своего узника по лабиринту переходов, лестниц и анфилад, пока они не подошли к двери, охраняемой двумя вооруженными людьми, которые остановили их и услышали в ответ пароль. Офицер постучал, чей-то голос ответил, и Казанова очутился лицом к лицу с Красным инквизитором, который снова был в своей официальной одежде и что-то писал, сидя за столом. Он тотчас любезно положил перо, пожал руку своей бывшей жертве и предложил Казанове присесть.

— Вы выглядите лучше, — сказал он.

— Надежда прекрасно тонизирует, — сказал Казанова с чуть кривой усмешкой, — хотя у меня было ее, пожалуй, слишком много.

— Вы считаете, что осуществление надежды лучше? Вы совершенно правы. Но хватит об этом. Если вы честно выполните свою миссию, но не преуспеете, вам нечего бояться, — вот только награды вы, естественно, не получите. Если же вы предадите нас, запомните еще раз: у Венецианской республики все еще длинная рука… У вас есть деньги?

— Два-три цехина, оставшихся от тех шести, которые сенатор Брагадин выделял мне на месяц.

— А-а! Он посылал вам деньги? Да, конечно, теперь припоминаю. Добрый ваш друг, но несколько придурковатый, совсем теряет голову, когда речь заходит о вопросах, в которых он понимает столько же, сколько и все остальные, — возможно, все люди таковы. Возьмите этот кошелек.

Казанова почувствовал, что кошелек тяжелый.

— Тут двести цехинов, — сказал инквизитор. — На ваши расходы и на возможный подкуп — запомните: подкуп почти всегда куда действеннее удара и, как правило, дешевле обходится. Вы уже продумали какой-то план подхода к… будущей узнице?

— Я придумал несколько вариантов, — с уверенностью произнес Казанова, — но не хочу связывать себя заранее ни с одним из них: взвешу возможности, когда увижу ситуацию, и соответственно стану действовать.

— Хорошо. Вот это нам нравится. Разумный человек тот, у которого есть голова на плечах и который умеет ею пользоваться и держать язык за зубами. Запомните это, Казанова. Что же до вашей добычи, то я не могу вам дать ее описание, кроме того, что мы узнали из перехваченного зашифрованного письма, которое мы переписали и, конечно, отправили по назначению, — по нашему разумению, это должна быть женщина. Название деревни и гостиницы тут написано, вам также дается карта и программа пребывания этой женщины. — Инквизитор протянул ему несколько сложенных листков. — Можете изучить их завтра, а потом уничтожьте. Вы меня поняли?

— Да.

— Вот ваш паспорт. Вы поедете под именем Джакомо Лучинно, как торговец винами, направляющийся в Вальтеллин для закупки нескольких бочек вина особого урожая для венецианских знатоков. Физические данные в паспорте в точности соответствуют вашим. Все ясно?

— Безусловно.

— Имя я поставил ваше. Мы считаем, это помогает лучше скрыть подлинную личность. Полуправда всегда намного обманчивее полноценной лжи. Тот же принцип будет применен и в отношении вашего выхода отсюда. Слухи о вашем побеге уже, конечно, не один день ходят по Венеции, приукрашенные и искаженные настолько, насколько может хватить воображения у ослов, которые такому верят. Различные небылицы на этот счет были напечатаны по всей Европе. Утверждать, что ничего не произошло, невозможно из-за того, как вы повредили дверь канцелярии, этого не скроешь. Сначала мы не говорили ничего, а потом, как только решили выпустить вас, сразу заявили, что вы бежали. Это тотчас бросило тень на рассказы о вашем побеге: никто ведь не верит, что правители в таких делах могут сказать правду. Прошло несколько дней, и за это время стало ясно, что все семьдесят три человека, именовавшие себя Джакомо Казанова, оказались самозванцами, а потому теперь все твердо убеждены, что это были нелепые россказни и никакого побега или попытки к побегу не было. Это, конечно, принижает вашу славу, но значительно поможет выполнению вашей миссии и, следовательно, обогатит ваш карман…

Казанова поклонился в знак признательности за столь высокую оценку и обещание.

— Когда вы вернетесь, мы, конечно, освободим Джакомо Казанову. Вам же пока придется действовать осторожно — в особенности до тех пор, пока не отъедете достаточно далеко от Венеции или любого места, где вас могут узнать. Сделайте вид, что у вас болит горло, и хорошенько закрывайте лицо. У тюремной пристани вас ждет гондола, а в Местре — почтовая карета… Есть какие-нибудь вопросы?

— Есть. Куда я должен привезти… м-м… будущего узника?

— Это указано в инструкции и на карте, которую я вам дал. Что-нибудь еще?

— Да. Как мне связаться с…

— Ни в коем случае, — быстро прервал его инквизитор. — В подобных делах никогда не пишут и ничего не передают, если этого можно избежать.

Наши люди — все отборные агенты — будут терпеливо ждать, пока вы туда приедете… мы уверены, с добычей. Прощайте.

Поклон Казановы был уже адресован темноволосой голове, склонившейся над столом, где горой лежали документы. Выйдя из комнаты и закрыв за собой дверь, он почувствовал, как сердце у него ушло в пятки от страха при виде молодого офицера, которого теперь сопровождали еще двое. Неужели, спросил себя Казанова, инквизитор, несмотря на несомненную откровенность и доверие, снова сыграл с ним злую шутку и к двум другим добавил третьего, чтобы помочь его арестовать?

А третий мужчина, стоявший в глубине плохо освещенного коридора, шагнул сейчас вперед и, к стыду и восторгу Казановы, оказался Марко — Марко, которого держали в тюрьме только потому, что он был другом Казановы, а Казанове даже не пришло в голову поставить условием освобождение друга за ту весьма мерзкую услугу, которой от него потребовала инквизиция в обмен на свободу.

— Джакомо!

— Марко!

Друзья сначала схватили друг друга за руки, потом обнялись, пролив по обычаю южан легко подступающие слезы. Молодой офицер дотронулся до плеча Казановы.

— Пройдите в эту комнату, синьор, вы сможете минут десять побыть наедине с вашим другом. А затем пора будет двигаться в путь.

Поахав и поохав, что было естественно в их положении, Казанова прежде всего спросил:

— Как обстоят твои дела, Марко?

— Меня выпускают с компенсацией и своего рода извинениями при условии, что я проведу год в Падуе и что мой отец и Брагадин обязуются доставить меня в Венецию в любое нужное время.

— Можешь ты простить меня за те страдания, которые ты по моей вине здесь перенес?

— Это не твоя вина, — тепло проговорил Марко, — а вина этой подлой, насквозь прогнившей республики, которая…