ЦИВИЛИЗАЦИЯ: Новая история западного мира - Роджер Осборн

Как только художественный элемент изымается из любой сферы человеческой деятельности, оставшееся почти неизбежно теряет в цене, обретает репутацию чего‑то посредственного и даже презренного. Стоило религиозным изображениям превратиться в произведения искусства, любое церковное убранство, не имевшее клейма мастера, утратило интерес; любое здание, не спроектированное знаменитостью, было обречено называться «провинциальным»; любая анонимная народная песня, сколь угодно очаровательная, имела шанс стать искусством только в обработке заслуженного композитора. Продолжая существовать как бы ниже горизонта истории, низкое искусство было лишь позднее извлечено на свет историками–обществоведами (а вовсе не историками искусства).

Эта часть наследия Ренессанса не сводилась к разделению искусства на «высокое» и «низкое» — она также сузила возможности художественного проявления человека в повседневной жизни. После того как оформление церквей, писание икон, возведение храмов и гильдейских собраний ушло из рук резчиков по дереву, каменщиков и прочего цехового люда, чтобы поступить в безраздельное ведение художников, сама фигура ремесленника решительным образом утратила свой прежний статус. Хотя мастеровые могли по–прежнему гордиться плодами своего труда, было понятно, что так или иначе им суж- дена репутация чего‑то второсортного. Когда художник удаляется из общества и воздвигается на особый пьедестал, он начинает умирать и внутри каждого из нас.

Глава 9

В ПОИСКАХ ХРИСТИАНСКОЙ ЖИЗНИ

Реформация, теоретически означавшая элементарный акт восстания против католической церкви, в реальности представляла собой прихотливый ряд событий, большинство которых будто противоречили законам исторических причин и следствий. Наиболее очевидным ее следствием стал период нетерпимости, ожесточения и религиозных конфликтов, но именно она чрезвычайно укрепила роль и значение христианской веры в жизни людей. Реформация явилась протестом против тогдашней тенденции к рационализации богословия и отстаивала возвращение к средневековому благочестию, но именно ее усилиями современный мир обрел новый тип религии. в котором так остро нуждался. Она родилась из раздражения против бесстыдства итальянских пап эпохи Ренессанса, но именно протестантские церкви воплотили в себе то сочетание религиозности, личного честолюбия и общественного служения, которое было столь характерно для гражданского самосознания новых итальянцев. И в то время, как апостолы Реформации стремились вернуться к корням, к духу раннехристианской общины, наиболее фундаментальным следствием их деятельности в истории оказалось сотворение личной совести — величественная коллективная драма средневековой церкви, венчавшаяся проклятием и спасением неисчислимых людских множеств в день Страшного суда, сменилась образом набожного христианина, одиноко стоящего перед лицом Бога.

Эти видимые парадоксы можно понять, если присмотреться к тому, из суммы каких неоднородных сил складывалась жизнь позднесредневековой Европы: могущество и скрытая слабость католической церкви, ширящаяся коммерциализация и урбанизация, зачаточный, но набирающий силу национализм и, вдобавок, интеллектуальная мода на гуманизм и антигуманистическая реакция. Хотя у этих сил были разнонаправленные векторы, все вместе они порождали губительную раздробленность когда‑то монолитного мира и института, находящегося в его средоточии, — католической церкви. За каких‑то 40 лет, с 1520 по 1560 год, новая форма христианского вероисповедания прочно укоренилась по всей северной Европе, включая многие германские княжества, швейцарские кантоны, Скандинавию, Нидерланды, Англию, Шотландию и часть Франции. Почему же казавшееся незыблемым мощное здание средневековой церкви стало рушиться с такой легкостью и почему миллионы преданных католиков отвернулись от нее столь поспешно и охотно? Некоторые ответы на эти вопросы мы можем найти, если внимательно присмотримся к тому, в чем заключалось переживание веры для обычного средневекового христианина.

Для средневекового человека церковь была центром его жизни, нерасчленимым переплетением материальных и духовных аспектов. И ориентиром этой жизни, возвышавшимся над миром суровой практичности и мистицизма, а также над учением и обрядами средневекового христианства, служила смерть и смысл, из нее проистекающий. Христиане ощущали себя участниками великого тысячелетнего действа, которое началось в момент Творения, было прервано в своем течении Воплощением и Воскресением Христа и должно закончиться в Судный день, когда некоторым будет даровано вечное блаженство, а остальным — вечное проклятие. Практическое вероисповедание давало верующим чувство причастности к этой сверхъестественной драме и какую‑то степень влияния на жизнь после смерти. Литургия Святого причастия служила фокусом драмы: присутствующие при богослужении с трепетом наблюдали за тем, как священник святит хлеб и вино, обращая их, в повторение чуда Тайной вечери, в плоть и кровь Христа. Посещение мессы заставляло людей чувствовать близость к Божественному, и той же цели служили паломничества к святым местам, сосредоточенные молитвы святым, изредка выпадавшая возможность лицезреть мощи—сохраненные останки или кровь прославленных христианских подвижников. Все это делало их зрителями и участниками грандиозной, разворачивающейся на их глазах исторической мистерии.

Возможность влиять на существование после смерти человека представляла собой другую сторону средневекового христианского ритуала. За покойников молились, ради них служили заупокойные мессы, в их честь освящали часовни — все это должно было помочь им в загробной жизни. Строгая августинианская ортодоксия не допускала влияния на спасение души, и поэтому в XII веке возникает концепция чистилища как своеобразного преддверия вышнего мира. Пусть молитвы и дары не спасали душу, обреченную на проклятие, однако они могли сократить ее пребывание в мучительном состоянии неопределенности. Вокруг чистилища образовалась целая обрядовая отрасль — гильдии, братства, обители и церкви устраивали мессы и освящения, как правило, в обмен на пожертвования и услуги, чтобы попавшие на тот свет не чувствовали себя покинутыми. Бедные наравне с богатыми оставляли по завещанию деньги и ценные вещи церквям, богадельням и клирикам, распоряжавшимися специально существовавшими для этого фондами, чтобы купить себе после смерти как можно больше молитв и богослужений. а для монахов, священников и немощных поминовение в молитвах покойных благотворителей было одним из рутинных занятий.

Грандиозная пирамида католического христианства состояла из множества чинов духовенства, однако в его основе лежало устройство ранней церкви, в которой епископ отвечал за свою паству. Священники представляли особое сословие. состоявшее из грамотных и (после 1139 года) безбрачных мужчин, призванных служить посредниками между Богом и простым народом и используемых высшими духовными властями для надзора не только за церковными, но и за прочими общественными делами. Кроме того, они были профессионалами, чей труд оплачивался из собираемой с прихода десятины. По мере роста благосостояния Западной Европы на ее территории строилось все больше храмов, и к XV веку даже в самых захудалых приходских церквях имелись высокие кафедры, с которых священник излагал содержание Библии (чтение было недоступно большинству паствы), пересказывал жития святых и толковал те или иные места католической доктрины. Епископы стояли во главе нескольких приходов, но также являлись крупными землевладельцами, часто не менее могущественными в мирских делах, чем любой граф или герцог. Кафедральный собор, центр каждой епархии, представлял собой влиятельнейшее коммерческое, политическое и духовное учреждение.

Вне этой епископальной системы существовало другое множество людей, посвятивших свою жизнь Богу Реформы, проведенные в XII веке, упорядочили жизнь монахов и монахинь в рамках организованной системы религиозных орденов. которая теснее связала их с иерархической структурой церкви. Включавшая в себя бенедиктинцев, францисканцев, доминиканцев, картезианцев и другие ордена, монашеская система стала поистине интернациональным институтом, сравнявшись в этом качестве с самой вселенской церковью и общеобязательным каноническим правом.

В центре и во главе этой обширной сети священников, епископов и священных орденов, как цементирующее и фокусирующее начало всего западного христианства, восседал папа римский. Наследовавший свой сан от святого Петра по апостольской линии, папа являлся священной фигурой, законодателем и наместником Бога на земле. Находясь на расстоянии от большинства своих духовных подданных, он оставался символом их веры.