Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Миша Шолохов постоянно бывал в доме Шерстюковых – сначала в Каргинской, а потом в Богучаре. В шолоховское воспитание тётка Дуня вложилась, кажется, не меньше, чем мать. Когда началась Гражданская, сын Шерстюкова от первого брака Константин пошёл к красным. Был в подполье. В 1919 году явился на белогвардейское собрание в Богучаре загримированным – с приклеенной бородой и усами. Костю арестовали. Владимир Николаевич пробился к нему на свидание. Тот успел шепнуть: вели, чтоб пожгли все бумаги. Евдокия Семёновна бросилась жечь – успела как раз до обыска. Но, даже не найдя ничего, Костю решили казнить.
Когда его и ещё одного подпольщика вешали, в станицу ворвались красные. Оказавшись у помоста, красноармейцы срубили обе верёвки – но второго откачали, а Костя уже умер. Второй подпольщик пришёл потом к Шерстюковым и рассказал про обстоятельства смерти сына. После казни сына Владимир Николаевич пытался покончить жизнь самоубийством – точнее сказать: ударил гирей себя в голову.
Михаил многократно видел Костю, хотя разница в годах у них была слишком серьёзна. Куда лучше знал младшего брата его – Виктора. Тот был старше Миши на пять лет, но они удивительным образом сошлись, сдружились – совсем малый мальчонка Минька и подросток Витька. Рос Виктор преспособнейшим парнем с отличными задатками, ему прочили карьеру учёного. В 1920-м он пытался разузнать обстоятельства смерти брата Константина, попал в руки контрразведки Добровольческой армии – и его казнили тоже.
Подкошенный двумя сыновьими смертями, Владимир Николаевич Шерстюков заболел и вскоре умер. После всего этого тётка Дуня вернулась, напомним, из Богучара в Каргинскую – чтобы не погибнуть от голода – и поселилась у своей сестры Анны, жены Петра Шолохова. Но и Анна в 1920 году умерла.
Юношей Шолохов был на многих похоронах и на многих могилах. Память его хранила бессчётные истории насилия и зла. Вот два старших добрых товарища его детства, Костя и Витя, – их убили, и теперь их нет. И только баба Дуня помнила, как её муж Владимир Николаевич просыпался ночами от ужаса: ему всё снился и снился сон, как он бежит за подводой, на которой увозят его старшего сына на казнь.
Так и было.
* * *
Отец скажет ему:
– Вижу – ты нашёл своё дело. Работай. Доверие Серафимовича надо оправдать.
Для отца – как для донского человека, в сущности, вросшего в казачий мир, казачью среду, – Серафимович, возросший на той же земле, из той же среды и дошедший до самых вершин, был абсолютным авторитетом, равным Горькому, Чехову, Льву Толстому.
В июле станет известно: Маша забеременела.
Сразу возник разговор о необходимости постройки собственного дома.
Похоже, в те летние недели Шолохов решил: ждать некогда – раз получились рассказы и повесть удалась, надо браться за роман про 1917 год. Будет роман – будет дом.
Семейное почитание Серафимовича в доме Шолоховых было столь велико, что поначалу шли разговоры о том, чтобы приобрести дом в богатой станице Усть-Медведицкой, где долгое время после ссылки жил Серафимович. Раз ему там писалось хорошо – значит, и другой донской писатель там приживётся. И когда Серафимович решит окончательно забыть про московские свои заботы, будут два писателя – стар и млад – жить бок о бок.
Александр Михайлович, втайне зная, что осталось ему совсем немного, мечтал, чтоб за сыном был добрый присмотр – и так он в детстве натерпелся от своей незаконности. Михаил подбадривал день ото дня сдающего отца – построим дом, перевезу вас с матерью к себе, буду писать – заживём.
– Я теперь могу умереть спокойно, – мягко отмахнулся отец.
Донские рассказы есть, и наследники тоже будут: вон Маруся всё время в нахлынувшей дурноте на двор торопится: шолоховское зёрнышко прорастает. Чего ж ещё ждать?
Добрый, сердобольный, задумчивый человек Александр Михайлович Шолохов проживёт немногим более месяца с того дня, как сын явится с первыми своими книжками.
В августе 1925-го – точная дата затерялась – Шолохова-старшего не станет. Похоронили его на Каргинском кладбище. Гроб, запомнили, был некрашеный: не успел сын в масть войти – долги раздали, и то хорошо. За гробом шли сын, жена, брат Пётр и несколько старух. На скромные поминки наверняка заглянул кто-то из ближайших соседей – будущих обитателей «Тихого Дона» – Аникушка? Христоня? Шамили?
Сын, словно получивший жесточайший удар в самое сердце – торопись жить! торопись работать, делать, быть! – тут же, в сентябре, с разгона засядет за роман. «Хотелось написать о народе, среди которого я родился и который я знал», – скажет он позже.
В России не надо ходить за три моря, чтоб узнать неведомое. Всякий обитатель южной ли, восточной, северной ли русской окраины – носитель неслыханного опыта. Со своей скрученной в огромный узел столицей Россия слишком мало знала и знает саму себя.
Написанное той осенью в итоге пойдёт на вторую книгу «Тихого Дона», хотя Шолохов о том даже не догадывался.
Гришки Мелехова в этих главах пока не было. Однако бурливое казацкое многоголосье накануне Февральской революции уже начало понемногу разбираться на голоса и судьбы.
Центральным персонажем Шолохов хотел сделать Лавра Корнилова – популярнейшую в 1917-м фигуру. Покойный Александр Михайлович тогда верил в него. Корнилов во второй книге «Тихого Дона» говорит: «Я хочу оградить родину от новых потрясений… расправиться с предателями родины… Я ничего не ищу… Спасти Россию, спасти во что бы то ни стало, любой ценой!»
Рядом с Корниловым, писал Шолохов, находились люди, искренне желавшие «поднять на ноги упавшую в феврале старую Россию». У Корнилова таким образом возникало оправдание за будущее его белогвардейство: он начал воевать против «февралистов» ещё до большевиков, первым, до Ленина, возжелав преодолеть хаос. Но и в этом случае решение живописать Корнилова весьма своеобразно характеризовало бывшего продагента, предпринявшего несколько попыток попасть в комсомол и ЧОН.
При всей искренней приверженности новому миру – казачье в Шолохове останется навсегда.
Да, будто говорил он большевикам, я с вами – но вырос я на Чире да на Дону и степной своей, казачьей правды никому не отдам.
Смерть отца будто сделала его – и так уже выросшего едва ли не вдвое старше своих лет человека – ещё взрослей. Словно бы надорвали корешок и сказали: теперь ты сам за всё в ответе.
Значит, так тому и быть: отца схоронил, дитё зачал – отступать некуда.
Глава шестая
Эпос
Шолохов
