Ниндзя - Эрик Ластбадер

Таким был конец Мартина Кроукера. После двадцати девяти лет службы в нью-йоркской полиции он лежал теперь навзничь, получив четыре пули в пятнадцати метрах от собственного дома, окруженный мусором, пугливыми крысами и безучастными тараканами. Вдалеке раздавался вой сирен.

Мальчик смотрел на труп своего отца, и весь мир шел кругом перед его глазами. Он чувствовал, что этот вихрь может в любую минуту подхватить его и унести. Он этого хотел — убежать как можно скорее и как можно дальше из этой вонючей дыры. Навсегда.

Но это был самый легкий выход... и самый недостойный. Лью Кроукер не был трусом. Об этом позаботился его отец.

И он остался, а потом поступил в полицию. Его старая мать пришла на выпускной экзамен в полицейскую академию и заплакала, когда Лью произносил присягу.

Кроукер так и не смог найти убийцу отца, но со временем эта боль утихла.

Лейтенант почувствовал, как Гелда коснулась его руки. Он не подозревал, что эта рана все еще кровоточит.

— Прости, — сказала она. — Я не должна была тебя дразнить. Просто...

— Что? Что просто? Гелда опустила глаза.

— Просто мне хорошо с тобой. — Она попыталась сказать это полушутя, но у нее не получилось. — Я чувствую...

— Что?

Гелда посмотрела ему в глаза.

— Ничего — чувствую и все.

— Не сомневаюсь, что ты могла сказать это без всяких чувств.

Она кивнула.

— Могла бы. Я ведь актриса. Ты мне не довернешь? Не может быть, после того, что ты сказал мне в фургоне о моем отце.

— Я поступил глупо.

— Да. — Ее голос был тихим и нежным.

— Ты сейчас можешь наплести все, что угодно, и я поверю. Кроукер выпалил это, защищаясь от ее близости. Гелда должна была знать, что он знает.

— Нет, — возразила она. — Не могу. Во всяком случае, не теперь. — Гелда погладила его руку теплыми пальцами. — Мне хочется быть с тобой откровенной... и мне от этого хорошо.

Раздался мягкий звук дверного звонка. Гелда оторвалась от лейтенанта и исчезла в прихожей.

— Привет, дорогой. Заходи.

Она вернулась, обнимая за плечи высокого темноволосого мальчика. Филип. Кроукер отвернулся к окну и уставился на ослепительную воду реки. Длинная баржа медленно двигалась против течения. По набережной бежал трусцой человек в красно-белом тренировочном костюме. Он обогнал баржу и скрылся из вида. Кроукер представил себя в постели с Гелдой...

— Что с твоим лицом, дорогой?

Ее голос доносился до Кроукера, как звук приглушенного телевизора. Он не мог дождаться этого звонка. Он уже предвкушал удовольствие от того, что ему удастся на двадцать лет отправить за решетку такого подонка, как Томкин.

— Ради Бога, что с тобой случилось, дорогой? Ты что, подрался?

— Нет, Джи.

— В чем же дело?

— Да так. Упал...

На реке показалась парусная лодка — и это в будний день. Парус белел на фоне разноцветных зданий на противоположном берегу и плавно скользил вдоль реки, словно облачко. Там, на реке, нет никаких забот — только ветер, и соленые брызги, и долгий путь к порту. Сам себе хозяин. Кроукер представил ее тяжелую грудь в своих руках, ее раскрывшиеся губы.

— ... во дворе и ударился о мусорный бак.

— Не говори ерунды, Филип. И не надо лгать. Ты должен все мне рассказать, дорогой. Дай-ка я приложу лед. Делай, как я говорю. Вот так.

После того как с Томкином будет покончено, Он возьмет отпуск и поедет к морю. Да, к морю. Нет, не рыбачить — Кроукер терпеть не мог рыбалку. Может, ходить под парусом. Он никогда этого не делал; может, пришло время попробовать. Попробовать Гелду.

— Это было у А Ма. Я работал там вчера вечером.

— Но она не могла так с тобой поступить.

— Нет, не она. Один мужчина...

— Подонок. Подержи лед еще немного. Больше туда не ходи — я тебе запрещаю.

— Но этот человек снова придет сегодня, и она хочет...

— Мне наплевать, что хочет А Ма, — ты туда не пойдешь. Придется ей обойтись без тебя.

— Без меня ничего не получится.

— То есть?

— Я нужен этому человеку. Он так... кончает.

— Господи, да кто же он?

— Не знаю. Японец. Очень странный — глаза какие-то мертвые.

Кроукер уже повернулся к ним с покрасневшим лицом, чувствуя, как жар разливается по всему его телу.

— Поговори со мной, Филип, — произнес он медленно, скрывая свое волнение. — Расскажи мне об этом японце с мертвыми глазами.

Кроукер поджидал их у башни на Парк-авеню. Он небрежно опирался на кузов своего автомобиля. На его крыше вращался красный маячок, пронзая яркими лучами, голубую сумеречную дымку.

Как только лимузин затормозил у бордюра, Николас вышел и направился к лейтенанту, ощущая на своей спине тяжелый взгляд Томкина.

Весь город был окутан синевой. Солнце уже исчезло, но зной все еще отказывался отступать. Воздух был насыщен тяжелыми испарениями. По обеим сторонам улицы тянулись караваны желтых такси.

— Как поживает твой босс? — Кроукер смотрел поверх правого плеча Николаса, в направлении лимузина. Его голос звучал резко и непримиримо.

Николас, чувствуя, что напряжение нарастает, сказал:

— Оставь это, Лью. Забудь о...

— Слишком поздно, приятель.

Николас отметил присутствие Томкина у себя за спиной еще до того, как услышал его голос.

— Все так же патрулируете улицы, лейтенант? Охраняете покой граждан Нью-Йорка? — В его словах слышалась неприкрытая ирония.

— Для некоторых находиться в этом городе небезопасно.

— Что вы хотите сказать, черт возьми?

— Догадайтесь сами, Томкин.

— Не люблю, когда мне угрожают, лейтенант. Видимо, придется еще раз поговорить с вашим комиссаром, и...

— Я знал, что это был ты, грязный...

— ... посмотрим, как долго вы останетесь лейтенантом.

— Который сейчас как раз занимается тем делом, из-за которого вы наняли Николаса. Так что теперь мы будем часто встречаться.

— Что?

На лице у Томкина появилась недобрая ухмылка. В свете фар проезжавших машин оно становилось то светло-желтым, то снова темным.

— Господи, я вами уже сыт по горло!

— Боюсь, тут вы ничего не сможете поделать. Так решил сам комиссар. И даже вы не заставите его отменить собственный приказ — он оказался бы в слишком глупом положении.

— Неужели вам не надоело? Вы шпионите за мной уже...

— Я здесь только для того, чтобы вас защитить, — заметил Кроукер, — и схватить этого ниндзя, прежде чем он до вас доберется.

Глаза Томкина сузились. В сумерках они казались какими-то необычно тусклыми.

— А разве у вас нет желания дать ему возможность спокойно сделать свое дело? Я в этом не сомневаюсь. А потом сказать:

“Жаль, капитан, но я сделал все, что мог. Моей вины здесь нет”.

— Послушай, ты, подонок, — Кроукер рванулся вперед, стараясь обойти Николаса, — я делаю свое дело лучше всех в этом вонючем городе, и мне плевать, что ты обо мне думаешь. Но ты знаешь, почему я за тобой охочусь...

— Почему? — рявкнул Томкин. — У тебя нет никаких оснований.

— Нет, но будут, — заверил Кроукер. — И когда я приду к тебе с ордером на арест, тебе не помогут никакие адвокаты!

— У тебя ничего нет, — усмехнулся Томкин, — и никогда не будет. В тот вечер я был далеко от Анджелы Дидион...

Они уже пустили в ход руки. Послышались быстрые приближающиеся шаги Тома. Николас растолкал их в стороны.

— Прекратите!

Том пытался оттащить своего хозяина. Томкин позволил ему это сделать, но ткнул пальцем в сторону Кроукера и закричал:

— Предупреждаю — лучше меня не трогай! — Понизив голос, он обратился к Николасу. — Не знаю, что ему от меня нужно, Ник. Это какая-то месть. Я ничего не сделал. Чего он хочет? — Вдруг Томкин отвернулся и молча пошел к лимузину, бросив на них тревожный взгляд.

— Это было довольно глупо, — заметил Николас.

— Ну и что? Ты что, моя нянька? Господи! Кроукер сел за руль, и Николас не спеша устроился рядом. Лейтенант невидящим взглядом уставился в лобовое стекло.

— Извини, — сказал он через минуту. — Этот подонок просто выводит меня из себя.

— Ваша неприязнь не поможет делу. Кроукер повернул голову к Николасу.

— Знаешь, Ник, я боюсь за тебя. Правда. — Мимо них с ревом проносились машины, ослепляя светом фар. — Ты никогда не теряешь самообладания. Хоть когда-нибудь ты сердишься? Тебе бывает грустно?

Николас подумал о Жюстине. Сейчас ему больше всего на свете хотелось видеть ее, говорить с ней.

— Не надо бояться, — сказал он мягко. — Я такой же человек, как и все.

— Ты, похоже, считаешь это слабостью? Но слабости есть у каждого, старик.

— Понимаешь, я всегда думал, что человек не должен делать ошибок.

— Но сам ты их делал...

— О да. — Николас засмеялся, тихо и невесело. — Я сделал кучу ошибок, особенно с женщинами. Я верил им тогда, когда верить не следовало; и теперь я боюсь снова обмануться.

— Жюстина?

— Да. Мы крепко поссорились. Теперь я понимаю, что сам был виноват.