А-бомба - Абрам Иойрыш

«Спрос» на науку вызвал и новое отношение к ней. До войны физики мирно трудились в университетах, и никто не считал физику исключительной наукой. Но вот на политической арене появился Гитлер. Вошли в обиход выражения: «арийская физика», «неарийская физика». Ученые уже не могли исключить себя из государственного механизма. Они должны были или подчиниться и подчинять этому механизму науку, или прекратить работу. Дело завершила война и то, что пришло после нее. Трумэн писал по поводу взрыва бомбы в Хиросиме: «В самой крупной в истории азартной научной игре мы поставили на карту 2 млрд. долл. и выиграли». Физика включалась в политику, на успехи физиков реагировала биржа.

Ситуация, в которой оказался Оппенгеймер, была тяжелой. Никогда еще наука не имела такого успеха, никогда она так не почиталась людьми, никогда она не давала еще таких выгод ее служителям. Но Оппенгеймер не поддался искушению.

Он не сразу пришел к своему решению. Ему пришлось преодолеть многое, чтобы остаться ученым. И лишь Хиросима и Нагасаки разрешили его спор с совестью. Оппенгеймер считал, что моральное бремя нельзя с легкостью переложить на другого. В. Кемпфферт 7 октября 1945 г. опубликовал в газете «Нью-Йорк таймс» письмо «молодого физика из числа штатных сотрудников лаборатории в Лос-Аламосе» к его родным, в котором тот поведал, как Оппенгеймер «определенно заявил, что он не скажет ни слова для успокоения тех из нас, кто подумает, что мы сделали нечто ужасное, и что это должно оставаться проблемой, которую предстоит решить нашей собственной совести».

Теллер говорил на процессе, что зависть к нему, Теллеру, толкнула Оппенгеймера на возражение против создания водородной бомбы.

Но что бы ни сопутствовало его решению, выбор был сделан. Ученый должен был расстаться не только со славой, но и с наукой.

В капиталистическом обществе ученый не свободен от искусов, правил, цепей этого общества. Бесстрашие перед физическими истинами, как правило, не делает его бесстрашным перед капиталистической машиной.

М. Рузе в книге «Роберт Оппенгеймер и атомная бомба» пишет: «Магнитофонные записи полицейских допросов Оппенгеймера в военной полиции показывают, что научная осведомленность сама по себе не придает моральной твердости в любых условиях. Предположение, что ученые как обособленный коллектив когда-нибудь будут оказывать господствующее влияние на решение государственных вопросов, — химера, равно как несправедливо взваливать на их плечи сверхчеловеческую ответственность, наподобие той, которую первобытные люди возлагали на магов и колдунов. Профессиональная деятельность ученых, как и деятельность других трудящихся, органически входит в структуру общества и находится под руководством политической силы».

Физики Запада оказались разъединенными. На процессе Оппенгеймера на стороне обвинения выступил «свой» же физик Теллер, который прямо говорил о служении сиюминутной политической цели, об интересах момента, требующих «обогнать русских».

В свое время И. Кант, немецкий философ XVIII в., сформулировал так называемый категорический императив, или принцип морального поведения, который коротко сводится к тому, что люди должны поступать так, чтобы их поступки могли служить общим правилом для всех. С позиций этого императива поведение Теллера аморально.

После выступления на процессе Оппенгеймера Теллеру стали организовывать обструкции. Однажды, обедая в ресторане после одного научного заседания в Лос-Аламосе, он увидел двух коллег, подошел к их столику, протянул им руку… И тут ему пришлось испытать публичное унижение: оба отказались подать ему руку. Один из них с сарказмом поздравил его с «блестящими свидетельскими показаниями», особенно «с исключительно остроумной формулировкой ответа на вопрос о благонадежности Оппенгеймера». Теллер круто повернулся и с перекошенным от злости лицом зашагал к столику в дальнем углу.

«Для научной работы необходимо три условия: чувство, что ты на правильном пути, вера в то, что твоя работа не только высоко интеллектуальна, но и моральна, и ощущение солидарности с человечеством», так писал Сенг-Дьердь, лауреат Нобелевской премии 1937 г. После окончания войны у Лос-Аламосских ученых не оказалось этих условий, и физики стали покидать атомные центры и уходить в университеты. Они оставляли физику и становились ходатаями по делам человечества. Думали ли они в то время о науке? Они думала и о ней. Вне общества, вне людей физика не могла существовать. Ибо, соглашаясь убивать людей (как убивали их бомбы в Хиросиме и Нагасаки), ученые убивали и себя.

Когда через семь лет после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки американский делегат в ООН У. Остин, нападая на Жолио-Кюри за его деятельность в защиту мира, обвинил его в «проституировании науки», Жолио-Кюри ответил письмом, в котором содержались такие строки:

«Я считаю, что науку проституируют те, кто ознаменовал начало атомной эры уничтожением мирных жителей Хиросимы и Нагасаки.

Вы очень хорошо знаете, что американские ученые, заканчивая свои научные и технические изыскания, безуспешно просили ответственных политических деятелей Америки не использовать имевшиеся в то время две атомные бомбы. И тем не менее эти бомбы были сброшены.

Уничтожение Хиросимы, убийство сотен тысяч ее жителей оказались еще недостаточными, и спустя несколько дней потребовалось повторить все это в Нагасаки!»

Процесс над Оппенгеймером и обвинительный приговор вызвали волнение среди ученых. Большинство из них выступили против сенатора Маккарти и против его охоты на «коммунистических ведьм».

Вскоре после оглашения приговора по инициативе профессора Ли Дю Бриджа был создан комитет защиты Оппенгеймера. Альберт Эйнштейн сделал заявление, в котором подчеркнул, что он испытывает к Оппенгеймеру самое глубокое уважение как к ученому и человеку. В журнале американских учёных-атомников «Бюллетин оф атомик сайенс» была напечатана статья профессора Чикагского университета Г. Калвена, который проанализировал процесс Оппенгеймера с правовой точки зрения. Калвен обратил особое внимание на тот факт, что в основу обвинительного приговора были положены «недостатки характера» Оппенгеймера. Этот момент не фигурировал ни в обвинительном акте, ни даже в решении дисциплинарной комиссии, поэтому Оппенгеймер не мог защищаться против подобного обвинения. Калвен выступил против Р. Ребба, который, по его словам, свою роль прокурора сыграл так, что «это, пожалуй, неприемлемо даже при рассмотрении дел об убийстве».

В защиту Оппенгеймера выступили люди, далекие от каких бы то ни было левых кругов. Эти люди просто смотрели немного дальше, чем Маккарти или Страусс. Они понимали, что преследование ученых может обернуться против интересов США. Характерны в этом отношении выступления известных публицистов братьев Олсоп.

Братья Олсоп в 1955 г. написали и издали книгу «Мы обвиняем!», посвященную делу Оппенгеймера. Называя так книгу, они сознательно стремились вызвать ассоциации со знаменитой книгой Эмиля Золя «Я обвиняю!». Авторы собрали и проанализировали документы, касавшиеся обвинения и защиты ученого. Вывод был сокрушительным для обвинителей Оппенгеймера. Обвинительный приговор Оппенгеймеру вызвал, как писали братья Олсоп, «глубокое потрясение, гнев и отвращение среди почти всех американских ученых».

После позорного падения Маккарти, кампания в защиту Оппенгеймера развернулась еще шире.

В мае 1956 г. Комиссия по атомной энергии сочла нужным изменить существовавшее предписание о соблюдении правил безопасности, которые раньше были обязательны для сотрудников. Косвенная связь этих перемен с делом Оппенгеймера не подлежит сомнению. Парижская «Монд» писала тогда: «Ученый Оппенгеймер никогда не был бы выведен из состава комиссии, если бы к нему были применены теперешние предписания».

Однако должно было пройти немало времени, чтобы дело Оппенгеймера снова встало на повестку дня комиссии.

Комиссия по атомной энергии в измененном составе 5 апреля 1963 г. косвенно пересмотрела приговор 1954 г. Она заявила, что присудила Роберту Оппенгеймеру ежегодную премию имени Энрико Ферми (50 тыс. долл. и золотую медаль) за «особый вклад в дело овладения и использования атомной энергии». Присуждение премии было не столько реабилитацией ученого, который в этом не нуждался, сколько реабилитацией самой комиссии, которая таким образам отмежевывалась от позорного преследований и абсурдного приговора, вынесенного девять лет назад.

Когда в феврале 1967 г. Оппенгеймер умер, американская пресса снова славила его как великого ученого и как «отца атомной бомбы». Никто и не вспомнил о том, что еще совсем недавно его обвиняли в предательстве национальных интересов и пытались заклеймить как шпиона.

19. Германия, год 1945. В чем причины провала Уранового проекта?