Былина железных душ - Вячеслав Ларин

– Бежать? Это недостойно, это – позор! Я лучше сложу здесь голову, чем буду доживать с позором последние дни, зная, что мог победить своего врага! – и князь светлый улыбнулся, на его лице бороздами протянулись морщины старости. Но черты его лица, как и в далёкой туманной молодости, остались величественными и гордыми, как у первых вождей древности.

Тут послышался ужасной силы рёв, и покачнулись опалённые дубы, а иные и вовсе пали наземь, издав страшный треск. Из оврага потянулся клубами огромными чёрный дым и в одночасье закрыл от Беленира и его соратников Митрапирна с его войском. Солнце яркое не смогло пробиться сквозь ужасную завесу и в бессилии осветило лишь самые верхние клубы. Земля дрогнула, и даже лошади едва устояли на ногах – многие из них, видно, хотели рвануть отсюда подальше, ибо чувствовали близкую гибель. Казалось, будто почва сейчас провалится в тартарары, а вместе с ней и всё войско.

Воины в рядах княжьего воинства зашептались. Витязи наши же приникли к земле и укрылись от змея за поваленным деревом на самом гребне холма. Беленир тщетно пытался отодрать от своих рук секиру, чтобы взять меч Каукиса, но ничего не выходило. Всесвятлир в нерешительности то прижимался к земле, то немного распрямлялся, желая взять Самосек и биться с поганым ворогом, однако он боялся, что ему не хватит сил пробить вражью чешую и потому не решался – недавний обморок остудил его пыл. Брисинор же и вовсе не показывался из-за дерева, считая, что сейчас он и его друзья не в силах что-либо сделать, а Волнозор, слегка высунувшись из-за укрытия и ухватившись за какую-то корягу дрожащими руками, глядел на чёрный дым.

Но Митрапирн, несмотря ни на что, стоял гордо и ровно. Он даже не покачнулся, когда раздался этот рёв, а когда он окончился, светлый князь даже не обернулся – так отважен и велик он был. Он стоял недалеко от оврага на своей резной колеснице, волосы его развевались на суровом ветру, дым клубился вокруг мрачной завесой, и змий ужасный был где-то поблизости. Но в глазах доблестного князя, не скованного даже старостью, не было страха, там была лишь смелость. Даже Белениру было далеко сейчас до его смелости, а возможно даже и самому Турну, правителю стародавнему. Ведь Митрапирн не боялся смерти и не страшился никаких ран, зная, что скоро ему придёт пора умереть. «Лучше погибнуть на бранном поле, чем в своей постели, – думал он. – Пусть поглядят девы-лебедицы на мою храбрость, пусть напоят мертвеца живой росою и унесут на своих белых крилях прямо в свои солнечные хоромы. Пусть!».

– Выходи на бой, чудище, пока я не спустился в твоё мерзкое логово и не прикончил тебя там! – воскликнул с гордостью Митрапирн, потрясая своим мечом светоблещущим.

И тут чудище отозвалось из оврага, прорычало оно из яра глубокого:

– Спускайся, если не страшно, а коли боишься – жди, пока я выползу, глупый князёк!

Идогурн умело играл на струнах души, но Митрапирн прожил уже долгую жизнь: то был не глупый мальчишка, но витязь, умудрённый годами. Потому он не поддался на змиевы слова, не спустился в овраг, хоть подлый червь и поддел его гордость. Но нет, Митрапирн не боялся: он знал, что идёт на смерть, но перед гибелью желал хотя бы отрубить врагу хвост, а лучше пронзить чёрное сердце. «Без песни не охота отдавать душу небесам», – подумал он. И, чтобы приободрить войско и порадовать себя, светлый князь запел, глянув в небо:

В тёмный час, когда темень всюду,

И нет просвета в небе чёрном,

Когда солнце дикие тучи крадут

От взора ясного, от всех существ,

Могучий Стриор, гордый владыка,

Под небесами почерневшими немо стоит.

Смотрит он вдаль, мудро взирает

На горы, на реки, на леса и поля.

И борода его рыжая дико колышется,

Длинная по колено ему, лик его страшен:

Брови косматы растут буйно и сильно,

Глаза словно кладезь золота яркого,

Пылают они, лик украшая,

Одежда его подобна кольчуге,

Копья серебряные, колья могучие,

На поясе его висят, пёстро сверкая.

Пел он ту самую песню, какую пел в своём чертоге тогда, когда ещё не ушли наши воины в поход за богатырским конём. Но сгинули те времена, исчезли надолго, скрывшись в тени времён. И даже песня эта звучала ныне по-иному, не так, как раньше. Прежде была она весёлой, теперь же она раздавалась мрачно и была полна грусти, но одновременно и воодушевления. Из этой песни вперемежку с кручиною текла храбрость, но больше в ней было печали, ибо скорбел Митрапирн, что не увидит более красное солнце, облака ходячие и зелёные деревья, что не почувствует более ветра игривого, не ощутит дуновений весны и не услышит птичьих напевов.

– Трус! – рыкнул змей из оврага. И вдруг гром и свист, сопение и громыханье разнеслись вокруг. Но то не ветры светрились и не тучи стучились: выползал на брюхе чешуйчатом из яруги проклятый змей. Вот, перед Митрапирном показалась его огромная голова, увенчанная рогами, словно великой короной, и нависла над ним, испустив из ноздрей вонючий пар. И тотчас на князя ясного уставились из темноты дымных клубов два золотых ока, переливавшихся злобой и хитростью. То были глаза Идогурна. Вся княжья рать замерла в испуге, а змий коварный медленно сомкнул над Митрапирном свои крылья. Теперь правитель был спрятан от чужих взоров.

Беленир и его соратники видели лишь тёмные очертания змия, распростёршего над князем удалым ужасные крылья. Сам правитель доблестный был окутан маревом змеева дыма, и лишь его меч блистал среди тьмы. Страшно было это зрелище. Думали все, что не миновать Митрапирну смерти. Беленир хотел что-то предпринять и спасти князя, но не мог слепо ринуться в бой и погибнуть, не оправдав надежд дедов и своего народа. К тому же дым и зловоние еще не рассеялись и отделяли витязей от князя и его войска. Тогда вместо него вызвался Брисинор:

– Теперь моя очередь попытать удачу! – сказал он. – Всесвятлир и Волнозор уже потеряли силы, а у тебя в руках эта проклятая секира, так что дайте мне меч.

И вот, когда Брисинор решил призвать коня богатырского и прыгнуть на нём прямо на Идогурна, затрубили рога воинские, и вся могучая рать Митрапирна-князя с кличем боевым понеслась на врага. Первыми поскакали отборные дружинники: все мощные, хорошо вооруженные, на конях добрых. Вслед за ними поспешили ополченцы, вооружённые топорами да вилами, иные и мечами дедовскими. И