Золото Монтесумы - Икста Мюррей

— Я не знаю.

— Мы кое-что ищем, Иоланда, — напомнил он ей.

Через секунду она кивнула.

— Мы ищем некий ключ, малышка, — сказал он.

Иоланда взглянула на нас из-под слипшихся от слез ресниц и прерывисто вздохнула.

— Он должен быть где-то здесь, — сказала я.

— Такой небольшой золотой медальон с выгравированной на нем буквой, — сказал Эрик. — Пойдем же, мой маленький дикобраз, моя сердитая гватемалочка. — Стараясь быть возможно более нежным, он обнял ее и подтолкнул вперед. — Помоги нам найти его.

Ей потребовалось какое-то время, чтобы наконец выговорить:

— Ты ужасно настырный.

— Не ты первая обвиняешь меня в этом.

— Что правда, то правда, — подтвердила я.

Иоланда сдвинула шляпу на затылок, вытерла лицо его платком, после чего оглядела толпу, медленно шествующую мимо витрин с бесценными экспонатами.

— Не знаю, как можно что-нибудь найти в этой ломбардной лавке! — простонала она.

— Но именно для этого ты сюда и пришла!

Мы вывели ее из зала, снова прошли по галерее географических карт, апартаментам святого Пия V и осмотрели зал Собиексы. При этом не забывали нашептывать четверостишие-загадку. Однако в этом невероятном скоплении золотых и позолоченных предметов искусства невозможно было найти термы или купель, а тем более маленький золотой медальон. Иоланда напряженно размышляла, внимательно рассматривая припухшими от слез глазами бесчисленные кресты красноватого золота, статуэтки, расшитые золотом алтарные покровы, мозаики, тотемы, троны, картины в позолоченных рамах, но все было безрезультатно. К счастью, Марко Морено и Доменико по-прежнему не появлялись.

Затем мы оказались в Сикстинской капелле и застыли в полном восхищении перед высшим творением человеческого гения — фреской «Страшный суд», законченной Микеланджело в 1541 году. Охранники уже устали напоминать посетителям, что здесь запрещено пользоваться фотоаппаратами со вспышкой. Мы стояли, зажатые в толпе других экскурсантов, и с благоговейным восторгом и ужасом взирали на одно из самых знаменитых творений гениального художника.

Признаюсь, фреска показалась мне весьма поучительной.

Прежде всего мне бросилась в глаза традиционная для религиозных сюжетов композиция. Так, внизу картины, естественно, располагались грешники, вверху — ангелы, а в центре — фигура Христа. В небесной высоте смуглые ангелы воскрешения возносили распятого на кресте Спасителя в лучезарный рай. Внизу пребывали в отчаянии многочисленные группы грешников с лицами, искаженными гримасами боли и страдания или озлобленными ухмылками, и с мускулистыми телами, несущими следы розог, коими их потчевали удивительно симпатичные на вид черти. Грешниками, как известно, считаются убийцы, прелюбодеи и самоубийцы. Если все, что я сегодня узнала о Томасе де ла Росе, было правдой, тогда действительно ему суждено оказаться среди них. Я перевела взгляд с падших на центр фрески. Там среди кругового движения восседал Христос во славе, а над ним парила святая Мария.

Христос воздевает правую руку, как бы возвещая о своем выборе. У него сильное мускулистое тело, бесстрастное лицо повернуто к зрителю анфас три четверти.

Вокруг него не маленький круглый нимб, в каком он обычно изображается. Скорее, Христос возносится, окруженный вращающимся вихрем, пронизанным золотистым сиянием. Это сияющее гало поблескивает в высоте капеллы. В цветовой гамме преобладали лимонная, белая и золотая краски, имеющие легкий красноватый оттенок.

Я всегда была уверена в том, что Микеланджело макал свои кисти в расплавленное золото украденных ацтекских идолов. Мне снова вспомнилась запись в дневнике Софии, сделанная в 1540 году: «Мы пожертвовали шесть сундуков золота Антонио, зная, что церковь намерена употребить его на позолоту Колосса. Микеланджело скоро приступит к созданию этой статуи, предназначенной стать надгробным памятником в усыпальнице святого Петра».

Пять веков назад кисть Микеланджело создавала этот ореол вокруг фигуры Христа, наделяя всю картину глубоким смыслом. Стоя там, я поняла, что только благодаря своему тонкому чутью великий мастер нашел подходящее применение украденной у мексиканцев красновато-золотой краске. Этот центральный золотистый ореол вносит в изображение «Суда» невероятное смятение, порождает ураган эмоций, вступая в противоречие со статичной картиной рая и ада, и будто угрожает втянуть в свой вихрь ангелов и вовлечь их в бездну, а чертей с грешниками — на небеса. Окружающее фигуру Христа священное пламя скорее подобно буддистскому молитвенному коловрату, чем сиянию; оно напоминает больше спиралевидный календарь ацтеков, символизирующий вечное движение, чем постоянный, замкнутый жизненный цикл католиков.

Микеланджело понимал, что хаос существует не только на земле, но даже в раю.

Люди вокруг нас плакали от восхищения и ужаса. С ними плакала и моя сестра, да, признаться, и у меня невольно слезы потекли по щекам. Эрик хранил глубокое молчание. Кто-то простирал к картине руки с выражением благоговейной радости и страха на лице.

— Фотографировать запрещено! — в очередной раз охрипшим голосом выкрикнул смотритель зала.

Толпа посетителей медленно продвигалась вперед.

— Пора уходить, — сказал Эрик. — Иоланда права — здесь мы ничего не найдем.

Я находилась под впечатлением от «Страшного суда», идя сумрачным коридором, потолок которого, насколько можно было судить, был украшен фреской на библейский сюжет о Давиде и Голиафе. Затем мы вышли на мощенную серым булыжником улицу, залитую ослепительным солнечным светом и тесную от множества паломников и туристов. После музеев Ватикана все направлялись к базилике Святого Петра.

Вскоре мы оказались перед этим чудесным памятником эпохи Возрождения. Собор Святого Петра представляет собой величественное сооружение из белого мрамора, отделанное позолотой, высокими бронзовыми порталами и колоссальными статуями святых. Перед ним находилась окруженная колоннадой знаменитая площадь Святого Петра, где по приказу Нерона предавали смерти христиан. Сейчас здесь среди несметных стай голубей возвышается египетский обелиск, увенчанный крестом.

— Лола, если папа умер здесь, я хочу знать, где он похоронен, — упрямо заявила Иоланда, когда мы оказались у этого монумента.

Я моргала и щурилась от ослепительно яркого солнца, отражающегося от белоснежного мрамора. Шедший рядом со мной Эрик внезапно остановился, и стая голубей почему-то испуганно вспорхнула и взлетела в небо. Он вытянул шею и со свистом втянул в себя воздух. На его лице, выражавшем такую нежность, когда он трогательно успокаивал Иоланду, снова обозначились напряженность и настороженность. Затем он снова быстро зашагал вперед.