Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа - Иннокентий Херсонский

Поступок с Иисусом Христом Ирода, конечно, многим напомнил Иоанна Крестителя, им убитого, а воспоминание всеми уважаемого и любимого Иоанна устраняло соблазн, происходящий от креста Иисуса, ибо все знали, что Иоанн признавал Его Агнцем Божьим, вземлющим грехи мира, и так высоко ставил Его, что почитал себя недостойным служить Ему вместо раба (Ин. 1,27).

С Господом вели на казнь двух преступников (Лк. 23, 32), которые также осуждены были на распятие и, без сомнения, сами несли кресты. Древнее предание говорит, что один из этих преступников назывался Гестас, а другой Дисмас. О преступлениях их нет верных сведений; кажется однако же, что они принадлежали к обществу Вараввы и участвовали в мятеже и убийствах, им произведенных, ибо с Вараввой, по замечанию св. Марка (15, 7), находились в темнице и его сообщники, чья участь должна была решиться перед праздником и, судя по роду преступления, — крестной казнью.

За осужденными следовало великое множество народа (Лк. 23,27). Казни среди праздников для набожных иудеев, какими становились в это время весьма многие, были делом неприятным и отвратительным. Но казнь Пророка Галилейского, в Ком многие надеялись увидеть Мессию, невольно привлекала всякого. Между тем, она сделалась теперь известной всему Иерусалиму, вмещавшему во время Пасхи несколько сот тысяч жителей.

С народом Господь не беседовал. Было время для имеющих уши слышать; теперь оставалось имеющим очи видеть. Само несение креста и изнеможение препятствовало Ему говорить, тем более для шумной толпы народа.

Жалостные крики и вопли некоторых женщин вывели однако же Господа из безмолвия. То были не ближайшие ученицы Его, которых мы увидим на Голгофе и которым не могло быть сказано то, что теперь будет сказано, а частью жены иерусалимские, может быть, матери детей, которые пели Ему «осанна», частью — другие из пришедших со всей Иудеи на праздник. Ничто не могло удержать их от слез при виде Иисуса, изнемогающего под тяжестью креста: ни присутствие первейших лиц синедриона, которые пылали ненавистью ко Господу и ко всякому, кто был к Нему привержен, ни опасение прослыть в народе соучастницами в преступлениях, приписанных Пророку Галилейскому, — они открыто предавались всей горести, к какой только способны сердца чуткие и безутешные…

Для Господа, Который обещал не забыть даже чаши студеной воды, поданной во имя Его (Мф. 10,42), сострадание жен не могло не иметь значения. Но смерть, на которую шел Он, была превыше обыкновенных слез сострадания: надлежало плакать и сокрушаться всем коленам Израилевым, только не о том, о чем плакали жены.

«Дщери иерусалимские! — сказал Господь, обратясь к ним, — не тачитеся о Мне; обаче себе плачите и чад ваших».

(Такое дивное запрещение плакать о Нем, когда Он, изнемогая под крестом, шел на очевидную и мучительную смерть, могло быть совершенно понято лишь после Воскресения Иисуса Христа; но совет плакать о себе и о чадах своих и теперь давал понять женам и каждому, какое великое различие между чувствами Иисуса Христа, в таком положении не оставляющего мысли и заботы не только о настоящей, но и о будущей судьбе чад Иерусалима, и бесчувствием первосвященников, которые перед Пилатом с таким безрассудством призывали на своих соотечественников кровь Праведника.)

«Яко се, — продолжал Господь, — дние грядут, в ня же рекут: блаженны неплоды и утробы, яже не родиша, и сосцы иже не доиша. Тогда начнут глаголати горам: падите на ны, и холмом: покрыйте ны. Зане, аще в сурове (зеленеющем) древе сия творят, в сусе (древе) что будет?» (Лк. 23, 29–31.)

Нельзя было сильнее изобразить бедствий, угрожавших Иерусалиму. Бесчадство почиталось у иудеев самым тяжким несчастьем и наказанием Божьим: а потому дойти до того, чтоб завидовать бесчадным, значило придти в полное отчаяние. Так выражались и пророки (Осии 10, 8; Ис. 2, 10–19; Апок. 6, 16), когда от имени Бога Израилева угрожали Израилю за его преступления. Но эта угроза произнесена Сыном Человеческим без всякого чувства личного негодования на неблагодарных соотечественников. Он не говорит, что наступают дни, когда вы, пославшие Меня на казнь, скажете, а говорит просто: скажут, ни мало не касаясь личных врагов Своих. Высочайшее чувство самоотвержения заставляет Его забыть все собственные страдания, и Он запрещает плакать о Себе; но истинное чувство любви к бедному отечеству побуждает не скрывать ужасных зол, его ожидающих, в предостережение тем, которые еще могли внимать истине. Это была последняя проповедь покаяния, которую народ иудейский слышал из уст своего Мессии, произнесенная с самым нежным чувством любви к ближним. Войны, глад, язвы и прочие бедствия, за которыми следовало разрушение Иерусалима, действительно, должны были обрушиться всей своей тяжестью на беременных женщин и матерей, имеющих грудных младенцев. Так и прежде, изображая ученикам Своим эти бедствия, Господь представил особенно участь жен непраздных: горе же доящим в тыя дни (Лк. 21, 23; Мк. 13, 17; Мф. 24, 19)!

Слова: «Если с зеленеющим деревом (со Мной) это делают; то что будет с сухим» (с народом иудейским), — значат много, очень много ужасного для народа иудейского. Но и в этих словах нет никакого личного негодования. Это присловие, непрестанно переходившее из уст в уста; и когда же приличнее было употребить его, как не теперь, для вразумления всех и каждого? Если вожди народа иудейского, первосвященники, фарисеи и книжники сравниваются здесь с сухим деревом (обыкновенный у пророков символ людей нечестивых), то это сравнение еще с большей выразительностью уже звучало из уст Иоанна Крестителя, когда торжественное посольство от лица синедриона спрашивало его, не он ли Мессия (Мф. 3, 10).

В то время, когда Иисус Христос в последний раз предостерегал таким образом Своих соотечественников, слова Его, вероятно, были приняты с любовью немногими. Но во время разрушения Иерусалима, происшедшего спустя несколько лет, самые упорные враги Господа должны были вспомнить их. Нельзя без содрогания читать описания тогдашних бедствий народа иудейского. Состояние матерей было таково, что некоторые из них решались закалать собственных детей для снеди… Тогда скалы и пещеры палестинские, служившие во время войн обыкновенным убежищем иудеев, сделались, как предрекал теперь Господь, гробами для многих тысяч несчастных, которые действительно призывали сами на себя смерть как последнюю отраду.

Когда приблизились к городским воротам, Иисус Христос изнемог до того, что не в силах был далее нести Своего креста и, как говорит древнее предание, преклонился под ним. Человеколюбие ли римского сотника, распоряжавшегося казнью, или бесчеловечие иудеев, опасавшихся, что жертва их злобы может умереть до казни, были причиной, только воины решились помочь Иисусу и, вопреки обыкновению, возложить Его крест на другого. Провидение не умедлило послать для этого человека, некоего Симона, родом или прозванием Киринейского, который, возвращаясь с села, встретил стражу, ведущую Иисуса, при самом выходе из города. Воины тотчас захватили его и заставили нести крест Иисусов: поручение тягостное и, при настоящих обстоятельствах, чрезвычайно бесчестное; а поэтому весьма вероятна догадка некоторых, что Симон был из числа последователей Иисуса Христа и при встрече с Ним подал какой-либо знак сострадания, из-за чего воины сами или по совету иудеев решились возложить на него крест. По крайней мере, три евангелиста (Мф. 27, 32; Мк. 15, 21; Лк. 23, 26) не без причины почли нужным передать потомству имя и род человека, который нес крест Господа, и причину эту следует искать в том, что Симон нес крест не по одному принуждению, а с любовью к Распятому на нем; или в том, что он впоследствии совершенно узнал цену креста Иисусова и носил его до конца своей жизни. Св. Марк упоминает еще, что Симон был отцом Александра и Руфа, которые, по крайней мере, во время написания Маркова Евангелия, принадлежали к числу христиан и были всем известны по своим добродетелям: иначе упоминание о них не имело бы никакого смысла. Руф, видимо, есть тот самый, которого ап. Павел в послании к Римлянам (16,13) называет избранным в Господе и которого память он столько уважал, что мать его именовал своей матерью. Такого семейства был главой Симон, удостоенный Провидением высочайшей и единственной чести — разделить с Господом тяжесть Его собственного креста!..

Чтобы кто-либо, видя Симона, несущего крест, не подумал, что он сам осужден на распятие192, воины, возложив на него крест, заставили Иисуса Христа идти прямо впереди него. Новое положение это, являясь некоторым облегчением, в то же время могло служить для врагов Господа поводом к новым клеветам и насмешкам. Казалось, Провидение с намерением соединяло у креста Иисусова все, что могло быть мучительнейшего и более поносного, дабы Началовождь спасения человеческого собственным опытом узнал все.