Одержимые - Таня Хайтман

— Столь великолепное произведение инженерной мысли не способен разрушить даже твой стиль вождения.

Вместо того чтобы обнять, Леа толкнула его в плечо, слегка коснувшись при этом одной из не совсем еще заживших огнестрельных ран. Адам только слегка вздрогнул.

— Ты и не пикнешь, когда в тебя станут стрелять. Но когда речь идет о твой дурацкой машине, ты стонешь, словно тебя терзают адские муки. — Еще одна попытка вызвать какую-нибудь реакцию.

И точно: Адам тихонько засмеялся. Впрочем, он по-прежнему стоял, опустив голову, словно не хотел, чтобы она видела его мимику. Именно сейчас, когда ему никак не удавалось нацепить маску безразличия. Поскольку Леа с любопытством нагнулась вперед, он опустил голову еще ниже, и отросшие волосы закрыли его лицо.

— Дурацкая машина… — передразнил он, и голос прозвучал обиженно. — Да ты вообще радоваться должна моему поведению. Во мне осталось еще достаточно человека, чтобы посочувствовать старому автомобилю.

— Ты, наверное, имеешь в виду, «от мужчины», — съязвила Леа, наслаждаясь тем, что у Адама вновь вырвался тихий смешок. А потом закралась мысль, от которой моментально пересохло во рту, а поверхность ладошек обрела свойство повышенной влажности. — Кстати, о мужчинах: надеюсь, моему отцу не придет в голову нагрянуть со своей весенней проверкой домика именно сейчас.

— Не думаю, что тебе стоит волноваться по этому поводу, — возразил Адам попрежнему веселым голосом. — Твой отец сейчас как одержимый трудится над статьей о регрессивных конструкциях, с которой собирается выступить на ежегодной встрече филологов. Из-за нехватки времени он питается почти исключительно морожеными суши — весьма мерзкая еда.

Леа нахмурилась.

— А ты действительно всегда действуешь очень основательно, не так ли?

Адам только слегка кивнул, лицо его при этом снова показалось из копны волос. Он стоял, закусив нижнюю губу, как будто размышлял о чем-то очень важном, что было очень сложно выразить словами. Потом она увидела, как дрогнул мускул на его щеке, и он бросил на Леа беглый взгляд.

— Большое спасибо за твою кровь, — хриплым голосом произнес он, наконец-то поворачиваясь к ней лицом. Глаза его нерешительно поблескивали, но было в них еще что-то такое, что в другом мужчине Леа немедленно определила бы как нежность.

Она замерла.

Почти забыв о маленьком пожертвовании, она, если бы это зависело только от нее, никогда о нем больше и не вспоминала бы.

— Ты, можно сказать, отпил совсем немного. — Она запнулась, чувствуя, как краска заливает щеки. — Даже и подумать трудно, что это что-то тебе дало…

— Этого никогда не бывает слишком мало и слишком много, — ответил Адам с кривой улыбкой, от которой у Леа захватило дух. Потом он обнял ее одной рукой за бедра, и они вместе пошли к машине. А успокоительное для кошки уже давным-давно утратило свою силу, и та проснулась, жалобно укая себе под нос.

21

Дни на озере

их первый вечер в рубленом доме Леа с большим трудом дотащилась до спальни, сняла запыленное покрывало с кровати, а затем уснула прямо посреди нерасстеленного белья, когда она наконец снова пришла в себя, душа ее пребывала в таком оцепенении, словно она спала в черном шаре, где не видят снов. Все чувства слиплись, как жвачка, и вместо многоголосия, обычно царившего у нее в голове, слышался только рокот. Очевидно, после событий прошедших дней у ее души болела голова, словно с похмелья. Не помогали делу ни настойчивый писк в ушах, ни разрывающееся от боли тело.

Потягиваясь, Леа услышала опасный хруст в районе шеи, а неприятное натяжение шейных сухожилий подсказало ей, что она слишком долго пролежала в одной позе. Осторожно перевернулась на спину. Хотелось пить, очень сильно хотелось пить. Она поморгала, и в неярком свете, проникавшем сквозь запыленные шторы, разглядела графин с водой и стакан, кем-то заботливо поставленный на прикроватный столик. Вот сейчас она протянет руку и нальет себе воды. Но оказалось, что в данный момент она совершенно не в состоянии сдвинуться хотя бы на миллиметр. Она подремала еще немного, пока наконец дверь не открылась и в комнату не вошел Адам, неся с собой аромат травы и мокрых листьев.

Сколько времени ни провела бы Леа в этом коматозном состоянии, этого хватило, чтобы Адам полностью восстановился: ни намека на круги под глазами, черты лица спокойны и расслаблены. Ей даже показалось, что она видит первый налет загара, а веснушки на носу и щеках придавали ему непристойно бодрый вид. В этот миг она многое отдала бы за то, чтобы его внешность хотя бы отдаленно напоминала прижившиеся в фольклоре рассказы о подобных ему существах. Однако, вполне вероятно, что этого парня не испортили бы даже налитые кровью глаза и бледная как мел кожа.

Хотя на Адаме по-прежнему были те же самые вещи, которые дала ему Леа еще в отеле, он прошел бы в этом наряде в любой клуб, где на входе стоит швейцар. «Он наверняка уже пробежался по округе и позавтракал зазевавшимся бегуном», — кровожадно подумала Леа.

Не обращая внимания на улыбку Адама, Леа натянула одеяло в цветочек до самого носа. Она придерживалась твердого убеждения, что ее лицо — сущая катастрофа, прическа — как у персидской кошки, только что выбравшейся из собственной могилы.

— Ну что, опять восстала из мертвых? — невинно поинтересовался Адам, шурша коричневым бумажным пакетом.

— Если думаешь, что можешь задеть меня своим приступом хорошего настроения, то ты ошибаешься, — прошипела Леа. Впрочем, слова ее не возымели должного эффекта, будучи заглушены одеялом.

Адам удивленно остановился, затем присел на краешек кровати и протянул ей свою добычу. Свежие, ароматные булочки. Похоже, в этой комнате все пахло свежестью — кроме нее одной.

— Я взял то, что выглядело лучше всего, — примирительно казал он.

Путем сложных махинаций ей удалось выпростать из-под одеяла голую руку, стараясь не выпускать лишнего воздуха, взгляд ее был хищно устремлен на крылья носа Адама, готовый в любой момент уловить брезгливое сморщивание. Взяла улочку и стала соскребать ногтями сахарную глазурь.

— Мне больше понравилось бы то, что лучше всего на вкус.

Едва произнеся эти слова, она рассердилась сама на себя и на свое колючее поведение. Но несправедливость этого утра была слишком тяжела, так что она даже не сделала попытки пробормотать что-то примирительное. Может быть, она и оказалась бы способна на это, если бы у нее за плечами был уик-энд в салоне красоты высшего разряда. Нахмурившись, Адам поднялся.

— Пойду, поищу спички. — И закрыл за собой двери, оставив в комнате Леа, которая охотнее всего сама себя задушила бы подушкой.