Человеческая гавань - Йон Линдквист

Бездна, и ничего больше.

Какое пустынное пространство воды между Думаре и Нотеном, которое сейчас, в темноте, кажется лишь волнующейся поверхностью.

Симон представил себе, как они поднимаются на паром «Симфония», идущий в Финляндию. Сотни кабин, палуба с магазинами с обеих сторон. Десять этажей безопасного комфорта от носа до кормы.

Он посмотрел в сторону моря. По его спине пробежала дрожь, и он положил руку на плечо Анне — Грете. Паром уже причаливал к Думаре.

На причале стояли люди. Те же самые люди, которые тогда заседали в доме собраний, не было только Торы Остерберг и Хольгера.

Карл — Эрик тоже отсутствовал.

Тора не смогла прийти, оттого что была занята своими делами, а Хольгер сидел и сторожил Карла — Эрика.

— Чтобы он не сломал еще какой — нибудь дом, который, как он считает, надо уничтожить, — пояснил Йохан Лундберг.

Лассе отправили в больницу Нортелье, чтобы наложить швы на его раны, но он отказался оставаться там хоть на секунду больше, чем было надо. Когда он вернулся домой, его жена Лина начала вести себя как — то странно. Обычно она бывала вежливой, дружелюбной и уступчивой. Теперь она так и шипела от злости. Мужу она позволила войти в дом, но больше внимания на него не обращала. Его провожатых она даже не сочла нужным пригласить на чашку кофе.

Все ждали Анну — Грету. Она взяла Симона за руку и вопросительно посмотрела на него, а он успокаивающе пожал ей локоть и сказал, что пойдет посмотрит, как там Андерс.

Отойдя на несколько шагов, он почувствовал угрызения совести. Он оставил ее одну, с этими людьми, которые окружили ее как стая ворон. А может, это и не угрызения совести вовсе, думал он, шагая к Смекету. Может, это просто ревность?

Она моя! Она моя!

В Смекете было тихо и темно, но когда Симон зашел на кухню, то заметил, что из двери спальни пробивается тонкий лучик света. Он открыл дверь и увидел, что Андерс спит в кровати Майи. Симон посмотрел на него, потом вышел, тихонько закрыл за собой дверь и вернулся на кухню.

Он зажег лампу, достал ручку и бумагу и написал Андерсу приглашение на свадьбу. Уже собираясь выходить, он увидел узор из бусинок на столе. Подумав, он сделал приписку на бумаге и пошел к Анне — Грете.

Она уже была дома. Особо говорить оказалось не о чем. Тот план, который казался ей самым разумным, поселяне привели в действие и без нее. Было решено просто понаблюдать за поведением Лассе и Карла — Эрика и пока ничего не предпринимать. Симон снял ботинки и начал массировать ноги, уставшие от долгой ходьбы в Нортелье.

— Мне жаль, что пришлось тебя оставить одного, — сказала Анна — Грета виновато, — но им требовалась помощь и…

— Ничего, — перебил ее Симон и сел на стул. — Ты рассказала им про Элин?

— Конечно нет. С какой стаги?

— Извини.

Анна — Грета положила ноги на колени Симона.

— Знаешь, я кое — чего не понимаю, — сказала Анна — Грета и пошевелила пальцами ног. — Элин. Андерс. Карл — Эрик. Лассе. Лина. Почему именно они оказались во все это замешанными?

— В мире много того, чего я не понимаю. Этого я тоже не могу понять, — отозвался Симон.

Когда Андерс, проснувшись, бросил взгляд на будильник, он не поверил своим глазам. Стрелки показывали без двадцати семь. Судя по свету из окна, было утро, а не вечер. Он спал едва ли четверть часа, хотя сильно устал.

Он перевернулся на спину. Странно, но он чувствовал себя совершенно отдохнувшим. Тело было мягким и расслабленным, голова ясной.

Стоп.

Вполне могло быть, что он проспал целый день. Сегодня суббота! Он закрыл глаза. Потому он так и выспался, что проспал двадцать четыре часа. С четвертью.

Или сорок восемь. Или семьдесят два.

Ему ужасно хотелось в туалет, мочевой пузырь был переполнен. Но вставать было лень, было так хорошо лежать в постели и чувствовать себя свежим и отдохнувшим. Ведь такой спокойной ночи не было с тех самых пор, как он вернулся на Думаре. Андерс подтянул колени к груди и повернулся к стене, где наткнулся на старого знакомого.

Бамсе.

Этот большой медвежонок принадлежал Майе. Она ни в какую не хотела брать его домой, потому что Бамсе жил на Думаре и должен был ждать ее следующего приезда. Так она решила, и спорить с ней не имело смысла. Она всегда добивалась того, чего хотела.

Андерс посмотрел в глаза — пуговицы:

— Привет, Бамсе!

Он чувствовал себя так спокойно. Вчера или позавчера он был весь переполнен страхом, а теперь, в постели рядом с Бамсе, ему было тепло и уютно. Он чувствовал себя по — настоящему дома.

Вот он Бамсе, его прекрасный, любимый Бамсе.

Кроме того, он уже знал, как это получилось. Именно он купил Бамсе. Майя без конца говорила о Бамсе, и Андерс помог ей получить то, о чем она мечтала.

— Доброе утро, любимая.

Он прислушался к своему внутреннему «я», но никакого ответа не получил. Андерсу показалось, что это не плохо. Теперь он сможет найти свое собственное место в этом мире. Но все же как хорошо! Какие это были хорошие воспоминания. Бамсе и Майя. Она рядом. Она здесь.

Андерс улыбнулся. Он почему — то вспомнил сейчас, как Майя любила играть в слова. Она любила менять их местами, подставляла вместо одного слова другое, которое отличалось всего на одну букву, и хохотала над получавшимися нелепицами. Часто она старалась подобрать слова так, чтобы «хорошее» слово превратилось в «плохое». «Кура» — «дура». И они могли часами играть про то, как дура снесла яичко, как дура клевала корм во дворе. Чем злее получалась фраза, тем радостнее становилось на сердце у Майи.

Андерс задумался и нахмурился. Столько раз она переделывала стихи так, что смысл менялся кардинально и доброе детское стихотворение превращалось в злую пародию.

Мочевой пузырь уже готов был лопнуть. Андерс вскочил с кровати и побежал в туалет. Стоя над унитазом и наблюдая за желтой струей, он подумал про Элин с ее мокрыми волосами и ужасным лицом… вот она приходит… она приходит за ним.

Довольно! Хватит!

Андерс умыл лицо холодной водой. Нет, больше об этом думать он не станет. Никогда. С этим покончено. Теперь у него началась новая жизнь. Он не вернется к старому.

Он был настолько голодным, что, не дожидаясь кофе, сделал себе бутерброд. Выглянув в окно, он увидел, что на заливе полно чаек, но он их больше не боялся.

Я не боюсь.

Андерс съел последний бутерброд и начал рассматривать чаек, летающих в лучах низкого солнца, а потом опускающихся на гладкую поверхность моря.