Песнь копья (СИ) - Крымов Илья Олегович

— Как же ты так, Стево? — с тенью грусти спросил Кельвин у пустоты.

Ответом ему был звук. Он повторился несколько раз, пока не стало понятно, что крыша рядом с одним полуразваленным очагом протекала, хотя дождя не было. Оная крыша, двускатная, служила ещё и потолком, она держалась на каркасе, кой опирался на сами стены барака и на затяжки.

Галантерейщик поставил лампу на пол, подпрыгнул, ухватился за лагу, подтянулся и приметил в одном из скатов люк наружу. Пройдясь по лаге немного, он откинул люк и выбрался на крышу. Та была покрыта толстым слоем смолы, давно нуждавшемся в обновлении. На удачу поднявшийся ветер успел отогнать облака, и как только глаза отвыкли от лампы, звёздного света стало хватать, чтобы разглядеть человека, уцепившегося за одну из выходивших наружу труб.

Кельвин двинулся к находке медленно, опираясь на все четыре конечности, — скат был не особо крутым, но всё же не хотелось упасть по глупой случайности. Он не допускал мысли, что этот бедолага уцелел, видимо каким-то чудом успел выбраться на крышу, пока другие погибали, но наверху смерть нашла его, недаром сквозь доски капала кровь. Она очерчивала особенно тёмное пятно вокруг тела, поблёскивала, да и на самом трупе были неясные пятна, будто кожу фрагментами содрали. Покойник спасался в одних штанах. Оказавшись рядом, галантерейщик перевернул окоченевшее тело с боку на спину. Не сразу, но он узнал Резо, самого рослого и сильного из людей Стево.

Цитар умер, с выражением отчаяния на красивом некогда лице, его рот был чёрным и влажным от крови, а правую руку, которую бедолага поджал под себя, кто-то успел хорошо подрать. Именно с неё всё ещё капала… Что-то очень сильно напрягло Кельвина. На ощупь тело было уже очень твёрдым, трупные пятна образовались на правой половине, лёжа на которой Резо и умер, но всё это должно было произойти достаточно давно, чтобы кровь не текла из раны, не текла изо рта, глаз? Почему она не свернулась? Внизу-то всё уже давно… внизу была свернувшаяся кровь топлецов!

Внезапно он понял, что именно произошло в схроне, это заставило наёмника кубарем скатиться с крыши, едва не переломав ноги, и броситься к тропинке. Осознание захватило его мозг пожаром паники, вцепилось в глотку, лёгкие словно наполнились отравленными иглами, а желудок пытался вытолкать наружу всё то немногое, что содержал.

Кельвин преодолел тропинку, несколько раз едва не упав в воду и выбрался на простор, где дул холодный весенний ветер. Его наёмник стал вдыхать очень жадно, он кашлял, давился, чувствовал боль в горле, но вновь и вновь глотал свежий воздух. Он подставлял ветру своё тело, растирал лицо, словно пытался смыть что-то незримое. Но облегчение было временным. Когда чувство очищения пропало, галантерейщик побрёл по берегу без цели, обречённо прислушиваясь к внутренним ощущениям. В преддверии утра таким потерянным его и обнаружили.

— Кельвин, слава Элрогу вы живы! Что-то случилось? Мы слышали…

Появление людей вывело наёмника из ступора, он громко закричал:

— Не подходите, язви ваши души!

Ветер подхватил голос и очень далеко разнёс над водами.

— Что случилось? Мы слышали какие-то звуки, долго искали…

— Не приближайтесь ко мне!

Свита окружала Самшит, отделяя её от наёмника, ибо тот вёл себя подозрительно.

— Да что же произошло?! — воскликнула Верховная мать. — Вы целы?

— Я цел, но, возможно, заражён. Госпожа моя, поскольку мы опоздали, катормарский мор успел перебраться через озеро! — собравшись с мыслями, заговорил Сирли. — Люди, которые должны были везти нас на северный берег, уже мертвы, а я слишком поздно понял, отчего они умерли! Госпожа моя, боюсь, мне не удастся исполнить взятые обязательства.

Кельвин бросил на землю увесистый кошель.

— Поместите его в огонь, ткань сгорит, а золото отчистится. Суммы хватит, чтобы пересечь весь Сорш в обратном направлении и нанять корабль до Ур-Лагаша. Вам нужно спешить, вскоре мор покатится по всему югу, люди будут умирать сотнями тысяч, так что прошу, не мешкайте!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Но стойте же! — взмолилась дева. — Возможно, вы не больны! Три дня должно минуть…

— Три дня — это слишком долго, когда смерть наступает на пятки! — взорвался он. — Неужели это непонятно?! Пегая кобыла1 доскакала до Алукки, озёрные флоты её не сдержат, весь север уже, должно быть, лихорадит! Там гибель! Неожиданные каверзы появляются на вашем пути, госпожа моя! Каждый шаг приходится делать, превозмогая, будто… будто… — То, что рвалось из него, нарушало все немногочисленные принципы, которые Кельвин Сирли чтил в своей жизни, но теперь, воображая, будто чувствует заразу, растекавшуюся по венам, он не сдерживал себя: — Сама судьба не желает, чтобы вы совершили своё паломничество! Мне следовало наложить вето на ваш заказ, чтобы никто не помогал вам в этом самоубийственном походе! Вы умрёте там!

# # 1 Второе имя катормарского мора.

Слова ударили Самшит как пощёчина.

Глава 10.3

— Но тогда почему вы взялись, господин Сирли?

Ветер передал ему слова жрицы, хотя они прозвучали очень тихо, и наёмнику показалось, что он уловил аромат её прекрасной тёмной кожи, тонкий и очищающий от скверны. Только показалось. Кельвин подумал в невыносимой тоске и муке, что, возможно, сейчас, в этот самый миг, он видел Самшит в последний раз.

— Тогда вы были только прекрасной незнакомкой. Теперь я знаю вас немного лучше и моё битое временем сердце разрывается от мысли, что вас настигнет такая мучительная и недостойная смерть. Умоляю, возвращайтесь домой.

Он ушёл, не разбирая пути, желая найти место в диком краю, где сможет умереть без свидетелей, если таков будет его жребий. Без всплеска, словно призрак, из вод вышел Маргу. Он едва успел поймать брошенную турмалиновую пуговицу.

— Сообщишь командованию, что случилось, пусть вернут нанимателю деньги. Что до моих сбережений, завещаю их сыну Гелантэ. Я не желал его прихода в этот мир, но он не виноват в том, что вышел из чрева глупой, эгоистичной женщины.

«Ты не умрёшь».

Кельвин усмехнулся:

— Отец сказал мне однажды: «Не грусти, Двенадцатый, в конце любого пути ждёт смерть, так что смысла бороться нет». Старик был прав, клянусь кишками, но позже я решил, что никому не позволю выбирать мою смерть. А спустя без малого тридцать лет оказалось, что нет, позволю, — эта в рот тыканая зараза, язви её душу, решит, буду ли я жить, а если нет, то одарит меня долгим и незабываемым путешествием к могиле! Знаешь, чего я хочу сейчас?

Орк покачал головой.

— Раскроить себе череп о камень! И как знать, может у меня хватит сил на это, когда появятся первые пятна! Плыви ты тоже, никому не ведомо, как ваш брат переносит скачку на пегой кобыле.

Маргу спрятал пуговицу Кельвина и ушёл обратно в воду, а тот наконец-то остался один.

Он брёл и брёл по берегу, позволяя древним менгирам слушать свои проклятья, брёл в поисках места, где сможет успокоиться и встретить предсмертное уныние во всеоружии. Галантерейщик повидал его на своём веку. Он не раз был свидетелем того, как смертный ужас превращал сильных людей в плачущих ничтожеств, корчившихся в мольбах, клятвах и уговорах. Себе наёмник не желал такого, — явившись, смерть увидит его в гневе и решимости, вершащего необходимое собственной рукой, собственным мечом.

* * *

Солнце поднялось высоко, но Самшит не желала покидать то место, а воительницы и телохранители не могли перечить её воле. Нтанде пришлось дерзнуть через время, дерзнуть ради всех, ради блага самой Самшит. Верховная мать наотрез отказалась следовать мудрому совету наёмника, и тогда Змейки нашли в лесу место, подходившее для стоянки. Воля первожрицы — воля Элрога.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Они собирали топливо, били дичь, несли дозоры, а Самшит всё это время молилась. Денно и нощно она сидела подле костра, который должно было поддерживать, смотрела в огонь и обращалась к богу. В голову префекта Огненных Змеек даже закрадывались тревожные мысли, которыми Нтанда не смогла не поделиться с Н’фирией украдкой.