Чужие грехи - Энн Стюарт

Возможно, неразумно было с ее стороны так напиваться, но Энни это не волновало. Посмотрев на Джеймса, на его нетронутую тарелку, она неожиданно усмехнулась:

— Вы сейчас напоминаете мне вампира.

— Неужели? Почему же?

— Вы никогда не едите. Наверное, питаетесь кровью невинных жертв.

— Ты себя считаешь невинной, Энни?

— Между прочим, я еще жива! — напомнила она. — Пока…

— Тоже верно, — согласился Джеймс.

— И все-таки, Джеймс, скажите честно, скольких людей вы отправили на тот свет?

— Я же сказал тебе: не помню.

— А сколько еще убьете?

— Помимо тебя? Не знаю. Сколько понадобится.

Она посмотрела на него. На смуглое, мужественное лицо, темные глаза. В волосах просвечивала седина, и Энни вдруг подумала, что уже не раз на ее глазах Джеймс превращался из старца в юношу и наоборот. Сейчас он снова казался ей не по годам старым. Древнее вечности…

Она вдруг резко поднялась, оттолкнула от себя столик, и тарелки звякнули друг о друга. Энни поняла, что захмелела, но это ее нисколько не смутило. Учитывая обстоятельства, она имела право напиться.

— Тогда — приступайте, — заявила она. — В прелюдии и подготовке я не нуждаюсь. Поскорее покончим с этим — и все!

С этими словами Энни опустилась на колени и низко склонила голову.

Она зажмурилась, и тут же на глаза навернулись слезы. Предательские слезы, черт бы их побрал! И черт бы побрал Джеймса Маккинли!

Энни скорее почувствовала, нежели услышала, что Джеймс пошевелился. Он тоже опустился на колени, одной рукой обнял Энни за шею и запрокинул ей голову назад, так что Энни ничего не оставалось, как взглянуть на него заплаканными глазами. От унижения слезы брызнули из ее глаз и ручьем покатились по щекам. Удивительно, но даже сейчас она не ощущала ни малейшего страха.

— Не желает ли приговоренная к смерти сказать последнее слово? — насмешливо спросил Джеймс и смахнул большим пальцем слезинку с ее щеки.

Энни знала — одного движения его руки хватит, чтобы сломать ей шею. В голове ее громко зазвучал нестройный хор гневных и отчаянных воплей, криков протеста. Но на ум пришло лишь одно:

— Джеймс, я люблю вас.

Его пальцы инстинктивно сомкнулись на ее шее, и Энни показалось, что она проваливается во тьму. Она судорожно вздохнула в последний раз, готовясь принять смерть, но вместо этого больно ударилась спиной о дощатый пол — Джеймс одним движением отшвырнул ее, словно котенка.

— Тебя и в самом деле убить мало, дрянь ты этакая! — закричал он. — Безмозглая девчонка! Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы давно перерезал тебе горло.

Энни уставилась на него в немом ужасе. Она словно окаменела, не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Тем временем Джеймс подскочил к ней и, схватив за руку, рывком поднял Энни на ноги и прижал к своей груди.

— Будь ты проклята, трижды проклята! — бормотал он — уже не ирландец и не техасец, а просто человек, близкий к отчаянию. — Как ты смеешь так поступать со мной?!

— Как, Джеймс? — ошеломленно прошептала Энни.

В голове ее царило полное смятение. Она была готова принять смерть от его рук, но вовсе не была уверена, что готова жить.

Джеймс не ответил. Лишь провел рукой по ее волосам и еще сильнее прижал ее к себе. Все его тело сотрясалось от крупной дрожи.

Энни не знала, что делать. Руки ее помимо воли сомкнулись на его спине, все смирение, готовность принять неизбежную судьбу куда-то улетучились. Она вдруг поняла, что хочет жить. Отчаянно и яростно.

Джеймс попытался высвободиться из ее объятий, но Энни не отпускала. Она держалась за него цепко, с решимостью отчаяния. Ее душили слезы бешенства, а силы словно удесятерились. Но Джеймс резко оттолкнул ее, и Энни отлетела к стене, опрокинув торшер. Штепсель выскочил из розетки, и комната погрузилась во мрак, который рассеивало лишь мертвенное серебристое сияние ирландской луны.

— В чем дело, Джеймс? — охрипшим и задыхающимся голосом осведомилась Энни. — Неужели кишка тонка? Или, может, угрызения совести мучают? С чего бы вдруг? Из-за того, что вы со мной разок переспали? Или потому, что я давно раскусила ваш план, и вы не можете мне в глаза посмотреть?

— Я не желаю выслушивать всякую чушь, которую ты несешь! — прорычал Джеймс, но даже не попытался к ней приблизиться.

— Тогда кончайте этот балаган! — с яростью процедила Энни. — В конце концов, ведь это ваша профессия. Ничто не помешало вам убить человека, который приходился отцом и вам, и мне. Давайте — заканчивайте работу!

— Если ты не заткнешься, я так и сделаю!

— Я жду! — вызывающе выкрикнула Энни. Не думая, что делает, она оттолкнулась от стены и подошла к нему. Джеймс смотрел на нее бешеными глазами, и Энни поняла: если сейчас она выкажет хоть каплю страха, то до конца жизни не будет ощущать себя в безопасности рядом с ним.

— Я не боюсь вас, Джеймс! — выпалила она недрогнувшим голосом.

— Докажи это.

Энни похолодела. Ставки в этой игре были слишком высоки. Они вышли за пределы жизни и смерти, любви и ненависти. Ставкой были их души — ее и Джеймса.

— Как?

— Ты сказала, что любишь меня, — произнес он, прищурившись. — Так докажи это. Сначала — руками. — Он продемонстрировал характерный жест. — А потом — ртом.

Глава 18

Энни всегда ненавидела оральный секс. Любви она предавалась только в темноте, а каждого любовника ей подбирал и тщательно подготавливал отец — они должны были полностью соответствовать ее ожиданиям. В постели Энни никогда не проявляла активности, предоставляя мужчине ублажать ее. И вот теперь, глядя на человека, которому ничего не стоило с ней расправиться и который уничтожил бы ее еще вернее, если бы погиб сам, Энни сначала робко прикоснулась к кожаному ремню на его джинсах, а потом начала возиться с медной пряжкой.

Джеймс не шелохнулся. Он лишь безмолвно наблюдал, как Энни дрожащими пальцами расстегивает пряжку и вытягивает концы ремня из его полинялых черных джинсов.

Энни чувствовала, насколько напряжено его тело, кожей ощущала исходящий от него жар. Снаружи по-прежнему ухали и завывали бэнши; а в комнатке Энни Сазерленд опустилась на колени перед Джеймсом и осторожно вытянула из джинсов его черную майку.

Кожа его показалась ей теплой и гладкой, почти шелковистой. Энни прикоснулась губами к его животу, почувствовав, как под ними тут же запульсировала какая-то жилка. Тогда она высунула язык и боязливо прикоснулась им к его теплой коже. Вкус был солоноватый и… очень мужской.

Энни робко подняла на Джеймса глаза, надеясь услышать слова одобрения, однако он стоял как каменный, опустив руки, и смотрел куда-то перед собой, поверх ее головы.