Десятка - Захар Прилепин

— А я глотаю колеса. Сегодня же куплю упаковку!

И мы подняли пластиковые стаканчики, чтобы закрепить свои обещания водкой.

— В тайгу вас надо с зажигалкой и перочинным ножиком, — раздалось от соседнего столика.

Мы обернулись.

Это сказал тот шаркающий мужчина. Сказал не раздраженно и зло, а как-то презрительно. Мы с Владимиром даже и не сразу нашлись, что ему ответить, хотя обычно быстро реагировали на хамство.

А мужчина, не спрашивая разрешения, переставил на наш столик стаканчик и бумажную тарелку с бутербродом. И добавил, несколько объясняя свое вторжение в нашу беседу:

— Я раньше таким же был. Читал всяких жизнененавистников… Шопенгауэра, Леонида Андреева. Тоже мечтал с собой покончить. Правда, у меня причина была более весомая — полное отвращение к жизни. Не то что у вас: маленькая напряженность на работе, и вы готовы. Я прав?

— Слушайте, — отозвался Владимир, — вас никто не звал. Мы с другом беседуем, это наше личное дело…

Мужчина приподнял руку:

— Секундочку. Разрешите, я коротко расскажу, а вы послушаете? Десять минут роли не сыграют, а может быть, вам полезно окажется. Если желаете, я водки возьму.

— Да мы сами в состоянии. — И я шагнул к барной стойке, купил двести граммов и самую дорогую во «Втором дыхании» закуску — две порции куриных грудок в панировке по шестьдесят шесть рублей…

— Игорь, — сказал мужчина, когда чокались; мы с Володей тоже, правда, без охоты, представились.

Выпили по глотку, заели.

— Я без всяких прелюдий, — заговорил Игорь. — Услышал вот ваши слова и не смог промолчать. Может быть, действительно полезно вам будет… Мне пятьдесят два года, я по образованию архитектор, правда, никогда ничего не проектировал, да и желания не было. Так, поступил по совету родителей, отучился… Вообще все делал без желания. С ранней юности жить не хотелось.

— Понятно, — усмехнулся Владимир.

— Нет, это сложно понять… У любого желания должна быть причина, а у меня… — мужчина покривил губы. — Виной этому была наша домашняя библиотека. Много старых книг. Ницше, Фрейд, Шопенгауэр, Селин… Как раз в мою юность издали Сартра. И все эти книги однозначно утверждали, что жить не стоит… Да, еще Есенин, конечно, Андреев — я их перечитывал раз по двадцать… У нас была интеллигентная семья, и мои родители принимали мое состояние за наличие большого ума. Но что такое ум? От ума должен быть толк, реализация. А что толку в том, что я сутками мог увлеченно… нет, это не увлечение было, что-то другое… сутками читал Ницше? Знал наизусть почти всего Есенина, из Андреева целые рассказы?.. Мда-а…

Видимо, почувствовав, что нам надоедает слушать его, мужчина спохватился:

— Коротко говоря, однажды мои сослуживцы утащили меня на Урал. Все тогда были туристами, сплавлялись по рекам, на горы лазали… Уговорили. Сутки на поезде от Москвы, там два дня пешком с привалами у костра и рыбалкой… Видимо, хотели помочь — видят, что человек в двадцать шесть лет в таком состоянии и не выходит из него, и потащили в поход. Сплавляться я категорически отказался, пошел пешком вниз по реке. Они должны были меня ждать… И по пути я заблудился, да так, что… — Игорь жестом предложил выпить; мы выпили. — У меня с собой был рюкзак с одеждой, к нему был привязан чайник, в карманах бензиновая зажигалка, сигареты, перочинный нож… И семнадцать дней я бродил по тайге. Этих семнадцати дней мне хватило, чтобы полюбить жизнь.

Владимир снова усмехнулся; рассказчик понимающе покачал головой.

— Да, на словах это смешно, а на деле… Вот, посмотрите, — он неуклюже повернулся к нам спиной, поднял руками волосы, и мы увидели на его шее большие, как от ожогов, шрамы. — Это я сам себя. Такое же на ногах, на пояснице…

— В смысле? — спросил я.

Игорь уронил волосы, развернулся.

— Я срезал с себя куски, чтобы есть. Варил в чайнике. Пил бульон.

Внутри меня булькнуло; я сморщился, сдерживая тошноту.

— Срезал куски, рану бинтовал… Слава богу, не задел артерии…

— Да вы гоните! — резко, словно проснувшись, вскрикнул Владимир. — А заражение… Да и как сам себе? Шок болевой… Что, совсем нечего было есть? Лес же, грибы, ягоды…

— Какие грибы в июне… Мы в июне поехали.

— Ну, там, петли ставить на зайцев, рыбу ловить. Да и вообще… — Владимир стал раздражаться, но за этим раздражением чувствовался испуг. — Человек может прожить без еды сорок дней. Доказано! А недавно вообще, я в интернете читал, один парень сто с чем-то…

— Хорошо, — спокойно перебил мужчина, — попробуйте не поесть семнадцать дней… Ладно, парни, я ничего не хочу вам доказывать. Петли, крючок из еловой шишки, это все в книгах. Я этого не умел и не умею. Я просто боролся за свою жизнь. Когда я жил в удобной квартире, мне она была не нужна, но когда попал в такую ситуацию… Я даже сам удивлялся, но я очень захотел жить. Шел и шептал: «Жить, жить…» Отрезал от себя куски, чтобы жить. — Игорь один, не приглашая нас, допил из стаканчика и доел остатки бутерброда. — И вот — живу.

Мы молчали. Как-то это нас с Владимиром потрясло. Неожиданностью, скорее… Я долго подбирал слова и, наконец-то подобрав, спросил:

— И как, нравится вам теперь жить? В таком… м-м… в таком состоянии?

— Нравится, — мужчина ответил без промедления, уверенно и даже с веселостью. — Стал бабником, и женщины, кстати, с удовольствием, не смотря на это, — потрогал себя за шею. — Еще в советское время открыл свое дело — кроссовки шили очень хорошие, и некоторые спортсмены носили. Теперь стереосистемами торгую. Не жалуюсь.

— И ходите по таким норам? — хмыкнул Володя.

Он огляделся:

— Да, место не очень, но иногда спускаюсь. Я не брезгливый. Да и живу рядом, напротив Третьяковки.

Еще помолчали. Расспрашивать Игоря о подробностях его плутания в тайге было неловко — не пацаны же мы, жаждущие послушать про приключения. А он и не выказывал желания рассказывать больше. Постоял и стал прощаться:

— Что ж, до свидания. Извините, что побеспокоил. Просто не могу спокойно реагировать, когда говорят о готовности умереть. Поэтому и встрял.

Слегка нагнулся, бросил пустой стаканчик и бумажную тарелку в коробку для мусора под столом и пошаркал к выходу.

Минут через десять после его ухода Владимир вдруг возмутился:

— Но другие ведь кончают! И я смогу. На хрен мне все это!

— По-моему, — сказал я, — нагнал он просто. Как это можно заблудиться, когда по реке идешь? Инвалид какой-нибудь с ЗИЛа, решил нам любовь к жизни вернуть.

— Да на хрен мне его любовь! Куплю, блин, ноотропиков и закинусь.

…Прошло уже полгода с той встречи, и мы все еще живы. Впрочем, и поводов покончить с собой так и не появилось. После весеннего шока, связанного с мировым финансовым кризисом, фирмы успокоились и в рекламные агентства снова потекли заказы. Немного, но все же. И я, и Владимир работаем. Зарплаты не очень, с докризисными не сравнить, но — терпимые. На первоочередные потребности семей хватает.

Наши встречи во «Втором дыхании» прекратились. Иногда созваниваемся, спрашиваем друг друга: «Как дела?» — и слышим: «Да так, более-менее. Живу».

Денис Гуцко

Денис Гуцко родился 27 декабря 1969 года в г. Тбилиси (Грузия).

После окончания средней школы в 1987 году переехал в Ростов-на-Дону, где поступил в Ростовский государственный университет (ныне — Южный федеральный университет) на геолого-географический факультет, который окончил в 1993 году по специальности «Экология и прикладная геохимия».

В 1988–1989 гг. служил в армии.

Дебютировал как прозаик в 2004 году в журнале «Дружба народов» с повестью «Там, при реках Вавилона».

В 2005 году стал лауреатом премии «Русский Букер» за роман «Без пути-следа».

Публиковался в журналах «Знамя», «Континент», «Новый мир», «Октябрь» и др.

Постоянный автор журнала «Огонек». В 2006 г. объявлен автором года журнала «Огонек».

В настоящий момент работает специальным корреспондентом в ростовском деловом еженедельнике «Город N» в отделе «Экономика».

Библиография:

«Русскоговорящий», Вагриус, 2005.

«Покемонов день», Время, 2007.

«Домик в Армагеддоне», Астрель, 2009.

Тварец

О весеннем хаосе — днем жара, под вечер снег — напоминают лишь лоскуты подсохшей грязи вдоль бордюров. Июнь наконец развернул свой зеленый балаган. «Лето, лето! Лета кому?!», — воробьи-зазывалы орут-разрываются. Лезут вон из перьев. А ведь праздник наверняка будет скомкан: лето небывало позднее. Вот-вот грянет жара, оглушит и придушит, окунет город в асфальтовый чад… Впрочем, что ж — сегодня славно. Ластится ветерок, облака кружавятся. Куда ни глянь — иллюзион и фокусы. Обрубок радуги мерцает под задранной ногой спаниеля. Стальной сосок отключенного фонтана ослепительно брызжет солнцем. Кленовая ладонь, зачерпывая и выплескивая свет, превращает изумруд в янтарь, янтарь в изумруд — и так далее, так далее.