Невеста. Шлюха - София Блейк

Признайтесь, вас тоже волнует ваша значительность, кто бы вы ни были, потому что ребенком вас не всегда замечали большие и загадочные взрослые, а если вам посчастливится дожить до глубокой старости, вы с каждым годом все острее начнете осознавать, что миру больше нет до вас никакого дела. Значит, думаете вы, в годы своего расцвета следует притянуть к себе все мыслимое внимание, выиграть чемпионат мира по вниманию, стать звездой, ну, хотя бы попытаться стать. А если не звездой, то быть солидным, уважаемым, таким, на кого нельзя не обратить внимание, от кого не отмахнешься, как от назойливого насекомого, жужжащего в ухо. В те годы, когда я решила заниматься малопочетным и презираемым делом, я сознательно принесла в угоду деньгам собственное значение. Я знала много нищих и довольно никчемных людей, говоривших о себе, что предпочли деньгам гордость и честь. Думаю, большинство из них само не ведает правды — ведь насколько приятно хвастать своей неподкупностью тому, кого никто никогда не подкупал. И если на вашу честь никто не посягает, мне, извините, плевать на то, что вы думаете, будто сохранили ее. Есть множество людей, у которых нет ничего, чем бы они могли гордиться, но с какой спесью и отвращением они судили падших своих сестер.

На обследования, анализы и лекарства мною была потрачена сумма, втрое превышающая два миллиона, выданные с барского плеча в качестве бонуса за вредность ремесла. И, когда выяснилось, что жизни ничто не угрожает, а внешность понемногу пришла в порядок, я сама предложила Сабрине отправиться в агентство, вербовавшее проституток для Германии.

Трудно передать, как обрадовалась Сабрина, очень переживавшая за меня все время после моего возвращения из «кавказского плена».

— Пока гром не грянет, баба не перекрестится, — объяснила я ей причину своего решения.

Но хотя грянувший гром перевесил все остальное, меня уже мутило от вида Дианы, глупости Изабеллы, спеси Кристины и жлобства Карины. Как–то раньше я старалась не замечать плохое в своей работе, но тут ее однообразие и отсутствие движения вперед начали очень сильно меня раздражать. Пожалуй, я и так пересидела в этом борделе, отдав ему едва ли не два года своей драгоценной жизни. Хоть и не бесплатно, следует признать.

Еще было страшно просыпаться ночью от собственного крика, потому что мучители являлись ко мне во сне, издеваясь надо мной вновь и вновь. Во снах изверги пытали всех моих подруг — Оксану, Сабрину, Валю из Брянска, даже Людку Калашникову, а я стояла, смотрела, и не могла пошевелиться, когда подходили ко мне самой.

Лишние вещи и деньги я снова отвезла в Полесск, но даже там сны преследовали меня, становясь все фантастичнее и страшнее. Правда, я вырвалась из оцепенения, и теперь сны часто были наполнены движением. В одном из них я убегала от чудовищных демонов, а рядом бежал Вадик, и я наблюдала, как твари терзают его, когда он отстал. Удивительно, но и в сновидениях я бегала быстро, теряя по дороге в очередной раз Егора, а потом свою маму, которую демоны жутко насиловали у меня перед глазами.

Я пошла к невропатологу в городскую поликлинику, и он выписал мне успокоительные таблетки. Врач с грустным запойным лицом сказал, что перемена места отразится благоприятно на моей расшатанной психике, и я еще больше укрепилась в желании уехать из России.

По возвращении в Москву готовые документы уже ждали нас, и мне оставалось только оформить академический отпуск, что оказалось при платном обучении совсем несложным.

В дождливое октябрьское утро мы с Сабриной, ни с кем не попрощавшись, покинули осточертевшую квартиру и с легким туристическим багажом сели на большой и красивый автобус, который увез нас к берегам далекого Изара.

Мы ехали вдоль позолоченных осенью русских лесов, мимо бедных деревень и незнакомых городков, похожих на мой Полесск, изредка останавливаясь на заправках и автостанциях. Накатившая свобода и раздолье совершенно опьянили нас, никогда прежде не помышлявших о таком путешествии. Мы пели песни, дурачились и знакомились с попутчиками, ели орешки, щелкали семечки, играли в карты, пили пиво, — словом, делали все, что приходило нам в голову, и от этого веселились еще больше. После белорусской границы ничего не изменилось вокруг, только пришлось однажды поменять остатки наших рублей на непонятную валюту с изображениями лесных зверюшек.

В Польше рубли уже были не в ходу, впрочем, эту страну мы почти целиком проспали, а под утро встали в очередь на пограничном пункте у границы Германии. Я сразу обратила внимание, что, в отличие от Белоруссии и Польши, немецкие туалеты были бесплатными, и это внушило мне уважение. В самом деле, от страны, которая считает выше своего достоинства взимать побор за отправление естественной нужды, пристало ждать чего–то хорошего.

Но на память пришел старина Филипп Котлер, и я сообразила, что экономически просто невыгодно платить немецкую зарплату кассиру туалета, в то время как в более бедных странах доход от сортиров с лихвой перекрывает нищее жалование кассира. Сними розовые очки, дурочка, сказала я себе, все решает простой расчет, и немцы такие же люди, как остальные.

В книгах и по телевизору нередко рассказывают о Германии, и поэтому вам вряд ли будет интересно, если я буду утомлять ваше внимание описаниями широких автобанов, аккуратных городков с игрушечными кирхами, чистотой и порядком на заправках и в отелях.

Первым городом, в котором мы остановились, был Брауншвейг, потом Нюрнберг, и, наконец, на дорожных указателях возник Мюнхен, конечная точка нашего маршрута. В столице Баварии нам предстояло затеряться в толпе, и далее автобус должен был везти туристов, от которых осталось едва ли две трети, на какой–то известный курорт в горах. Не только мы одни покинули нашу группу, многие уже затерялись в Швабии, и наверняка многие отстанут в Мюнхене. Это не вызывало удивления руководителя группы, и я поняла, что в каждую поездку попадают, наряду с нормальными туристами, люди, которые едут на заработки. Не только наши коллеги, но и нянечки, домработницы, посудомойки, сезонные рабочие, — всех принимала и оплачивала Германия, чтобы собственные ее дети не занимались простым тяжелым трудом. Впрочем, это были и остаются проблемы всех развитых стран, а мы встретились на площади перед ратушей с широкоплечим парнем по имени Вальтер, и он отвез нас в пансион, где нам предстояло провести ближайшие полгода, предусмотренные контрактом.

Вальтер с явным акцентом говорил на немецком, но русский оказался тоже не родным для него, поскольку происходил он из Латвии, и был стопроцентным латышом.