Наследник императора - Александр Старшинов

— Вообще-то я теперь все время ношу штаны, — признался Приск. — Так для очень важной части тела надежнее.

— Вот похабники! — хмыкнула Кориолла.

— Подруга солдата! Привыкни с дерзким словам! — заговорил вдруг Фламма, изрядно захмелевший.

Малыш притащил для малышки Флорис замечательную колыбель — сам сработал, о чем радостно сообщил, ставя подарок на пол.

Про Валенса Кориолла ничего не говорила, а Приск и не стал спрашивать — приходил, не приходил, навязывался, приставал — неважно. Ясно, ничего старику не обломилось, раз пришлось продать дом, — впрочем, у старого поклонника Бахуса денег никогда не водилось.

Десять дней, пожалованные Требонием, пролетели как миг. А дальше пошли служебные будни — военный трибун велел спешно укреплять поселение вокруг Дробеты земляным валом да кольями — война, пусть и не объявленная, стучалась в дверь, и даже Требонию было ясно, что даки могут объявиться на берегах реки в любой момент. После смерти Лонгина цена всем прежним договорам была — медный асс.

В эту зиму Данубий не замерзал, река вскрылась рано, зато варвары пожаловали в низовья и ограбили сразу несколько караванов судов, идущих вверх по течению.

В Дробету прибыл отряд новобранцев, вроде как обученных, но ничего толком не умеющих, и теперь Приск тренировал их до потемнения в глазах — как когда-то Валенс мучил восьмерых тиронов-мальчишек.

Лорику он купил, взяв деньги в долг, шлем ему подарил Малыш, а поперечный гребень — старый центурион из Дробеты, уходивший в отставку по ранению. Одно было неясно: как и где устроить Кориоллу, Малышку и Флорис. Прим и Галка могли жить вместе с Обжорой — но женщинам в лагере было не место, и Требоний пока закрывал на нарушение глаза — но лишь до той поры, пока не придет известие, что Траян выступил из Рима. А что император вскоре отправится в поход, было ясно всем.

Пришлось центуриону набрать у товарищей в долг — у Тиресия, Фламмы, даже у Оклация, после чего Кука отправился подыскивать комнатку в поселке. Расценки, конечно, здесь были не римские, но все равно Кука скрежетал зубами, до хрипоты торговался, ругался, грозил, наконец сговорился на две жалкие клетушки: одна для женщин, вторая — кладовая и кухня, где должны были спать рабы.

Переезжать пришлось в спешке, потому что теплым апрельским утром явился к центуриону в дом Малыш и сказал, смущенно глядя в пол:

— Пришло письмо от Адриана. Траян назначил его командовать Первым легионом Минервы. Нас он всех берет к себе. Пришел приказ о переводе — почти весь наш «славный контуберний» отправляют к нему, только Луций Корнелий остается в Ракаи.

— Ты вроде как и не рад? — спросил Приск.

— Я думал… — Малыш замялся, — что так и пребуду при машинах.

— Как будто в Первом легионе Минервы нет машин! — хмыкнул Приск.

Малыш на миг опешил, потом расплылся в улыбке:

— А ведь правда!

Глава IV

ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ

Весна — лето 858 года от основания Рима

Долина Бистры

Легион Везины — как гордо именовал пилеат свое соединение, взял штурмом лагерь на Бистре и вырезал весь гарнизон. Подобрались даки к укреплениям еще до рассвета, когда небо на востоке только-только начало светлеть, а всю долину наполнял густой белый туман. Даки ринулись на штурм, засыпав стены лагеря стрелами и подкатив сразу к двум воротам тараны. Один из караульных что-то успел прокричать, прежде чем стрела сбила его с башни. Но сигнал на подъем еще не звучал, и, хотя несколько мгновений спустя в лагере подняли тревогу, загорелся заранее приготовленный на случай ночной атаки стог сена, но поздно было играть трубам, поздно надевать лорики и хвататься за мечи — створки ворот с грохотом рухнули, и лагерь смертной волной затопили даки. Всех, кто находился внутри стен, вырезали — всех до единого, включая рабов и прислугу. Лагерь жечь не стали, но убитым отрезали головы и унесли с собой — выставить на копьях как свидетельство славы. А тела оставили на добычу лесному зверью, что не замедлило пожаловать на пир.

Томы, Нижняя Мезия

Наместником Нижней Мезии был ныне Луций Фабий Юст, человек исполнительный и Траяну преданный, однако вряд ли император мог бы ему доверить командование армией, как когда-то позволил это сделать Лаберию Максиму.

С момента своего назначения Фабий Юст занимался в основном одним важным делом — строительством Никополя, города, заложенного самим императором Траяном после победы над варварами близ Дуростора — когда растеклись они по провинции кровавой волной по зимним дорогам и едва не вырвали всю Мезию из-под власти Рима. За постройкой нового города — и в будущем новой столицы Мезии — Юст не видел собиравшихся на севере грозовых туч. Известия о захвате Лонгина, о плане восстановления крепостей и вообще о планах именно войны, но никак не мира его расстроили как человека, который запланировал себе на ближайшие годы занятие по душе — то есть возведение нового богатого города. От этого милого сердцу занятия его отрывали и влекли на труды военные, что в принципе должно было радовать сердце истинного римлянина, но сердце Юста не радовалось этому вообще.

Но делать нечего — приказ императора есть приказ императора, обойти его никому не дано, как ни крути. Посему полетели в Новы и Эск приказы: Первому Италийскому да Пятому Македонскому — готовиться к новой войне, к новым испытаниям и новому нашествию варваров.

Долина Алуты[82]

Окруженный тремя рядами укреплений из череды рвов и валов, римский лагерь в долине Алуты[83] служил опорой власти в новых землях. Иной власти, кроме военной, в этих местах вообще не было. И хотя формально новыми владениями управлял наместник Нижней Мезии, тащиться с жалобой к нему в Томы никто не отваживался. На новых землях жили крестьяне с военной выправкой, из всего сельхозинвентаря уважавшие разве что один серп, ибо не раз доводилось им прежде снимать урожаи с чужих полей; торговцы, ловко торгующие лишь одним товаром — рабами, ремесленники, умевшие починить лорику или построить баллисту. И все дома, кирпичные или деревянные, здесь выходили на манер родной казармы. После того как два года назад почти все местное население ушло за перевал Боуты, оставив землю и дома победителям, край этот обезлюдел, поля зарастали травой и кустарником, сады и виноградники дичали. То и дело в небо поднимались черные столбы пожаров — это прежний хозяин возвращался из-за перевала и, задыхаясь от ненависти при виде чужака в родном жилище, поджигал деревянное строение.