Время покупать черные перстни - Александр Борянский

— Боже мой! — притворно всплеснул руками Зурпла. — Скоро окажется, что мы прибыли на Полинту тоже из-за вас!

— Так оно и есть! — подтвердил догадку Кондратия Крим Брюле. — Догматерия я выписал исключительно с целью пригласить какого-нибудь Межзвездного для расправы с хищником, а заодно и с Фингалом. Прилетели вы…

— Д-а-а-а! — воскликнул Последняя Инстанция. — Вашему умению закрутить интригу в узел можно только позавидовать!

— Недаром же вторая часть моего литературного псевдонима — Кристи, в честь прославленной писательницы криминальных историй, в которых действует детектив Эркюль Пуаро!

— А первая?

— Что первая?

— Первая часть вашего псевдонима? — спросил Виктор. — В чью честь?

— В честь другой не менее знаменитой английской писательницы, автора так называемого «дамского» романа, Шарлотты Бронте, которая своими произведениями исторгала водопады слез у многих поколений читательниц. Мой полный псевдоним — граф Бронтекристи, а в моих повестях обязательно присутствуют персонажи Агата и Шарлотта.

— Секунду, — сказал Межзвездный Охотник и вытащил из-за пазухи потрепанную книжку, которую так и не успел дочитать до конца. — Так это вы написали?

— Да. «Убийство в морге» — мое любимое детище. Критика считает «Смерть наложенным платежом» лучше, а мне все-таки ближе «Убийство…», — без ложной скромности признался граф Бронтекристи. — Но с детективами покончено! Признаться, успех у публики начал меня утомлять, и я решил посвятить дальнейшее творчество созданию совершенно нового жанра. Однажды мне пришла в голову мысль, что про смерть пишут много и часто, возьмите трагедию и драму, психологический роман и вещи в стиле «черного юмора», не говоря уже о детективах, которые построены только на том, что кого-то зверски убивают на первых страницах! А вот рождению человека в литературе не повезло. Я не говорю о рождении человека в переносном смысле, когда описывается какой-нибудь Пека Чмырь, который «завязывает» с уголовным прошлым и встает на стезю добродетели к зубофрезному станку, — я говорю о рождении человека после девятимесячного заключения в утробе матери. А ведь смерть и рождение — это две крайние точки, два полюса такого загадочного процесса, который называется жизнью. И я решила начать новый жанр — жанр романа-геборуны, увлекательного повествования о зачатии, вынашивании и появлении на свет. В отличие от детектива, где речь может пойти о смерти любого, самого невзрачного субъекта, геборуна должна описывать реальное, достаточно известное лицо, ибо давно подмечено, что читатели обожают смаковать интимные эпизоды из жизни знаменитых артистов, писателей или ученых. Я долго думала, кого из современников выбрать в качестве героя своей первой геборуны, и после всестороннего анализа остановился на Сублимоцарте…

— Постойте! — перебил писательницу Джонг. — Но величайший гений квантованной музыки — не совсем человек. Он — дитя человека и кибернетики, био-компью-зи-тер!

— Ну и что? — удивился начальник полиции. — Повесть о том, как вошел в мир малыш со встроенным музыкальным нанопроцессором, сразу стала бестселлером! В глубоко реалистическом ключе я стремился отразить побудительные мотивы, толкнувшие его родителей на этот далеко идущий интимный акт и, если судить по отзывам прессы, мне это удалось в какой-то мере… Очень хотелось бы подарить мою новую книгу вам, но, по странной случайности, у меня с собой нет ни одного экземпляра!

— Ничего страшного! — заверил родоначальницу геборун Виктор. — На Земле я закажу «Рождение Сублимоцарта» по межпланетному библиотечному абонементу. А пока суть да дело, прошу поставить автограф на «Убийстве…»!

После соблюдения торжественной церемонии, граф Бронтекристи предложила выйти во внутренний дворик Дворца.

— Не хочу! — закочевряжился невыспавшийся Зурпла. — Все ваше здание насквозь пропахло продажной юстицией, а у меня на нее — аллергия! Я устал и жажду единственно покоя!

— Но мы очень просим! — чуть не плача принялись уговаривать гостя Доброжелательница, Божественная Лулу и граф Бронтекристи в один голос. — Хотим перед расставанием продемонстрировать цвет столичной полиции.

Под дружным напором трех милых дам Кондратий не устоял и согласился.

Цвет столичной полиции был преимущественно краснорожим. Особенно выделялся правошланговый. Как говорится, кровь с коньяком. Но по внешнему виду было понятно, не брезгует он и менее дорогими напитками.

Зурпла втянул ноздрей воздух…

Эпилог

— Ты мне представляешься путником, одиноко бредущим по пыльной дороге под палящими лучами светила. Вокруг расстилается чудесный пейзаж, но путник не замечает ничего, он сосредоточен на призрачной цели: дойти во что бы то ни стало от пункта А до пункта Б, а зачем — и сам не ведает!

— Все мы путники на дороге познания. — согласился я. — И достигая цели, мы не достигаем цели! Но наше движение оправдано хотя бы тем, что мы — движемся!

…и вдруг все закружилось перед глазами. Рослые полисмены съежились и превратились в аккуратные штабеля груботканых мешков, набитых зерном. Мраморный пол стал дощатым. Дворец правосудия неузнаваемо преобразился и сделался чем-то вроде темного и пыльного амбара. Из-под стрех потянуло смрадом летучих мышей. Мир, данный землянам в их ощущениях, сократился до размеров заурядного вместилища урожая дивного злака.

— Что это? — закричал оружейный мастер, очумело покрутив головой.

— Ты про перемену декораций? Насколько я понимаю, адаптизол, принятый перед нуль-перелетом, перестал действовать. У меня масса тела поболее твоей, и я уже несколько минут воспринимаю Полинту не так, как прежде.

— Чудеса, да и только! Амбар какой-то…

— Какие же это чудеса? Сам говорил, «последнее слово медицины». Ты знаешь, я только сейчас понял одно, Кондрат. Амбар не амбар, а вот мешки мне уже попадались. И запахи… Впечатление такое, что адаптация моей нервной системы к адекватному восприятию окружающего протекала не так гладко, как у тебя…

— Ты хочешь сказать, что все наши злоключения на Полинте были галлюцинацией? Что на самом деле не было ни охоты на догматерия, ни покушений? Просто бродили мы по громадному амбару наподобие дезинфекторов, и окружали нас пыльные мешки да кожаны с нетопырями?!

— Нет. Я хотел сказать то, что я сказал. Адаптизол действительно помог нам поверить, что аборигены такие же, как мы сами. Мы общались с ними, ругались и даже оказались втянутыми в интригу. Но действие препарата окончилось, маятник приспособляемости наших организмов резко качнулся в противоположную сторону, и местные жители стали выглядеть пыльными мешками с ячменем. Истинная же реальность находится где-то посредине между этими полюсами.