Боги войны. Запрещенная реальность. Зеленая машина. - Жерар Клейн

— Может быть, подземные воды…

— Может быть, и так, а может быть, и нет. Возможно, там что-то выходит, если эта площадь немного использовалась. Что-то, что увлажняет и, рассеивает новые семена, понимаете… один из этих маленьких роботов-садовников, которые раньше применялись в общественных парках.

— Вы так считаете?

— Не подкалывайте меня, мистер Остерли. Я только сказал, что это возможно. — Он вынул один из своих приборов. — Оттуда идут сигналы, снизу, справа и слева, сконцентрированные от основного пункта. Да, вообще-то это вполне возможно.

— И куда мы теперь поедем?

— Во всяком случае, не вдоль. Никому не будет никакой пользы, если на землю опустится наш пепел.

Джиллиад выключил двигатель.

— Что будем делать? Просто сидеть здесь?

— Да, пока что-нибудь не придет в голову.

Джиллиад свирепо посмотрел на него. В последнее время жизнь казалась ему пустой и неинтересной. Вещи, которые когда-то имели смысл и значение, казались пустыми и никчемными. Боже милостивый, они могут сидеть здесь вечно, притащить сюда целый арсенал приборов и все равно не продвинуться ни на шаг. Если кто-то что-то предпримет, то остальные, по крайней мере, получат указание, которое, возможно, чем-то поможет остальным. Предположим, он проползет по-пластунски по этой тропинке, приготовившись к оборонительной силе автоматических орудий. Благодаря своей сверхбыстрой реакции он, возможно, сумеет вовремя откатиться. Но зато одно орудие, по крайней мере, выйдет из строя.

Джиллиад понимал, что шанс остаться в живых был мизерным, но тупая злоба в нем перевешивала инстинктивную сдержанность. Время, когда в нем по-настоящему нуждались, прошло, и кроме того, было еще что-то, еще кто-то… он избегал об этом думать…

И потом — что значит его смерть? Некоторые волнения, несколько ужаснувшихся свидетелей… кому до этого есть дело?

“Мне, — сказал в нем какой-то голос. — Мне это небезразлично, так как я тоже люблю тебя. Что ты этим докажешь?”

Он застыл. Телепатический прибор, вдруг подумал он. Где эта проклятая штука?

“Пожалуйста, Дэйв, не ищи его. Ты говорил о том, что не хочешь выворачивать свою душу — так взгляни в мою, пожалуйста”.

Он почти с гневом осознал, что его мышление приспособилось, но вдруг был увлечен неожиданным чувством. Она так любила его!

“Любимая, я не знал этого”.

“Я тоже, пока ты не убежал”.

Он почувствовал тепло, нежность и некоторую подавленность. Потом: “У вас какие-то затруднения?”

“Еще бы!”

“Я могу вам помочь?”

“А разве ты сможешь?”

“Надеюсь. Мы здесь говорили об этом, и у Кейслера появилась новая идея. Наивысший, кажется, немногое сделал, чтобы помочь Вельту. Мы полагаем, он нейтрален”.

“И?”

“Кейслер предлагает, чтобы ты помимо Вельта попытался связаться прямо с Наивысшим. Это значит, попытаться с помощью усилителя, если он у вас есть, вызвать его прямо с того места, где ты находишься”.

Джиллиад непроизвольно кивнул и повернулся к Гримму.

— У вас есть усилитель?

— Что за усилитель? Зачем он вам?

Джиллиад объяснил, что он услышал, и Гримм тотчас же кивнул.

— С собой нет, но достаточно деталей, чтобы собрать. Это должен быть вполне определенный усилитель, иначе он не будет работать в преломляющем поле. Дайте мне пятнадцать минут времени.

Пока он работал, Джиллиад задумчиво смотрел на Остерли.

— У меня уже было странное чувство, когда вы настояли на том, чтобы я одел свой самый толстый пиджак. Вы, вероятно, знали, что в нем установлен телепатический прибор.

Остерли ухмыльнулся.

— Я и есть тот самый старый сводник, — сказал он.

Джиллиад попытался сделать злое лицо, но у него ничего не получилось.

— Ну, хорошо, вы победили. Большое спасибо. — А внутренне он сказал: “Не сейчас, дорогая, иначе мне будет слишком жарко”.

“Ты этого не любишь?”

“Да нет, ты знаешь, но я слишком далеко, чтобы суметь что-то сделать”.

“Чтобы показать тебе, что я чувствую в действительности, я оставляю тебя в покое — но только еще минуточку”.

Через несколько секунд Джиллиад покраснел, но ослепительно улыбнулся.

— Готово. — Гримм что-то протянул ему. — Нажмите на кнопку и говорите.

Джиллиад взял микрофон размером с карандаш и поднес его к губам. Он не имел никакого представления, что ему говорить, он не придумывал никакой речи, но ему показалось логичным говорить нормально.

— Говорит Дэвид Джиллиад. Я обращаюсь к существу или группе существ, которые известны мне, как Наивысший… Вы понимаете меня?

— Да, я понимаю. — Голос, нейтральный и спокойный, возник, казалось, рядом с ним прямо из воздуха, и Джиллиад вздрогнул.

— Вы знаете меня?

— Я знаю тебя. Ты Дэвид Джиллиад, восприимчиво-резистентный, и как таковой ответственный за восстание.

— Какую роль вы играете?

— Никакой. Я нейтрален.

— Вы прячете Вельта.

— Я сообщаю: Вельт искал убежища в этой местности. Я его не прятал.

ГЛАВА 26

Вельт вскочил.

— Ты меня предал!

— Я не принимал на себя обязанности прятать тебя. Ты попросил разрешения остаться здесь, и я тебе позволил.

Вельт начал сыпать проклятиями. Лицо его заливал пот.

Издалека донесся голос Джиллиада:

— Ты дал Машину Желаний.

— Это не совсем так. Она была построена по указаниям, которые я давал для менее глобальных целей.

— Но ты знал, что ее могут переделать?

— Техническая информация нейтральна. Она созидает и разрушает не сама по себе, а в соответствии с манипуляциями владельца.

Джиллиад злобно уставился на микрофона руке, когда до его сознания медленно дошло, что он смог это сделать со своим превосходящим человеческий интеллектом.

— Я должен сделать вывод, что ты давал техническую информацию без оглядки на то, кто ее требует?

— Правильно.

— Боже мой, ты мог бы дать иммунным оружие, которым они уничтожили бы все человечество!

— Это предложение поступало, но с оговоркой, что тогда погибнут и они сами.

Джиллиад тихо выругался.

— Какой именно цели ты служишь… что ты делаешь?

— Я ничего не делаю. Моя задача в том, чтобы давать техническую информацию вне зависимости от того, кто ее требует, и так же вне зависимости от того, для какой цели будет использована эта информация.

Джиллиад сдерживал желание расцарапать себе голову. Он знал, что это превосходит возможности его разума. Наконец — почти самому себе — он сказал:

— Этому должна быть причина.

— Конечно, причина есть.

— Тогда я охотно узнал бы ее.

— Хорошо, но тогда дай волю своей фантазии. Я представляю разум такой высокой ступени развития, что было бы бессмысленным это объяснять. Его возраст по вашим масштабам бесконечен; для него прошедшие миллионы лет как мгновение; он наблюдает рождение и смерть звезд, исчезновение галактик, как вы смену времен года. Но превыше всего стоит его абсолютное сочувствие ко всякому живому разуму. — Голос сделал паузу и продолжал: — Вселенная, опять же по вашим масштабам, бесконечна. Я могу вас заверить, что вы с вашей планеты даже с помощью сложивших приборов можете видеть лишь такую ничтожную частичку ее, что она почти не существует, если сравнивать ее с истинной неизмеримостью всего остального. Подумайте об этом, если я вам скажу, что бесчисленные разумные существа возникают каждое мгновение, и каждую секунду цивилизации, подобные вашей, достигают критического периода своего развития. Эти критические периоды можно сравнить с переходом из состояния куколки в бабочку, но они бесконечно опаснее. Как только культура достигает этой стадии, она оказывается между зрелостью и вечностью. Если я вам скажу, что до настоящего времени из двадцати миллионов культур этой стадии достигли только две, вы получите представление о степени опасности. Вы сами встали на край пропасти, угрожая себе войной, смертельно опасным оружием и финансовым крахом. Многие цивилизации в такие критические мгновения исчезали навсегда. Поэтому нужно было что-то делать, но не вмешиваясь активно в свободный рост культур, и после множества экспериментов этот метод сочли удачным. Со времени его применения соотношение двадцать миллионов к двум изменилось. Теперь шанс на выживание составляет девяносто процентов. — Голос умолк.

Джиллиад сглотнул и беспомощно посмотрел на своих спутников.

— Но как? — наконец спросил он бесцветным голосом.

— Введение прогрессивных технологий дает растущим культурам направляющую линию. Как используются эти технологии — безразлично. Культура в этой стадии интровертирует, она должна отвлечься сама от себя.

— Но… Боже, мы почти триста лет были порабощены. Погибли миллионы людей.