Тени колоколов - Александр Доронин

Когда-то на горе стоял Искер-городок, столица сибирского Кучум-хана. Кучума победил воевода Ермак, его послы затем челом били Ивану Грозному. С того времени, когда дьяк Данила Чулков «посадил» острог над Иртышом, прошло шестьдесят лет. Теперь Тобольск — столица Сибири, есть у него и свой герб: на задних лапах сидят два соболя и между ними воткнуты две стрелы. В Тобольск из-за границы приезжают, по торговой части он — самая главная крепость Сибири.

Церковь Вознесения, где служил Аввакум, стоит у Прямского извоза. Эта дорога идет к растянутым по взгорью улицам. Там живут немцы и татары. Мимо церкви и зимой и летом проходят торговые караваны, приезжающие даже из Бухары.

Служил протопоп, забот не ведая. Но в последнее время Антихрист, видно, решил испытать его веру на крепость, посылал разные искушения. Вот как расскажет он потом в своих записках: «Приде ко мне исповедатися девица, многими грехами обременена, блудному делу и малакии всякой повинна, начала мне, плакавшеся, подробну возвещати во церкви, перед Евангелием стоя. Аз же, треокаянный слышавшие от нея. Сам разболевся, внутрь жгло огнем блудным. И горько мне бысть в той час. Зажег три свещи и прилепил к налою, и возложил правую руку на пламя, и держал, подеже во мне угасло злое разжежение. И отпустя девицу, сложа с себя ризы, помолясь, пошел в дом свой зело скорбен. Время же яко полнощи, и пришед в свою избу, плакався перед образом Господним, яко и очи опухли, и молился прилежно, даже отлучить мя Бог от детей духовных, понеже бремя тяшко, не могу носити. И падох на землю на лицы своем, рыдаше горце, и забыхся лежа…»

И нынче Аввакум на такую же блудницу натолкнулся. Даже стыдно и вспоминать… С пономарем Антоном из церкви шли. Смотрят, перед лавкой простолюдины собрались. Они к ним.

На крыльце, словно боров, купец Каверза-Боков богатством своим восхвалялся. Под ноги бросил связку собольих шкур. Кто тетерем запляшет перед ним — того водкой угощал или мехом одаривал. Одному, кто всю его руку облизал, даже свою лисью шапку снял. Сколько потехи!

Одной рукой меха и деньги раздаривает, другой крепко к себе пьяную девицу прижимает-милует. А та и рада: звонко смеется и целует купца. Шубейка ее расстегнута, платок с головы съехал, кудри из косы выбились…

«У-у, бесстыдница!» — от воспоминаний Аввакум даже сплюнул.

Из уст Антона вчера он услышал, что Иван Струна бегает за дочерью казака Семена Третьякова. Женатый, а за девушкой погнался… Эх, великая ругань бы не началась… Казак бешеной собаки злее: не посмотрит, что Струну сюда сам царь послал деньги и меха собирать. За всеми этот дьяк следит, стряпает в столицу всякие письма-жалобы. Кто не понравится ему — считай, пропал, бедняга. Здесь собаки больших денег стоят, цена же человека — тьфу! Правда, простой народ в Сибири душевный, в беде не оставит. Научишься жить — соседи последнюю рубаху тебе отдадут. Два года назад, когда Аввакума привезли из Москвы, его семье всего натаскали: мяса и пельменей, замороженной рыбы и даже два мешка муки. Раньше они никого не знали — теперь соседи им стали ближе родных. Анастасия Марковна не зря говорит: «Сам будь человеком, тогда и тебя приголубят». Всю зиму, считай, кормили их. Даже дров не имели — приехали в середине зимы. Так им несколько возов привезли: топи — не ленись.

Чем Сибирь не понравилась Аввакуму — здесь мало духовенства. Да и тех, кто есть, не слушают. Воеводы с попов рясы рвут, бьют чем попало. Взять Алексея Пашкова, с кем он встретился ещё в Енисейске и который теперь в Тобольске собирает струги в поход. Без указа царя повесит. В прошлом году одного попа так пиннул — у того изо рта аж кровь шла.

Воеводы быстро богатеют в Сибири. Не зря, когда уезжают со службы, по приказу царскому с них большие подати берут.

Аввакум, правда, о сибирских нравах и раньше слыхивал. Раньше с ним один поп служил, так он половину Сибири прошел. Целые ночи ему рассказывал, как здесь племя на племя бросается, как воруют, гуляют, как священников встречают. А ныне, живя в Тобольске, сам читает архиепископские грамоты. Там обо всём сказано: русские новоселы и местные жители, кто перешел в православие, крестов не носят, постов не соблюдают, трескают мясо вместе с остяками, зырянами и вогулами, не брезгуя. Немало Аввакум и мордвы здесь встречал. Язычники, они в лесу и Репештях молятся, а потом вместе с русскими в церковь ходят!

Аввакум сначала зубами скрежетал, узнав об этом. Но когда поближе людей узнал, понял, что нарушение христианских обрядов не мешает сибирякам осваивать суровый край, пускать здесь крепкие корни. Русские хитры и в то же время сердцами открытые. Топором хоть церковь-барыню вырубят, хоть терем или лодку. И главное, без гордости этому и других учат. В гости ходят, сами за стол радушно приглашают. Ешь, пей, чего душа захочет, что перед тобой поставлено.

Вот пономарь Антон женат на остячке. Та ему каждый год по сыночку рожает. Все они читать умеют, научились добро собирать. Дом у них огромный, в пять горниц. Всё у них имеется. А когда иноверцы на них кидаются, то Антон уже не пономарь, а отличный стрелок. Через домовую бойницу выстрелит из пищали — рот не разевай, на тот свет отправит. Зла он ни на кого не держит, но и своего не отдаст. Раньше Антон с Петром Бекетовым для царя подати собирал, ходил на берега Селенги и Хилки ставить крепости. Теперь казак Бекетов полковник, а он, Антон Туляров, — голосистый пономарь. Псалмы поет, как соловей.

Задумался об этом Аввакум, а тут до его руки сынок Иван дотронулся.

— Батяня, почему апостол Павел столько мучений принял? Аввакум думал, думал и не нашел, что ответить. Хорошо, Марковна спасла.

— На то он апостол, сынок, — начала она сыну рассказывать. — Из города в город похаживая, об Отце Небесном добрые вести разносил, а тут Пилат услышал об этом и со своими продажными друзьями давай гоняться за ним. Добрые всегда изгои! Ай да Марковна, светлая головушка! Ничего не скажешь, славная жена ему попалась. Всем сердцем протопоп радовался, даже про бессовестного дьяка забыл. А жена взяла да напомнила:

— Петрович, тебе Струна новую Псалтырь подарил. Ее казак Третьяков привез из Москвы. Посмотри-ка, какая она красивая!

Из ящика стола вытащила книгу, улыбаясь, положила перед мужем. Глаза Аввакума словно дождевой пеленой покрылись. На Псалтыри, о которой и раньше он слышал, нарисован тремя перстами крестивший поп и внизу золотыми буквами написано: «С греческого перевел Арсений Грек».

— Ах, сатана Никон! Что с нашей верой сотворил! Иуда! — застонал протопоп.

Потом он до полуночи сидел над книгой, гусиным пером вычеркивая строки и проклиная весь свет. Иудей Арсений Грек, который русский язык знал так-сяк, с греческого так перевел псалмы — смысл их совсем непонятен. Ни души в них, ни ума…

Протопоп заснул только под утро, да и тогда на кровати метался, словно клопы его кусали. Рожденный русским, он всем существом слился с душой своего народа и теперь, как мог, защищал его.

Просвещенные люди в России сознавали, что страна во многом отстала от заграницы. По изданию книг и церковным обрядам греки, например, стояли выше русских. Москва не имела переводчиков с греческого. Притом Никон и царь свои книги считали «испорченными». Вот почему из Константинополя был приглашен архимандрит Бенедикт, который считался доктором богословия. И ошиблись: у Бенедикта документы были липовыми, и к тому же по-русски он даже говорить не умел!

Тогда богобоязненный Алексей Михайлович написал в Киев, который славился ученостью, и попросил оттуда прислать в Москву переводчика Дамаскина Птицкого. С ним приехал и иерей Епифаний Славенецкий, который не столько книги переводил, сколько крутился вокруг Никона.

Царский постельничий Федор Ртищев при церкви Федора Стратилата открыл училище, куда из Киево-Печерской лавры и из других монастырей Малороссии было собрано тридцать умных монахов.

Будущих переводчиков окрылил приезд из Иерусалима Патриарха Паисия. «Далеко видящим владыкой» Паисий назвал Никона ещё тогда, когда тот был архимандритом Новоспасского монастыря. И недаром этот хитрый иезуит и католик царю Алексею Михайловичу напишет: «Мне очень понравилась речь Никона. Он впередсмотрящий, искренен и крепко стоит за тебя». Понятно, Паисий и Никон вели разговор о церковных обрядах и о том, как устранить между ними разногласия. Греки и другие христиане крестились тремя перстами, русские — двумя. Эти и другие расхождения не пускали Москву на арену международной жизни. Никон и после, уже будучи Патриархом, встречался с Паисием, и оба пришли к одной мысли: надо идти по одному пути.

В Москве не все поверили Паисию. Однажды он с собой привез ученого-богослова Арсения. Вскоре его посадили в тюрьму Соловков. И если бы оттуда Никон не вытащил его, Арсением Греком он бы не стал.

Это он, Аввакум, первым из единомышленников восстал против Никона. За это Никон и отправил его в далекий Тобольск. И теперь дальше повезут, столько мучений и горя впереди! Ладно бы один был, а тут ещё дети малые — души невинные. Им-то за какие грехи страдать? Пока ещё Аввакум не знает, что там, в Даурии, он двоих малюток похоронит, а затем и самого заживо похоронят в земляной тюрьме, без света небесного станет жить и без верных друзей. Один-одинешенек, отвергнутый никоновским духовенством, он всё равно не сломается, и его голос услышит вся Россия. Но это потом…