Женщин обижать не рекомендуется. Сборник - Валентин Черных

— Где нет носильщиков, нет и тележек. — Писатель взвалил через плечо сумку с компьютером, взял большую сумку, и мы пошли.

Я видела, что ему тяжело, молча взяла у него сумку с компьютером и почувствовала, как врезался ремень в мое плечо, прикрытое только тонким шелком кофточки. Он не протестовал, просто улыбнулся, как благодарно улыбаются женщине, которая тебя понимает. Впереди была крутая лестница на мост виадука, который проходил над путями. На середине лестницы писатель остановился и прервал восторги Светланы Петровны о рыбалке и местных пейзажах:

— Возьми у нее компьютер.

Светлана Петровна взяла компьютер и замолчала. А я обрадовалась: он тоже заботился обо мне. У большой сумки были две ручки. Я взялась за одну, он — за другую, он снова улыбнулся мне, теперь сумку мы несли вдвоем.

Положив сумки в багажник, писатель сел на заднее сиденье, Светлана Петровна попыталась сесть с ним рядом, но он ей показал на переднее сиденье.

Он вошел в апартамент, и по его взгляду я поняла, что он сразу заметил и застиранное белье на постели, и подтеки на потолке, и незакрывающиеся створки шкафов.

— В зале вас уже ждут, — сказала Светлана Петровна.

— Чаю, — сказал он.

Я включила плиту, достала из холодильника приготовленные Иркой бутерброды, заварила чай — английский, с бергамотом, из Иркиных запасов, — сказала:

— Приятного аппетита, — и пошла к выходу.

— Садись, — сказал он. Я села, помня предупреждения Ирки ни в чем ему не перечить. Он налил мне чаю и спросил:

— Ты кто?

— Водитель в киногруппе.

— А по профессии?

— Профессиональная секретарша. Сейчас без работы. — Я сразу решила говорить ему только правду: мужиков в таком возрасте обмануть невозможно.

И тут в апартамент ворвалась Ирка, расцеловала писателя и заговорила о рыбалке и парном молоке.

— Пошли, — оборвал ее писатель.

Мы спустились в кинозал. Ирка комментировала происходящее на экране.

— Ну и как? — спросила Ирка, когда просмотр закончился.

— Полное говно.

— Некоторые эпизоды неплохие. А пейзажи просто великолепны, — начала возражать Ирка.

— И пейзажи говно, — сказал писатель и спросил: — Оператор пьет, что ли? Почему так много не в фокусе?

Ирка промолчала. Оператор пил. Он давно не снимал. Ирка платила ему половину того, чего стоил хороший оператор.

— А этот актер, который якобы писатель, почему он такой заторможенный. Тоже пьет?

— Он немного скован, но не пьет, — ответила Ирка. — Петенька, придумай что-нибудь, очень мало действия. Сейчас мы пообедаем, у нас, как в Европе, на съемках бесплатные обеды.

— Если бесплатные — значит, плохие, — сказал писатель. — Я обедаю в шесть вечера. — Он достал деньги из кармана куртки и протянул мне. — Она знает, что я ем. — Писатель кивнул в сторону Ирки и пошел.

— Что ему приготовить? — спросила я.

— Что-нибудь диетическое, — ответила Ирка. — У него или колит, или гастрит, как у всех мужиков его возраста.

Я завела машину и поехала на местный рынок. Я пыталась разобраться в том, что произошло за эти три часа. На вокзале я ему понравилась и он понравился мне, и мужчина, и женщина это чувствуют сразу. Тогда почему он делал все, чтобы разрушить первое впечатление? И вдруг я поняла: меня испытывают. Ведь если женщине нравится мужчина, она его испытывает чуть ли не ежеминутно: на жадность, на чистоплотность, на пошлость. И это глупость, что любовь зла — полюбишь и козла. Сегодня козлов отшивают сразу. Пока я не допустила ни одной ошибки. Я не кокетничала, не говорила глупостей, не задавала бессмысленных вопросов. И только сейчас я поняла, что когда он протянул деньги мне, а не Ирке, впереди одно из главных испытаний: умею ли я готовить. Многие мужчины хорошо приготовленной еде придают преувеличенное значение, особенно если ты не ходишь на службу, а обедаешь дома, а у нас еще не наступило время, когда рядом с домом есть несколько ресторанов, из которых ты можешь выбрать если не лучший, то хотя бы тот, где запомнят твои вкусы.

На рынке я купила кусок осетрины, помидоры, молодую картошку, огурцы, петрушку, укроп. Обед я готовила у себя в номере и принесла в апартамент около шести. На мой стук в дверь я ответа не услышала и, войдя, увидела, что писатель спит на диване. Когда я ставила еду в духовку, я даже не почувствовала, а ощутила его взгляд. Когда мужчина рассматривает тебя спереди, инстинктивно одергиваешь юбку и сводишь ноги, но я наклонилась над духовкой и была абсолютно беспомощна. Я даже не могла одернуть юбку и с ужасом подумала, что из-под юбки, возможно, видны трусики.

— Извините, я вас разбудила, — сказала я, не оборачиваясь.

— Я уже не спал, — ответил он.

Когда я расставила на столе запеченные в сухарях нежные ломти осетрины, молодую картошку с укропом, он даже вздохнул от удовольствия:

— Обожаю рыбу!

И здесь я не ошиблась. Когда Бог хочет помочь женщине, он ведет ее, оберегая от ошибок. И вдруг писатель спросил:

— О чем вы подумали, когда почувствовали, что я вас рассматриваю?

— Я ни о чем не успела подумать, — ответила я. — Я просто почувствовала свою полную беспомощность.

— Обычно женщины с ужасом думают, не видны ли трусики, — сказал он. И я окончательно решила говорить ему только правду. Я не стала обедать с ним, но кофе мы пили вдвоем. Он привез хороший кофе в гранулах. Он молчал, пил кофе, поглядывая на меня. Я старалась на него не смотреть.

— Начнем работу, — наконец сказал он.

Писатель диктовал мне сразу на компьютер. Это были самые счастливые дни в моей жизни. Я участвовала в создании фильма.

— Все. Точка. Конец, — сказал писатель.

— Стало намного интереснее, — сказала я и спросила: — Вы останетесь на съемках?

— Нет, — ответил писатель. — В кино, как в кинологии, надо скрещиваться только с породистыми, элитными собаками. Если скрещиваешься с ублюдком, то все равно получится ублюдок. Моя и твоя подруга Ира, к сожалению, не из элитной породы. Я сделал все, что мог, больше от меня уже ничего не зависит. — И он грустно улыбнулся. Мне хотелось его утешить, но я тогда не нашла слов.

Утром я отвезла писателя на вокзал. Мы занесли сумки в купе.

— Спасибо тебе, — сказал писатель. — Ты замечательная.

После таких слов мужчина обычно целует женщину, но он не поцеловал. Я задержалась на перроне, надеясь, что он сейчас подойдет к окну вагона и я помашу ему на прощанье, как машут все провожающие в кино и в жизни. Но он не подошел к окну. Теперь я ждала только окончания съемок, мне все стало неинтересным. Экспедиция закончилась через две недели. Я вернулась в свою однокомнатную квартиру и стала ждать его звонка. И он позвонил в этот же вечер.

— Как прошли съемки? — спросил он.

— Я могу приехать и рассказать, — ответила я.

Он помолчал и сказал:

— Приезжай.

Я знала, как все произойдет. И я приезжала к мужчинам, и мужчины приезжали ко мне. Мы посидим за столом, выпьем шампанского, шампанское и коробка шоколадных конфет — обязательные атрибуты, когда тебя ждет мужчина, на большее у них фантазии не хватает. Потом он включит музыку, подтанцует меня к постели. Но пошло совсем не так, как я предполагала. Не было ни шампанского, ни музыки. Был чай с печеньем. Он выслушал мой рассказ о съемках и спросил:

— Как у тебя с работой?

— Никак. Отдохну и буду искать.

— Мне нужен литературный секретарь. — Он протянул лист. — Дома изучишь. Если согласна с условиями, завтра можешь выходить на работу.

Он пожал мне руку, и я поехала домой. Вечером я изучила свои будущие обязанности. Я должна была набирать на компьютере черновики его текстов, его правку вносить снова в компьютер, подбирать в библиотеках материал к сценариям и роману, над которым он работал, делать вырезки из газет по темам, которые были указаны им, и вводить их в компьютер, привести в рабочее состояние его библиотеку, то есть ввести в компьютер названия книг с краткой аннотацией, участвовать в переговорах с киностудиями и издательствами, регулярно читать кино- и театроведческие журналы и вносить в компьютер имена молодых режиссеров, которые набирали известность, — всего таких пунктов было больше пятидесяти, кроме того, я должна была закупать продукты, относить белье в прачечную и химчистку.

В обязательствах было предусмотрено все, что должна была делать домработница, литературный секретарь, литературный агент и шофер, потому что такое количество дел без машины выполнить было невозможно. Правда, и платил он в два раза больше, чем я получала в министерстве.

Он рано ложился спать и рано вставал. Утром, когда я на его «фольксвагене» привозила продукты с рынка и магазинов, уже были готовы новые тексты, которые я начинала набирать на компьютере. Иногда мне не хватало восьми часов, он посматривал на меня, ожидая, по-видимому, взрыва, истерики или требования платить больше. Я молчала и делала свое дело. Каждый вечер я оставляла на кухне листок с подсчетами, на что потрачены деньги. На следующее утро этого листка я не видела. Деловые встречи он обычно назначал в ресторане Дома кино. В министерстве я занималась составлением договоров вместе с юристом и довольно быстро разобралась в авторском праве, во всяком случае неясности в формулировках, которые можно было трактовать не в пользу писателя, я замечала сразу, теперь, пока я не консультировалась с юристом и не вносила все замечания и поправки, он договор не подписывал. Так прошло полгода, мое испытание явно затягивалось. Он жил в кооперативном писательском доме, что у метро «Аэропорт». Здесь было несколько таких домов. Утром, когда я подъезжала, из раскрытых окон уже доносился стук пишущих машинок, еще очень немногие писатели перешли на компьютеры.