Зеркальные тени - Нина Дьяченко

— Так, мне всё это надоело! — взрывается мужчина. — Давно пора было научить тебя уму-разуму. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

Он поднимает руку, явно желая схватить её каким-то образом и утащить за собой.

Но Элли успевает быстрее, подзывая к себе красно-чёрную стену огня и натравливая на него. Но лишь для того чтобы отогнать, а не убить.

Ему ничего не остаётся, как телепортировать, когда на него несется шквал чёрного пламени.

А Элли мгновенно сгорает, прижавшись к моему телу.

Я надеюсь, что ей не было слишком больно.

Бедная моя, любимая.

Если б я мог, я бы взял на себя твою боль.

… «Где я?»

Пустота, ограниченная двумя стенами: чёрной, поглощающей свет, словно чёрная дыра, и бело-золотистой, сияющей, настолько, что приходится отводить взгляд, хотя глаза у меня существуют только гипотетически.

«Где ты, Элли?! Где ты?! Я не хочу без тебя, не хочу!!!»

Неожиданно я вижу слабый силуэт моей любимой. Её глаза закрыты. Я тянусь к ней всем, чем могу тянуться. Мгновенье — и её полупрозрачный сиреневый силуэт распадется на сиреневые искры, словно осколки звёзд.

Я снова тянусь и обхватываю каждую из них — теперь я вижу, что я — словно сгусток белой, но не сияющей, как стена, сущности. Просто белизна свежего молока.

И её искры застывают во мне, словно мушки в янтаре.

Я сберегу тебя, не отпущу, ты моя! Ты всегда будешь моей! Я не дам тебе уйти.

… «Кой чёрт!»

«Не упоминай меня всуе, я и так тут!»

«Это хорошо, что ты тут», — голос говорит язвительно. «Ты лучше скажи, что нам делать с этими двумя?!»

«А что такого?» — звучит с показной наивностью.

«Что-что, а то ты разве не видишь?!»

«Хм… Теперь вижу», — с вдумчивой интонацией философа.

«Это здорово, что ты видишь. И что нам теперь с этим делать?!»

«Ангел, перестань так нервничать, а то я подумаю, что это у тебя от длительного воздержания».

«Да как ты смеешь! Да если б не эта дурацкая процедура, чтобы обязательно присутствовал и представитель тёмных сил, и светлых, да я бы никогда с тобой!.. Даже на одном поле!»

«Ты критикуешь действия нашего начальства?!» — звучит угрожающе-предупреждающе.

«Н-нет. Просто, я не знаю, что нам делать!» — запинаясь, уже оправдываясь, добавляет второй.

«Я всегда подозревал, что при жизни ты был блондинкой».

«Один из них тоже блондин, причём платиновый, но это не помешало ему сотворить то, что давно считалось невозможным!»

«Да уж… редкое зрелище. Действительно, что нам теперь делать?»

«Вот мне самому интересно. Ведь беленький уже записан в списки богов смерти, кстати, на место убиённого им же братца… Кошмар, если хочешь знать моё мнение!»

«Нет, не хочу. Я и так его знаю лучше тебя. Да-а-а, задачка… Ведь второй раз сущности, подобные этой красавице, НЕ ВОСКРЕСАЮТ. Но этот… не буду выражаться, место не то… схватил её и держит. Не оторвать, разве если его душу порвать на тряпочки, а нам это запрещено, хотя у меня уже руки чешутся».

«Ты хотел сказать рога и копыта?» — хмыкнул второй. «Что ж, выход у нас только один — отправить их вместе, раз уж они так друг в друга вцепились. Такого не происходило со времён Ромео и Джульетты!»

«Что ты бредишь? Это же книга!»

«Так я про книгу и говорю! Если б Ромео и Джульетта были живы, а потом умерли… мы бы столкнулись с точно такой же проблемой».

«Кончай философствовать, а то никогда на обед не вырвемся, а я собирался сгонять на Землю за пиццей. Люблю, знаешь ли, с курицей и ананасами, ещё соус, да…»

«Ой, не трави душу! У нас зарплата только через две недели. Может, захватишь меня и угостишь?» — звучит почти робко.

«Ага, а потом придут ко мне разгневанные ангелы и начнут мне втирать, что я пытаюсь ангела к нам в контору переманить и сделать бесом. Хотя, ладно, как только — так сразу. Давай разгребаться с этими влюблёнными, мне уже надоело пялиться на их объятия».

«Да что ты несёшь! Это ведь только души, энергия, какие объятия тебя сняться в три часа ночи? Кажется, это у тебя проблемы с воздержанием!»

«Будешь ругаться, не получишь пиццу! Особенно, если мы тут весь обед проторчим».

«Молчу-молчу».

«Значит, действуем, объединяем силы, отправляем их к богам смерти — и по пицце на Земле».

«Мне с морепродуктами!»

«Не мешай».

«Извини».

«Эй, ты куда энергию света направляешь, идиот?! Сжечь меня хочешь, что ли?».

«Ой, прости!»

«Вечно с тобой так», — бурчит второй. «Да, кстати, Маюри Мураками, если ты меня слышишь… надеюсь, тебе было весело… Хоть кому-то здесь было весело… передай Герцогу, когда увидишь, что, во-первых, я приду к нему скоро за должком… Видишь ли, однажды он смухлевал, когда мы играли в карты… таро. И предупреди, что мой шеф сказал: если он будет продолжать приставать к сотрудникам без их согласия и доводить лучших работников до суицида прямо на рабочем месте, то ему впарят вечную кастрацию. Удачи вам обоим, влюблённые», — звучит почти без издёвки.

«Да-да! Только поженитесь, так оно приличнее будет!» — быстро добавляет ангел.

Я уже почти вижу их, но проявившиеся образы заслоняют два ослепительных потока: белоснежный и кроваво-алый, словно настоящая кровь, хлыщущая из свежей раны.

Яркий, слишком яркий свет — настолько пронзительный, словно я новорожденный, который впервые увидел солнечные лучи.

Прикрываю глаза рукой — и вдруг все чувства ко мне возвращаются — я снова жив, я вновь функционирую. И я безумно, безгранично счастлив.

Улыбаюсь, ощущая всей душой, что Элли тоже где-то рядом.

Поворачиваюсь, и встречаюсь взглядом с её ошалевшими от счастья фиолетовыми глазами.

Мы оба обнажены, как новорожденные, но наши тела взрослые. Мы вернулись в тот возраст, в котором и умерли.

Кидаемся друг другу навстречу, как только можем пошевелиться, встать с тёплой земли, обволакивающей нас ароматом разогретой на солнце зелени.

Обнимаемся, прижимаемся друг к другу, вжимаемся телами, словно стремимся стать одним целым.

Словно удар молнии, нас пронизывает счастье и любовь, и нежность. Что-то безграничное.

— Маюри! — к нам с воплями кидается Агояши. Честно говоря, раньше никогда не видел её в подобном состоянии: глаза обезумевшие, огромные, халат застёгнут не до конца. Она едва не падет, бежим к нам босиком, явно забыв обуться, забыв про всё на свете.

Резко останавливается перед нами, тепло улыбается, машинально поправляет растрепавшиеся во время дикой гонки длинные волосы.

— Как же я счастлива снова тебя видеть! Я и не надеялась… хотя и знала, что ты… попытаешься. Теперь мы оба бессмертны… и твоя любовь тоже, — она смотрит теперь на Элли без малейшей ревности, почти с умилением.