Генрих IV - Василий Балакин

Вечером 31 июля доминиканский монах Жак Клеман, двадцати двух лет, вышел из города и направился к Сен-Клу. Каким-то непонятным образом он сумел заручиться рекомендательным письмом от председателя Парижского парламента Арле, которого руководители Лиги тогда держали в заключении. Клеман, склонный к мистицизму человек с неустойчивой психикой, был до предела взвинчен пламенными речами парижских проповедников. Он уверовал в то, что на него возложена высокая миссия по свершению правосудия. Монастырское начальство, похоже, и не пыталось вразумить его, если не прямо подбивало на совершение задуманного им преступления. Прибыв в Сен-Клу, он предъявил рекомендательное письмо прокурору Ла Гелю, решавшему, кому предоставить аудиенцию у короля, а кому нет. Тот узнал почерк председателя Арле и, зная о лояльности этого человека королю, решил, что монах принес важное сообщение. В Париже было много роялистов, и в окружении Генриха III надеялись, что они начнут действовать. Доминиканец настаивал на беседе с глазу на глаз с королем. Ла Гель ответил ему, что сегодня уже слишком поздно, но завтра король примет его. Он предложил Клеману для ночлега свой дом с тайным намерением получше присмотреться к нему, поскольку его тревожило смутное опасение. Монах прямо отвечал на задававшиеся ему вопросы с подвохом, и ничто в его поведении не выдавало преступного умысла.

Наутро 1 августа Ла Гель привел его в восемь часов к королю, который как раз совершал свой утренний туалет. Посетители ничуть не помешали ему, поскольку в те времена существовал довольно странный на наш взгляд обычай давать аудиенцию в момент, когда присутствие посторонних, казалось, было бы неуместно. Стражники все же попытались задержать незнакомого монаха, но король, услыхав голоса в передней, распорядился впустить его. В отличие от своих гвардейцев Генрих III, любивший повторять, что от одного вида монашеской рясы он испытывает почти физическое наслаждение, с полным доверием отнесся к посетителю. Доминиканец приблизился, держа в рукаве нож с черной ручкой, которым он накануне резал хлеб на виду у приютившего его на ночь Ла Геля. Клеман низко поклонился королю, протягивая ему письмо, сказав при этом, что у него есть для него секретное сообщение. Генрих III, знавший о существовании в Париже роялистов, потребовал, чтобы его оставили наедине с посетителем. Когда король начал читать письмо, монах со всей силы вонзил ему в живот свой нож. Генрих III моментально выхватил из раны орудие преступления и сам нанес им удар в лицо Клеману, прокричав при этом: «Проклятый монах! Он убил меня! Прикончить его!» Моментально появились стражники и придворные, и на зловредного доминиканца посыпались смертоносные удары, пока тот не рухнул к ногам Генриха III. Ла Гель, невольно послуживший причиной гибели короля, добил злодея своей шпагой, после чего его труп по существовавшему тогда обычаю выбросили в окно, точно так же, как в свое время поступили с телом адмирала Колиньи.

Придворные хирурги осмотрели рану пострадавшего и решили, что реальной угрозы для его жизни нет. Поскольку имелись резонные основания опасаться, что весть о покушении на короля вновь спровоцирует раздор между католиками и протестантами, решили до поры до времени утаить истинное положение вещей, объявив о неудавшейся попытке покушения. Однако Генрих Наваррский имел право знать, как все было на самом деле, и его тут же оповестили через нарочного, на ухо прошептавшего ему роковую весть. Беарнец, плохо умевший хранить тайны, тут же во всеуслышание объявил новость и в сопровождении эскорта из двадцати пяти всадников отправился к Генриху III. Он нашел его лежащим в постели, но выглядевшим вполне сносно для человека, оказавшегося в подобной ситуации. Искусные врачи сделали максимум возможного. Раненый король бодро заверил Генриха Наваррского, что рана не опасна, и благодарил Бога, который уберег его. Уверенный, что и вправду не случилось ничего страшного, король Наваррский вернулся в свою ставку в Медоне.

Между тем состояние раненого резко ухудшилось. Внезапно подскочила температура. Врачи еще раз осмотрели рану и на сей раз объявили, что король безнадежен. В его покоях установили алтарь, и придворный капеллан стал служить мессу, которой напряженно внимал умиравший. Рядом с ним находились самые верные ему люди — Эпернон, Бельгард, д’О и другие, все те, на долю которых выпало присутствовать при последних минутах жизни Генриха III, со смертью которого заканчивалось правление династии Валуа. Среди них был и юноша шестнадцати лет, Шарль Валуа, граф д’Овернь. Будь он законнорожденным, то давно бы уже занимал трон Франции, но он являлся всего лишь бастардом Карла IX. Его дядя Генрих III относился к нему, как к родному сыну. Умиравший король исповедался и получил отпущение грехов. Уходя в мир иной, но еще находясь в полном сознании, Генрих III назначил своим преемником короля Наваррского, выразив в виде своей последней воли пожелание, чтобы присутствующие, равно как и вся знать, признали Беарнца в этом качестве и присягнули ему на верность.

2 августа, в день, когда намечалось большое наступление на Париж (какое удивительное и, вероятнее всего, неслучайное совпадение!), в два часа пополуночи Генрих III скончался. Ему не исполнилось еще и тридцати восьми лет.

Герцог Сюлли впоследствии рассказал в своих мемуарах об этом судьбоносном для Генриха Наваррского событии. Ночью секретарь Фере обратился к нему со словами: «Месье, король Наваррский и, вероятно, в скором времени король Французский требует вас к себе. Придворный врач месье д’Ортоман сообщает, что ему, если он хочет еще застать в живых короля, следует поспешить в Сен-Клу». Сюлли (тогда еще Рони) увидел своего господина в некотором смятении, поскольку тот хотя и был назначен преемником умиравшего, однако предвидел немалые осложнения из-за различия религий. Верный слуга заверил его, что, пройдя через многие трудности и опасности, он благополучно взойдет на королевский трон Франции (легко быть пророком задним числом). Генрих Наваррский вскочил в седло и в сопровождении многочисленного эскорта помчался в Сен-Клу. Уже когда он был в резиденции Генриха III, до него долетел возглас: «Король умер!» Навстречу ему вышли шотландские гвардейцы и, преклонив колена, произнесли: «Сир, теперь вы наш король и наш господин!» Приближенные покойного короля, бывшие с ним при его последнем издыхании, в бессознательном порыве чувств окружили Беарнца, заявляя ему о своей верности. Так Генрих Наваррский стал Генрихом IV, первым из новой династии Бурбонов.

Когда улеглись эмоции и возвратилась способность спокойно рассуждать и оценивать, Беарнец вспомнил, что в ответ на традиционное провозглашение «Король умер!», вопреки обычаю никто не закричал: «Да здравствует король!» В этот момент Генрих Наваррский со всей ясностью понял, что для восшествия на французский престол, принадлежавший ему по закону, придется взять свое королевство силой оружия.