Дневник заключенного. Письма - Феликс Эдмундович Дзержинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Твой Феликс
С. С. Дзержинской
(Москва, Губернская тюрьма) 13 мая 1916 г.
Дорогая моя Зося!
О приговоре моем ты, наверное, уже знаешь из газет: 6 лет (каторги), но зачли мне 3 года, так что остается 3. Самое главное то, что носить кандалы не придется, так как кандальный срок прошел в зачтенных мне 3 годах[142]. Приговор мой войдет в законную силу через 17 дней, и меня скоро (может быть, через месяц) переведут в Каторжную тюрьму. Буду хлопотать, чтобы оставили в Москве в Бутырках.
Сижу, как и раньше, вдвоем, но на прогулке гуляет нас 10 человек, и потому я не так уж одинок. Я доволен, что переведут меня в Каторжную, надоела одиночка, и, может быть, поставят на какую-нибудь работу — скорее время пройдет и укрепятся несколько мускулы. А время все-таки ужасно быстро летит. Ведь Ясик уже такой большой, и через месяц ему уже исполнится целых пять лет. Мой дорогой, милый мальчик. И когда я думаю, сколько ты в связи с ним пережила страданий, горя и муки, я помню и о всем счастье, которое он дает, и завидую тебе, и радуюсь за тебя, и тоскую по нему… Нужно иметь минуты счастья, чтобы жить и быть светлым лучом в жизни, вызывающим кругом радость, и чтобы уметь страдать и не быть сломленным ничем, ничем… Сказка ласки материнской остается на всю жизнь… Ясик мой, когда глаза мои отдохнут, видя тебя? Когда ты будешь рядом о мной и все заботы мои и мысли горькие отлетят? Когда я сам стану, как ты, с тобою смеяться и играть? Придет время, оно идет и, может быть, близка…
Ваш Фел[икс]
Ясику Дзержинскому
(Москва, Губернская тюрьма) 24 мая 1916 г.
Милый мой Ясик! Я получил твои слова (от 11/IV), который ты мне послал с Губель, с высокой горы. Они, как маленькие птички, летели ко мне и долетели. Они теперь со мной в камере моей, и мне весело, что мой Ясек помнит обо мне и что он здоров. Да, мой милый, когда я вернусь, мы пойдем и на еще более высокую гору, высоко-высоко, туда, где тучи ходят, где белая шапка снега покрывает верхушку горы, где орлы вьют свои гнезда. И оттуда будем смотреть вниз на озера и луга, деревни и города, зеленые рощи и бурые голые скалы, и вся жизнь будет перед нашими глазами! Я буду рассказывать тебе о своей жизни, где я был и что видел, как радовался и огорчался и как люблю тебя, сынок мой, и мы будем говорить — что ты любишь и кого ты любишь, кем ты будешь, каким сильным и хорошим, какой радостью для мамуси для меня, для людей; что ты будешь делать, когда вырастешь.
Цветочки, которые ты собрал для меня и прислал, тоже у меня в камере. Я смотрю на них и на карточку твою и думаю о тебе. Мы будем вместе любоваться живыми цветами на лугах — белыми и красными, желтыми и голубыми, всеми, и будем смотреть, как пчелы на них садятся и ароматный сок их собирают. И будем слушать всю музыку — и пчел, и цветов, и деревьев, и птичек, и звон колокольчиков, а потом дома будем слушать, как мамуся играет; а мы будем тогда тихо сидеть и молчать, чтобы не помешать, — и только слушать.
А теперь до свидания, мой ты добрый. Целую и обнимаю тебя крепко-крепко.
Твой папа Фелек
С. С. Дзержинской
[Москва, Губернская тюрьма] 16 июня
1916 г.
Дорогая Зося!
Я только что получил твое письмо от 5/VI с карточкой Ясика. Напрасно, дорогая, беспокоишься за меня, мне меньшего приговора дать не могли, и я ожидал большего, поэтому приговор не поразил меня. Осталось мне три года. По всей вероятности, буду здесь отбывать в Москве — в Бутырской тюрьме, куда через 2–4 недели переведут. Я совсем здоров. Питаюсь даже слишком хорошо для такого тяжелого времени. Поддержки у меня больше, чем нужно, и поэтому ты совершенно напрасно мне прислала. Ведь я знаю, что теперь тебе приходится особенно тяжело, и поэтому не делай этого, дорогая. Мне так тяжело, что я сам ничем не могу вас поддержать, а быть еще самому тяжестью — это уже слишком.
Еще раз прошу тебя, дорогая, обо мне будь спокойна, и если лучше вам будет уехать к отцу[143], то уезжайте, ведь война когда-нибудь кончится. А мыслями мы будем вместе. Поэтому до свидания, целую вас обоих крепко.
Ваш Феликс
Ясику уже 6-й год пошел. Большой уже сынок наш!
С. С. Дзержинской
[Москва, Губернская тюрьма] 11 июля 1916 г.
Дорогая моя Зося!
Я долго не писал, хотя и собирался написать большое письмо, но как-то так вышло, я все ожидал сообщения, что меня переводят в Бутырки. Между тем, кажется, я еще некоторое время останусь здесь, в Губернской, и буду здесь учиться портняжеству, то есть шить на машине, а затем буду в Бутырках поставлен на работу. Во всяком случае, я доволен, что, по всей вероятности, оставят меня в Москве… Я теперь не один сижу, и я доволен моим сотоварищем. Все остальное по-старому. Всем обеспечен, здоров совершенно, и время быстро идет и приближает день возврата к жизни, к своим… Не огорчайся из-за меня, приходится все пережить, ведь это не случайность — это судьба моя, и сил у меня много, да и судьба эта лучше стольких других. Теперь, когда буду работать, время пройдет еще быстрее.
Ваш Феликс
С. С. Дзержинской
[Москва, Губернская тюрьма] 20 июля 1916 г.
Дорогая моя Зося!
Что-то давно не имел от тебя известия,
