Повседневная жизнь армии Александра Македонского - Поль Фор

Наши источники информации, какими бы приблизительными и разрозненными они ни были, отмечают пять основных типов судов (ploia): «длинный корабль», naus makra, или военный корабль, бывший в девяти случаях из десяти триерой, то есть галерой с тремя рядами весел и единственным парусом; грузовой корабль, phortis или phortion, как правило, это было каботажное судно с прямым парусом и довольно высокой посадкой; транспорт для перевозки лошадей, hippagogos: сколько можно судить, его борта (скорее, нежели корма) могли мгновенно открываться (или опускаться?); рыболовный корабль, halias или halieutike; пиратский корабль, paron или myoparon, легкое судно, имевшее от нашей бригантины лишь прямой парус и скорость. А ведь говоря о военных кораблях или триерах экспедиции Александра, мы наивно представляем их себе по образцу афинских галер предыдущего века, такими, какими знаем их по рассказам Фукидида и редким изображениям, например, как на рельефе Ленормана в музее Акрополя или на античной вазе, называемой Вазой аргонавтов, или Талосской, конца V века до нашей эры. Мы ищем ответ в описях с мрамора Пирейского порта и измеряем крытые доки порта Зеи[62]. Можно утверждать, что в то время, когда Демосфен около 350 года требовал от афинского народного собрания снарядить двадцать несчастных триер для прекращения рейдов македонских корсаров, каждый из этих боевых кораблей и судов сопровождения имел немногим более 36 метров в длину, 5,20 метра в ширину, возвышался над водой на 2,20 метра при осадке немного более метра. Их широкое и практически плоское дно позволяло каждый вечер вытаскивать корабль на песчаный берег. На носу закреплялся бронзовый таран с тремя зубцами, предназначенный пробивать и топить вражеские суда. Теперь мы можем представить себе греческие корабли благодаря великолепному экземпляру, обнаруженному в Атлите, около Хайфы, в 1981 году, на котором красуется знак кадуцея. Здесь можно вспомнить знак водителя душ, бога Гермеса, из храма Артемиды в Эфесе (350–339 годы). Ибо такое судно водоизмещением от 80 до 90 тонн перевозило как раз души. Теоретически на нем помещались двести человек: сто семьдесят гребцов, пятнадцать матросов, пятнадцать гоплитов или тяжеловооруженных солдат. Командовал судном триерарх или арматор, а управляли им кормчий и сигнальщик.

Поскольку это очень узкое и вытянутое судно больше напоминало скоростную яхту, чем транспорт для воинов, коринфские инженеры, чтобы выиграть место, приблизительно в 625 году догадались рассадить гребцов на трех уровнях со смещением и расположить верхний ряд уключин на выступающих брусьях, parexeiresia. В V веке до нашей эры, около 460 года, афиняне разместили этих последних гребцов под второй палубой, сделавшейся палубой боя и управления. Они закрыли отверстия, за которыми гребли люди, боковыми выступами. Корпус корабля, тем более хрупкий, что он строился поспешно и каждый вечер его вытаскивали на берег, был укреплен двояко: деревянными вельсами (zosteres) и арматурой из тросов (hypozomata). Такие корабли очень быстро выходили из строя. Флот постоянно обновлялся. Отсюда пошел порядок обеспечения военным вооружением, при котором тяготы по снаряжению кораблей возлагались лишь на богатых людей, и создавалась особенно ненавистная земледельцам система морских округов, навкрарий, при которой каждый округ был обязан снарядить один корабль. Классическая афинская триера обычно ходила под прямым парусом площадью около 170 квадратных метров, без лавирования, маневрируя на веслах только в случае штиля или боя. При скорости около 18 гребков в минуту она делала только на веслах чуть более 5 узлов; с парусом и на веслах — более 10 узлов. Этой информацией, относящейся к 399 году, мы обязаны Ксенофонту (Анабасис, VI, 4, 2), который рассказывает о путешествии из Византия в Гераклею (современный Эрегли) по Черному морю. Превосходно подходившая для того, чтобы на полном ходу в 10 узлов протаранить борт противника, триера, чью маневренность мы так нахваливаем, была на самом деле очень неустойчивым судном. Бокового ветра в парус при пяти баллах по шкале Бофорта было бы вполне достаточно, чтобы ее опрокинуть. Можно подсчитать, что максимальное отклонение центра тяжести водоизмещения триеры от центра выталкивающей силы, то есть 0,4 метра, оставляло ей очень малый запас остойчивости, особенно с учетом того, что галеры были почти в пятьдесят раз более чувствительны к бортовой, чем к килевой качке. Отсюда вывод: собственные движения корабля препятствовали всякой атаке, если только на море не устанавливался полный штиль; они также решительным образом сказывались на точности стрельбы палубного оружия. На практике это означало, что малейшее боковое колебание при бортовой качке или развороте препятствовало наводке катапульты. Мы уже не говорим об удержании равновесия гоплитами, стоявшими на верхней палубе. Таковы были суда, которые афинские морские плотники настойчиво пускали в серию вплоть до начала похода Александра — из удобства, из уважения к прошлому и, скажем честно, из лени.

Жизнь на корабле

Эгейское море судоходно сто дней в году: пятьдесят весной, в основном в апреле и мае, и пятьдесят дней в конце лета и середине осени, когда утихают жестокие ветры этесии, дующие с гор Македонии и Фракии. Между 28 октября и 9 ноября по нашему календарю.

После того как ужасная мощь Ориона погонитС неба Плеяд, и падут они в мглисто-туманное море,С яростной силою дуть начинают различные ветры.На море темном не вздумай держать корабля в это время,Не забывай о совете моем и работай на суше.Черный корабль из воды извлеки, обложи отовсюдуКамнем его, чтобы ветра выдерживал влажную силу;Вытащи втулку, иначе сгниет он от Зевсовых ливней.

Повседневная жизнь моряков Азиатского похода была тесно связана с распорядком течений и ветров. Во время неблагоприятных сезонов, то есть около шести месяцев в году (скажем, как это бывает в современной Греции, со Дня Всех Святых и до Пасхи), гребец становился работником, скотоводом или безработным в городе. С наступлением хорошей погоды, когда триеры вновь готовили к плаванию, он складывал в мешок из непромокаемого полотна белье, одеяла, а дорожную суму наполнял зерном, сушеными овощами и фруктами, оливками, сухарями, брал флягу с оливковым маслом и еще одну — с вином (Фукидид, III, 49, 3). Первые дни проходили в тренировках. Невозможно, чтобы примерно 170 человек управляли судном с помощью весел длиной от 4,17 до 4,4 метра без многократных повторений движений и без помощи ритма. Музыкальный инструмент (флейта, гонг или барабан) задавал ритм, которого следовало придерживаться. Французское слово «chiourme», которое обозначает команду гребцов на галере, произошло от греческого keleusma, означающего ритмическую песню загребного. Всем известно, что дисциплина на борту гораздо строже, чем на суше, а выше морского офицера на корабле нет никого, кроме Бога. Гребля — это честь и спорт одновременно, ей занимались исключительно граждане, то есть свободные люди. Во время походов они постоянно тренировались, выполняли упражнения и целыми днями маневрировали. Марсовые матросы при попутном ветре разворачивали парус, натягивая его на рее, сделанной из двух длинных шестов, поднимали всё полотно, управляя шкотами, или растягивали его как портьеру с помощью гитовых, продетых в кольца. Поскольку обычно при хорошем ветре галера шла под одним парусом, гребцы, которые в это время не спали и не играли, могли участвовать в маневрировании, драить палубу, вычерпывать нечистоты из трюма, чинить снасти и паруса, скручивать канаты. Никаких рифов на парусе предусмотрено не было. Команда лишь старательно сворачивала грот, обделанный по краям кожей или несмоленым пеньковым тросом, ликтросом, а в каких-то случаях — тот раздутый парус, который изображен на вазе конца VI века до нашей эры, найденной в Коринфе в 1972 году (Hesperia, t. 42, p. 13–14). Оснащенный дополнительными шкотами и булинями, он, похоже, крепился на рее мачты и за кнехты для крепления лееров или за фальшборта. Свое место для каждой вещи, всякая вещь на своем месте.

Стоило ветру посвежеть, как парус спускали, отвязывали растяжки и штаги, мачту вытаскивали из ее гнезда и крепили на верхней палубе. Если мачта составляла, как это часто бывало, чуть больше трети максимальной длины всего корабля, она все равно имела не менее 15 метров в длину и сама по себе весила как хвойных пород бревно высотой с пятиэтажный дом. Поэтому двенадцать человек были потребны на то, чтобы ее поднять и перенести. И хотя в ту эпоху, около 332 года, мачты еще не начали собирать из нескольких частей, соединенных с помощью металлических обручей, эзельгофтов, позволим себе на мгновение остановиться, чтобы провести одно сравнение. На Мальте галеры строили вплоть до 1785 года. Для мачтового судна длиной 55 метров, груженого и весящего от 260 до 300 тонн, с пятью пушками весом 3,5 тонны, дерева требовалось немногим менее половины этого веса. Дерева, которое следовало прежде долго сушить, а затем вымачивать или, вернее, гнуть, чтобы подогнать шпангоуты под размер. Итак, если допустить, что триера афинского типа, самого распространенного среди кораблей бывших афинских колоний, весила с грузом 90 тонн, это означает, что на ее постройку требовалось 40 тонн безупречного дерева, что эквивалентно 80 дубам высокого строевого леса, или 100 северным соснам, или 5 гектарам леса на один корабль. 400 триер Афинской республики времен ее расцвета представляли собой 1200 гектаров леса, вырубленного на Балканах или по берегам Черного моря. Когда республика пала, где же было добывать дерево по сходной цене, как не поблизости, на горах Тавра и в массиве Троодос на Кипре, на горах Аманус, Ливан и Антиливан? Обычно говорили, что гребец отделен от судьбы деревом толщиной в три пальца — простой пятисантиметровой доской. Но дубовый киль имел толщину больше одного локтя; флоры (балки поперечного набора) и элементы, максимально приближенные к шпангоутам, — толщину больше ладони. А еще мы не упомянули здесь о большом количестве битума, смолы, вара, пакли и клея, требовавшихся для водонепроницаемости. Заметим еще, что на военных кораблях XVIII века было около 45 километров веревок из конопли, сизаля или волокна агавы и корабли эти никогда не превышали 64 метров в длину, то есть были всего в два раза длиннее нашей триеры. Откуда же поступали конопля и джут, если не из Скифии и Индии?