У Черных рыцарей - Юрий Дольд-Михайлик

Домантович припоминает многочасовой ночной перелёт от Мюнхена, посадку среди горных вершин, чуть маячивших в предрассветной мгле, приглушённые разговоры на аэродроме, в которых ему слышалась то русская, то немецкая речь, поездку в закрытом автомобиле, в сопровождении какого-то дородного молчаливого старика. Лишь несколько слов услышал от него Домантович, и то на прощание.

– Выходить за пределы усадьбы воспрещается! Смерть! – произнёс он на чистейшем русском языке и вышел на крыльцо, даже не оглянувшись.

Единственная вещь в этом доме, которая о чём-то говорила Домантовичу, была явно русского происхождения: икона с изображением Пантелеймона-целителя. Домантович где-то видел такую икону. В правой руке «целитель» держит маленькую ложечку, в левой – большую чашу, верно, лекарство.

Увидев икону, гость знаками спросил глухонемого: мол, кто это? Хозяин дома ударил себя в грудь рукой и широко по-славянски перекрестился. Домантович понял – хозяина тоже зовут Пантелеймоном.

Но Пантелеймон – чисто русское имя! Неужели его привезли в Россию? Нет, этого не может быть! Почему же тогда на аэродроме слышались обрывки немецкой речи? Во время посадки он видел силуэты гор, во дворе растительность похожа на субтропическую… Что же это – Абхазия? Кавказ? Нет, не может быть! Это юг! Но какой? Эх, нечего ломать голову. Придёт время, и всё станет ясно! Правда, тоскливо, но что поделаешь. Надо найти какую-либо работу, починить скамью под раскидистым деревом или повозиться в саду. Рукам работа – голове отдых!

Так когда-то приговаривала бабушка, отрывая внука от книжек, чтобы нарубил дров или наносил воды. Вот Домантович и найдёт себе завтра занятие – это хоть немного отвлечёт от назойливых мыслей.

Но всё произошло не так, как он планировал. В половине восьмого утра, а не в восемь, как обычно, глухонемой вошёл в комнату, где поселился Домантович, и открыл жалюзи на обоих окнах. Потом жестом стал приглашать квартиранта завтракать, чему-то радостно и широко улыбаясь.

Домантович плохо спал ночь и тоже жестами попросил хозяина не хлопотать, а поставить завтрак на маленький столик в углу комнаты. Так бывало уже не раз, и глухонемой охотно соглашался. Но сейчас он заупрямился и даже, словно шутя, стащил с Домантовича одеяло. Пришлось подняться и одеться. Да ещё дважды. Хозяин вдруг вышел на минуту и вернулся с шёлковой кремовой рубашкой и ярко-красным галстуком в руках. Рубашка, очевидно, принадлежала глухонемому, она была велика Домантовичу. Пришлось засучить, рукава и расстегнуть воротник. Даже без галстука Домантович теперь выглядел вполне прилично, и в глубине души радовался, что не придётся натягивать старый, поношенный мундир, в котором его сюда привезли.

Вся необычность поведения глухонемого объяснилась, как только Домантович переступил порог столовой: за четырехугольным столом, сервированным сегодня по-праздничному, хлопотала молодая и хорошенькая девушка. Чуть вздёрнутый нос придавал лицу несколько задорное выражение, большие карие глаза глядели на вошедшего приветливо и с любопытством.

– Сестра вашего хозяина, Нонна! – ласково улыбнулась девушка, продемонстрировав привлекательные ямочки на щеках, покрытых нежным румянцем. Говорила она по-русски, с милым сердцу Домантовича оканием.

– Очень приятно познакомиться! – искренне вырвалось у него. За пять дней он впервые услышал человеческий голос и действительно обрадовался, что можно поговорить.

– Я просила брата пригласить вас к завтраку немного раньше, так как очень проголодалась и…

– О, в дороге почему-то всегда хочется есть! Вы приехали издалека? – как бы с обычным в таких случаях любопытством спросил Домантович, хотя сердце у него и дрогнуло в ожидании ответа.

– Издалека, отсюда не видать, – естественно рассмеялась девушка и сразу стала приглашать к столу, ловко наполняя тарелки брата и его квартиранта. Вам вина или, может, коньяка?

– Вообще с утра я не пью, но сегодня по случаю вашего приезда… Вы даже не представляете, как мне было тоскливо! Как…

Лицо Нонны нахмурилось.

– Бедный Паня! С ним, конечно, нелегко. Особенно человеку, который видит брата впервые и ещё не приспособился… Я вас понимаю, не осуждаю, и всё же…

– Простите, я не хотел…

– Я тоже не хотела затрагивать эту невесёлую тему. Как-то вырвалось… А теперь – ни словечка о печальном и неприятном! Договорились?

– Ещё бы! За такой тост я выпью даже коньяка! А что налить вам?

– Сейчас поколдую! – Нонна покрутила руками, закрыла глаза и медленно начала сводить далеко расставленные пальцы. Тоже выпал коньяк! – воскликнула она с деланным ужасом. – Ну и достанется же нам обоим, если я напьюсь!

– А немного опьянеть приятно, так, чтобы чуть-чуть затуманилась голова.

– О, услышали б вас у меня дома! Тётка, у которой я живу, непременно решила бы, что вы хотите сбить с пути праведного её крошку! Она никак не может привыкнуть к мысли, что я уже взрослая. Я так просила, так умоляла отпустить меня к Пане!

– А вы надолго приехали к брату?

– Это будет зависеть от того, как меня здесь примут.

– Если бы это зависело от меня.

– А почему бы и нет? – лукаво улыбнулась девушка – Брат, вы же видите, какой, с ним и не поговоришь, и не развлечёшься. Из-за своего физического недостатка он стал настоящим отшельником. А в городе я никого не знаю – я здесь впервые.

– А почему вы с братом не живёте вместе, и как вы, русская, вообще очутились здесь?

– О, это длинная история! К тому же мы договорились не касаться печального!.. Но, чтобы вас не мучить, скажу коротко: родители наши умерли, когда я была ещё совсем маленькой, и меня удочерила богатая тётка. Брата тоже содержит она, но не хочет, чтобы он жил с нами: боится, что её единственная наследница станет мизантропкой, всё время имея перед глазами молчаливого Паню… И больше ни о чём не хочу вспоминать! Лучше выпьем! Только теперь налейте мне вина, а себе – что хотите. Я сегодня устала и никуда не пойду. И хочу, чтобы вы чуть захмелели, чуть-чуть, как вы говорили, ровно настолько, чтобы стать интересным собеседником.

– За интересный разговор!

Когда они чокнулись, тонкое стекло зазвенело, и Домантовичу вдруг показалось, что в лице глухонемого что-то дрогнуло. Лишь на мгновение, едва уловимое мгновение! Потом оно снова обрело радостно-взволнованное выражение.

Поспешно наполнив свою рюмку, глухонемой тоже высоко поднял её, словно провозглашая безмолвный гост. Нонна рывком схватила брата за руку и прикусила губу. Две властных морщинки залегли у неё на переносье. Глухонемой медленно опустил руку.