Оружие Возмездия - Олег Дивов

Оба капитана пользовались среди личного состава большим авторитетом. Их всегда слушались беспрекословно…

– А у тебя чего? – спросил Билалов.

– А у меня то, – сказал я, протягивая майору обходной, – что вам давно уже пора подписать.

– Он должен? – обратился Билалов к Шнейдеру, видимо, надеясь, что я задолжал приличную сумму, на которую можно будет подлечиться от насморка.

– Должен!

– Что должен?

– Уволиться, товарищ майор!

– Да ити ты на х…. Гена, – сказал Билалов, подмахивая бумагу. – Так, число сегодня пятое августа… Чья это ручка? Моя?

– Моя.

– Да нет же, – сказал Билалов, уставившись на ручку красными глазами. – По-моему, она моя.

– В общем-то да, но раз вы не уверены…

– И ты иди туда же, юморист, твою мать, – сказал Билалов, сунул ручку в карман и начал копаться в столе.

– Спасибо, – сказал я на прощанье и ушел в кабинет замполита.

Там сидел Михайлов и читал свежий «Ровесник». Играло радио, кругом была разбросана бумага, под сейфом красовалась батарея лимонадных бутылок. Я присел рядом. За стол замполита уселся Шнейдер, подпер щеку кулаком и уставился на меня тоскливым взором.

– Ну, что Харьков? – спросил я, раскрывая «Трезвость и культуру».

– Примерно как у «ДДТ» – помнишь «Предчувствие гражданской войны»?.. И во всем городе нет муки.

– Ах, еще и муки… Ну, в грядущих социальных землетрясениях все будет зависить от того, чью сторону примут войска, а ты сам знаешь… Так что, слава богу, ничего не получится. А конкретно если?..

– Да ну его, – сказал Шнейдер. – Хочешь «Космоса» харьковского?

– «Явы явской» хочу.

– Ну-у… Ты-то как?

– Почти по «Аквариуму»: дембель становится ближе с каждым днем. Ладно, Ген, хорошо, что ты приехал, мы слегка тут скучали. Поговорим в другой раз? Я пошел.

Я вышел из штаба, свернул с асфальта на траву, уселся в небольшую кучу сена у волейбольной площадки ракетчиков. Который час? Два, нет, уже полтретьего. Дул холодный, очень августовский ветер. Я расстегнул куртку, сунул за пазуху руку с зажигалкой, прикурил. Достал письмо, посмотрел на просвет, где можно рвать.

В конферте была ксерокопия статьи из «Франкфуртер Рундшау» с фотографией моего отца. На обороте – письмо. Отец возил по Европе выставку Кандинского.

Я глядел на фотографию и думал, как необратимо изменился мир за те два года, что меня не было. Отца раньше не выпускали в капстраны, он считался недостаточно благонадежным для этого. А художник Кандинский упоминался только в специализированной литературе. Я читал о нем в книге «Философия и искусство модернизма», изданной микроскопическим тиражом.

По ту сторону забора творилось черт-те что. Там бушевал Съезд народных депутатов. Академик Сахаров рассказывал с трибуны, как наши «расстреливали своих в Афганистане, чтобы те не попали в плен», чем рассмешил всю армию до колик. На собрании армейского партийно-комсомольского актива в Белой Церкви выступал какой-то Кравчук[5]. Один капитан встал и ему говорит: если вы прикажете вывести мое подразделение на улицы гасить народные волнения, сразу заявляю – хрен вам! Я видел это своими глазами и не понял, из-за чего столько эмоций. А теперь Шнейдер сказал: предчувствие гражданской войны…

А в журнале «Огонек» опубликовали рассказы удивительного писателя Пьецуха. В «Технике-молодежи» я прочел «Звездных королей» Гамильтона, классическую «спейсоперу», еще не зная, что этот жанр так называется. И «Планету Роканнона» Урсулы Ле Гуин – там же… А в Москве выступают рок-группы, еще недавно бывшие под запретом. Их даже показывают по телевизору. А мои друзья открывают собственную газету. Частную. Зовут работать. Уму непостижимо. Поистине, за забором творится что-то сверхъестественное.

Очень хотелось жить.

Было немножко страшно. Они-то там, на воле, все это приняли не сразу, постепенно. Успели привыкнуть. А я приду, и меня – как утюгом по голове: свобода!

Ладно, справлюсь. Я встал, отряхнулся от сена и пошел к казарме.

Пора было строиться на обед.

ГЛАВА 23

Бригада уехала на полигон, а я остался. И хотя я точно знал дату своего увольнения в запас – 30 августа 1989 года – на душе скребли кошки. По совсем другой причине. Впервые в жизни (нет, не армейской, в жизни вообще) я страдал от одиночества. Армия научила меня дружить, и теперь мне стало худо без ребят.

Из закадычных моих приятелей под боком был только Шнейдер, но он не высовывался с узла связи. Так исторически сложилось: Генка друг, да хата у него с краю, далеко ходить в гости. А вот у троих, обретавшихся в казарме – Ракши, Михайлова и меня, – постоянная взаимная забота стала образом мысли и смыслом выживания в ББМ. Мы превратились в семью. Теперь семья распалась.

Надо было просто досуществовать месяц – и уйти. Я болтался по части, стараясь никому не попадаться на глаза. Часами валялся где-нибудь в кустах. В нарядах, которые мы несли по схеме «через день на ремень», тупо спал за пультом дежурного. Почти не разговаривал. Наконец это надоело Шнейдеру.

– Может, тебе взять дембельский аккорд? – спросил он. – Хочешь, намекну Петровскому?

Я задумался. А почему бы действительно не взять аккорд?

ДВА АККОРДА

исполняют три Олега из ББМ

Понятие «дембельский аккорд» ведет свою родословную от «аккордной оплаты труда», смысл которой прост: выполнил работу – получи деньги. В случае дембельского аккорда сделка похитрее: выполнил работу – уехал домой. Человеку, которому армия уже окончательно поперек горла, предлагают уволиться раньше запланированного на пару недель, а то и на месяц. Заманчиво, не правда ли?

Дембель, согласившийся на аккорд, становится шелковым. Его не видно и не слышно, он вламывает круглые сутки, и больше всего боится, что сделанную работу забракуют. Или примут, но заставят что-то достроить-докрасить. А то вообще перестроить-перекрасить заново. Офицеры – специалисты по мелким придиркам. И если дембель успел им попортить крови, он оказывается перед суровой дилеммой. Что лучше, гарантированно бить баклуши, тихо сходя с ума от безделья, еще пару месяцев, или месяц вкалывать с непредсказуемым результатом? Знаменитое «быть или не быть» – задачка попроще, уверяю.

По идее, настоящий матёрый дембель, у которого не осталось ни мозгов, ни совести, ни человеческого облика, а есть только заплывшая от спанья рожа неимоверной ширины – просто обязан кого-то заставить отпахать аккорд за него. Иногда это подразумевается условиями сделки: дембеля ставят старшим на некий вялотекущий объект. Работа на объекте мгновенно вскипает. Темпы подскакивают так, что позавидовал бы шахтер Стаханов.