На затонувшем корабле - Константин Бадигин

— Я ничего не понимаю, Антанелис, — на глазах Мильды выступили слезы. — Это чудовищно! По-твоему, я должна…

— Понимай как знаешь, — строго сказал Антон Адамович, — но старший лейтенант Арсеньев должен быть сегодня у нас в гостях. Мне некогда. На буксир грузят водолазное имущество. Остальное объяснит Миколас, он будет ждать тебя на Приморской, у ателье «Люкс». Знаешь? Рядом киоск с водами.

— Антанелис, это выше моих сил! — Мильда в отчаянии протянула к мужу руки.

— Не можешь? — зло спросил Антон Адамович, поднявшись с дивана. — Да от тебя ничего и не требуется особенно — посидеть, поговорить с человеком, нужным для дела. Ну, состроить ему глазки. Это делают все женщины с малых лет до тех пор, пока у них не выпадут зубы. Помни, Мильда, ты моя жена! Нас венчали в костёле!

Голос Медониса был спокоен и даже ласков. Это испугало Мильду. Медонис понял, что одержал победу. Он вышел из дому, снисходительно кивнув жене.

На крыльце его дожидался Миколас.

У Антона Адамовича в потайном карманчике хранились три маленькие капсулы с чёрными цифрами, полученные ещё в Кенигсберге. Человек оберштурмбанфюрера Фолькмана дал ему три ампулы и для собственной надобности. Он сказал тогда: «Номер один — это нокаутирующее средство: приняв таблетку, человек теряет сознание на двадцать четыре часа. В капсуле номер два — мгновенно действующий яд, а здесь таблетка, восстанавливающая силы. Не спутайте: середина смертельна».

«Сейчас мне нужна капсула номер один, — Думал Медонис. — Но двадцать четыре часа — это много».

Он вынул из прозрачной трубочки белую таблетку и ножом разделил её пополам.

— Возьми это, Миколас.

«Как же мне поступить? — тем временем соображала Мильда. — Может быть, Антанелис прав? Он так загорелся своим спортом. А тут эти драгоценности. Но почему так грубо? „Ты литовка, я литовец, ты должна мне помочь“. Выходит, что из-за этого плана я должна унижаться перед каким-то офицером. И Антанелис как будто не против?!»

Мысль эта обожгла сердце.

«Как он смел! — вскинула она голову, но тут же её опустила. — Боже, а вдруг Антанелис обидится и уйдёт от меня?..»

Мильда всей душой любила мужа. Каждое его слово было законом для неё. Даже когда он потребовал венчаться в костёле, Мильда согласилась. «Он меня очень любит, хочет крепче привязать к себе», — решила она тогда, зная, как огорчится отец, когда узнает об этом. Повенчались они тайно. Мильда порвала с комсомолом. Она ни разу не осмелилась бы сказать мужу: «Антанелис, сегодня я иду на собрание». Она считала преступлением отнять у него хотя бы один свой вечер. Если бы он заставил вышивать ризу для приходского ксёндза, она бы согласилась.

Иногда ей казалось, что Антанас холоден, далёк от неё мыслями. Но тут же она находила тысячи уважительных причин и оправдывала мужа.

Сегодняшний разговор застал её врасплох. Впервые в её сердце заползло сомнение: «Любит ли он меня? Что-то в нем сегодня было чужое. Если бы можно было посоветоваться с папой, но он далеко. Что же делать?»

Наконец она смирилась: если Антанас так хочет…

Посмотрев на часы и тяжело вздохнув, она начала одеваться.

Духота. Воздух в городе неподвижен и горяч. От каменных зданий пышет жаром. Рослые каштаны с необъятными темно-зелёными кронами в изнеможении опустили покрытые пылью листья. У киоска фруктовых вод, спрятавшись в тень, беспокойно топчется Миколас Кейрялис. Он без шляпы, в синем рабочем костюме из плотной ткани со множеством карманов, прошитых белой строчкой. Матрос Кейрялис стал чем-то вроде денщика у капитана Медониса. По его поручению он бегал на базар, помогал Мильде убирать квартиру и даже мыл посуду, не отказывался от любых поручений, все делал весело, с охотой. Правда, Миколасу не совсем были понятны рассуждения Антона Адамовича, что-де матрос Кейрялис должен прислуживать капитану только потому, что они оба литовцы. Однако свои сомнения Миколас держал про себя и сумел заслужить доверие.

Миколас то и дело поглядывал на небольшой двухэтажный домик с черепичной крышей, затянутый зеленой гривой дикого винограда. На парадной двери виднелась вывеска золотыми буквами по чёрному полю:

«Аварийно-спасательная служба. Отряд Э 26».

На улице пусто. В этом маленьком городке все свободные от работы спасаются на пляже, в прохладной морской воде.

От нетерпения и от нечего делать Миколас пьёт газированную воду и следит за всем, что попадает ему на глаза. Вывалив шершавый язык, пробежала рыжая собака. За ней промчался верхом на палочке загорелый мальчишка в коротких штанишках. На конце палочки — серебристая ракета. Сотрясая киоск фруктовых вод, проехал грузовик, и все вокруг наполнилось едкой гарью. Миколас допивал стакан воды с вишнёвым сиропом, когда увидел в конце улицы стройную фигуру Мильды, и двинулся ей навстречу.

— Почему так долго? Я думал, все пропало… Почему так долго, Мильдуте? — спрашивал он озабоченно. — Каждую минуту старший лейтенант мог уйти. Гражданин начальник нас бы не поблагодарил.

— По-вашему, я должна прибежать сюда в халате? — с досадой проговорила Мильда. Ей было неприятно, что Миколас все знает. — Где старший лейтенант? — В душе она ещё надеялась, что все это шутка; она обязательно должна встретить мужа, Антанелис передумает. Он не заставит её приглашать незнакомого человека в дом.

— Старший лейтенант Арсеньев должен выйти из этих дверей. Смотрите, — шёпотом произнёс Миколас с таким выражением, будто ждал что-то страшное. — Вы пришли как раз вовремя, — продолжал он торопливо. — Смотрите, их двое. Арсеньев повыше, плотный, снял фуражку, вытирает лоб. Они прощаются.

— Вижу, — отрезала Мильда. — Вы мне больше не нужны.

Миколас с удивлением посмотрел на Мильду. Всегда скромная, тихая, а сейчас!

Арсеньев перешёл улицу, остановился у киоска.

— Прошу без сиропа. — Арсеньев с жадностью выпил. — Ещё один, пожалуй, — сказал он, пододвинув стакан девушке. — Ну и духотища сегодня!

— Идите на море, искупайтесь, — ответила продавщица, с улыбкой посматривая на его чёрный пиджак. — Вы так тепло одеты. — Сама она была в лёгком платьице с курортным декольте.

— Вы правы. Воспользуюсь вашим советом, — рассеянно ответил Арсеньев.

«Каково Наташеньке сейчас одной! — думал он. — Может быть, она уже в больнице? (Арсеньев неделю не видел жены.) Нет, тогда дали бы знать на корабль. Через час я буду дома. Окунусь раза два — и все! Ну, Сергей, скоро у тебя будет сын, непременно сын!»

Арсеньев улыбнулся так счастливо, что пожилая женщина, проходившая мимо, с удивлением посмотрела на него. Она даже обернулась ему вслед и смотрела, пока его крепкая фигура не скрылась за углом.

«В лотерею „Волгу“ выиграл, не иначе!» — решила женщина.

Пляж был рядом. Городок выстроился на берегу. От моря его отделяли густые заросли кустарника и огромные каштаны. Плотная зелёная стена скрывала море. Завернув за угол, Арсеньев сразу очутился на пляже. Жёлтые, красные, зеленые купальники, костюмы, разноцветные полосатые зонты, яркие платья женщин, сверкающий на солнце белый песок и неоглядная морская синь создавали удивительно радостное сочетание красок. Арсеньев снял башмаки — и обжёг босые ноги. Утопая в мягком горячем песке, он стал пробираться к воде, обходя раскинувшиеся на солнце тела, бело-розовые, золотистые, бронзовые. Две маленькие девочки с красными бантами и в красных штанишках ковыряли лопатками песок. Рядом двое мужчин, покрыв головы газетами, играли в шахматы. Под зонтом молодая мать грудью кормила малыша. И тут же весёлая компания глотала холодное пиво из отпотевших бутылок. Две белотелые женщины казались на песке густой сметаной. Они лежали неподвижно, спрятав под платками лица.

«Торопятся загореть, — мимоходом определил Арсеньев. — Каково будет им ночью!»

Сотни людей бродили по берегу — одни туда, другие сюда, громко взвизгивали плескавшиеся в море дети; двое юношей пронесли на плечах лёгкую байдарку.

«Тюленья залежка на льду!»

Арсеньев рассмеялся нелепой мысли.

Море совсем обессилело от жаркой истомы. Словно нехотя, оно шевелилось чуть-чуть, беззвучно трогая морской песок. На горизонте в лёгкой дымке пятнышком виднелся «Меркурий». Вдоль берега прошёл быстроходный катер, впереди бурлил слепящий глаза венок из белой пены. Терпко пахло йодом, горячей смолой, немного розами.

Арсеньев приглядел свободное местечко рядом с пожилым толстяком под красно-белым зонтом. Толстяк с сигарой во рту и в огромных дымчатых очках, уже загоревший под цвет скорлупы грецкого ореха.

Арсеньев быстро разделся, немного смущаясь своей бледной кожи.

— Товарищ, — проговорил он, разглядывая внушительный живот соседа и отвисшие, вялые мышцы, — прошу, постерегите портфель. Я вернусь через десять минут.

«Не дай бог обзавестись такой утробой!» — невольно подумал он.