Наш общий друг. Часть 1 - Чарльз Диккенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я хочу завести себѣ куклу, миссъ Дженни, — сказалъ онъ.
— Лучше не заводите, — возразила дѣвочка.
— Отчего же?
— Вы навѣрно сломаете ее. Вы, дѣти, всѣ такъ дѣлаете.
— Такъ что жъ? Отъ этого только польза вашему ремеслу, миссъ Ренъ, — отвѣтилъ ей Юджинъ. — Такъ точно ломка обѣщаній, контрактовъ, условій всякаго рода обращается на пользу моему ремеслу.
— Ничего этого я не знаю, — отрѣзала миссъ Ренъ. — А думаю такъ: лучше бы вамъ заказать себѣ перочистку да прилежнѣе заниматься своими дѣлами, а перочисткой перья обтирать.
— Ну, если бы всѣ мы были такими прилежными, какъ вы, хлопотунья, и принимались за работу, какъ только научимся ползать, такъ вамъ же было бы хуже.
— Вы хотите сказать, — перебила его маленькая калѣка съ яркой краской, выступившей у нея на лицѣ,- хуже для спины и для ногъ?
— Да нѣтъ же, нѣтъ! — воскликнулъ Юджинъ, возмутившійся, надо отдать ему справедливость, при одной мысли о возможности шутить надъ ея несчастьемъ. — Хуже для вашего ремесла, для ремесла вашего хуже. Если бы мы всѣ садились за работу, какъ только могли бы дѣйствовать руками, тогда прощай кукольныя швеи.
— Пожалуй, что и такъ, — согласилась миссъ Ренъ. — Я вижу, что и у васъ, дѣтей, мелькаетъ иногда въ головѣ кое-что похожее на мысль. — Потомъ она вдругъ перемѣнила тонъ. — Кстати о мысляхъ, Лиззи (онѣ сидѣли рядомъ, какъ прежде): я удивляюсь, отчего это, когда я тутъ работаю, работаю совершенно одна, въ лѣтнее время, я слышу запахъ цвѣтовъ?
— Да просто, я думаю, — проговорилъ вяло Юджинъ (ему уже надоѣла хозяйка дома), — вы слышите запахъ цвѣтовъ, потому что слышите.
— Нѣтъ, — сказала маленькая швея, облокотившись одной рукой на ручку кресла, а подбородокъ положивъ на эту руку, и безцѣльно глядя впередъ, — тутъ нѣтъ по сосѣдству цвѣтовъ. Все что угодно, только не цвѣты. И однакожъ, сидя за работой, я слышу цѣлыя поля цвѣтовъ. Я слышу запахъ розъ, такъ что, кажется, вижу на полу цѣлыя груды розовыхъ лепестковъ.
— Пріятно, должно быть, имѣть такія грезы, Дженни, — сказала ея пріятельница, взглянувъ на Юджина, какъ будто спрашивала его, не даны ли эти грезы бѣдной малюткѣ въ вознагражденіе за ея несчастье.
— Да, очень пріятно… А птички, которыхъ я постоянно слышу! О! — воскликнула Дженни, протягивая руку и поднявъ глаза къ небу, — слышишь, слышишь, какъ онѣ поютъ?
Мгновенно въ ея лицѣ и движеніяхъ появилось нѣчто истинно-прекрасное, нѣчто вдохновенное; но вслѣдъ затѣмъ подбородокъ ея задумчиво опустился на руку.
— Мои птицы поютъ лучше всѣхъ птицъ, и цвѣты мои пахнутъ лучше другихъ цвѣтовъ. Когда я была еще ребенкомъ (это было сказано такимъ тономъ, какъ будто съ того времени прошли цѣлыя столѣтія), тѣ дѣти, которыхъ я видала иногда по утрамъ, очень отличались отъ всѣхъ другихъ дѣтей. Они не были похожи на меня. Они не зябли, не плакали отъ отчаянія; они не ходили оборванными, не были вѣчно избиты; они никогда не страдали. Они не были похожи и на сосѣдскихъ дѣтей. Они никогда не пугали меня пронзительнымъ крикомъ, никогда не насмѣхались надо мной. И сколько ихъ было! Всѣ въ бѣломъ, съ чѣмъ-то свѣтящимся по краямъ одежды и на головѣ, чего я никогда не могла поддѣлать въ моей работѣ, хотя ужъ, кажется, хорошо знаю. Они спускались ко мнѣ длинными свѣтлыми рядами и спрашивали всѣ заразъ: «Кто это мучается? Кто страдаетъ?» А когда я говорила — кто, они отвѣчали: «Пойдемъ, поиграемъ». Я говорила имъ: «Я никогда не играю. Я не могу играть». И они вились вокругъ меня, подхватывали меня на руки, и мнѣ становилось легко. Ахъ, какъ мнѣ было хорошо и покойно у нихъ на рукахъ!.. А потомъ они опускали меня на землю, и опять говорили всѣ заразъ: «Потерпи, мы скоро придемъ!» И когда бы они ни вздумали придти, я сейчасъ же узнавала, что они близко, еще не видя ихъ длинныхъ лучистыхъ рядовъ; я издали уже слышала, какъ они спрашивали въ одинъ голосъ: «Кто тутъ мучается? Кто страдаетъ?» Я, бывало, вскрикну: «Ахъ, милые, милые! Это я, несчастная! Пожалѣйте меня. Возьмите меня, облегчите мои муки!»
Постепенно увлекаясь воспоминаніями, она опять подняла руку; ея глаза заблистали восторгомъ, и она снова стала прекрасной.
Остановившись на мгновеніе, помолчавъ и прислушавшись къ чему-то невидимому съ улыбкой на лицѣ, она оглядѣлась вокругъ и пришла въ себя.
— Какою жалкою дурочкой вы меня считаете, — не правда ли, мистеръ Рейборнъ? Недаромъ я вамъ такъ надоѣла, — ужъ я это вижу. Но сегодня суббота, и я не задерживаю васъ больше.
— Другими словами, — перебилъ се Южинъ, вполнѣ готовый воспользоваться намекомъ, — вы хотите, чтобъ я ушелъ, миссъ Ренъ?
— Ну да, вѣдь сегодня суббота, — отвѣчала она. — Дитя мое придетъ домой рано. А мое дитя безпокойное, злое дитя. Мнѣ не хотѣлось бы, чтобы вы видѣли моего ребенка.
— Куклу? — спросилъ Юджинъ, не понимая и ожидая объясненія.
Но какъ только Лиззи незамѣтно, почти однѣми губами, шепнула ему два слова: «Отецъ ея», — онъ уже не медлилъ и тотчасъ же распрощался. На углу улицы онъ остановился закурить сигару и, можетъ быть, задать себѣ вопросъ, что же это онъ дѣлаетъ. Если такъ, то отвѣть долженъ былъ выйти самый неопредѣленный. Кто же могъ знать, что онъ дѣлаетъ, когда и самъ онъ никогда не думалъ о томъ, что и зачѣмъ онъ дѣлаетъ.
Когда онъ поворачивалъ за уголъ, на него наткнулся человѣкъ, пробормотавъ какое-то извиненіе. Поглядѣвъ ему вслѣдъ, Юджинъ замѣтилъ, что субъектъ этотъ направился къ двери, изъ которой самъ онъ только что вышелъ.
Какъ только человѣкъ этотъ ввалился въ комнату, Лиззи встала и хотѣла уйти.
— Не уходите, миссъ Гексамъ, — сказалъ тотъ почтительно, съ трудомъ выговаривая слова. — Не избѣгайте несчастнаго человѣка съ разбитымъ здоровьемъ. Удостойте бѣднаго больного вашей компаніи. Это… это не пристанетъ.
Лиззи пробормотала что-то такое о томъ, что у нея есть дѣло въ ея комнатѣ, и пошла наверхъ.
— Какъ поживаетъ моя Дженни? — робко сказалъ человѣкъ. — Какъ поживаетъ моя Дженни Ренъ, — лучшая изъ дочерей, предметъ нѣжнѣйшей привязанности разбитаго духомъ больного?
На это маленькая хозяйка, вытянувъ руку повелительнымъ жестомъ, отвѣтила съ невыразимой ѣдкостью!
— Иди, иди въ свой уголъ! Сейчасъ же иди въ свой уголъ!
Несчастный какъ будто собирался что-то возразить, но, видимо, не смѣя противорѣчить хозяйкѣ, одумался, пошелъ и сѣлъ на указанный ему стулъ.
— О-о-о! — крикнула миссъ Ренъ, уставясь на него своимъ пальчикомъ. — О, старый! О-о-о! Злой! Что это такое?!
Дрожащая фигура, разслабленная, разрушавшаяся съ головы до ногь, протянула къ ней обѣ руки, какъ будто открывая переговоры о мирѣ. Постыдныя слезы наполнили старые глаза и залили красныя пятна на изможденныхъ щекахъ. Раздутая, свинцоваго цвѣта, нижняя губа затряслась съ плаксивымъ звукомъ. Вся эта безобразная развалина, — развалина, начиная со стоптанныхъ башмаковъ и кончая преждевременно посѣдѣвшими рѣдкими волосами, — съежилась, — не отъ сознанія (достойнаго назваться сознаніемъ) этой ужасной перемѣны ролями, но жалко моля о прощеніи.
— Я знаю всѣ эти штуки и повадки! — кричала Дженни. — Я знаю, гдѣ ты былъ! (Для этого открытія, впрочемъ, не требовалось проницательности.) О, противная, старая бочка!
Даже звукъ дыханія у этой фигуры внушалъ отвращеніе, ибо она совершала эту операцію съ усиліемъ и хрипомъ, точно попорченные часы.
— Раба, раба, раба съ утра до ночи! — продолжала въ отчаяніи Дженни. — И все для этого! Что же это такое?!.
Въ этомъ грозномъ «что» было нѣчто, странно пугавшее жалкаго человѣка. Еще прежде, чѣмъ она успѣвала произнести это страшное слово, онъ уже предугадывалъ его и съеживался до послѣднихъ предѣловъ возможности.
— Зачѣмъ тебя не схватили и не заперли на замокъ? — сказала миссъ Ренъ. — Въ темную яму бы запрятать тебя, чтобы крысы, пауки да тараканы бѣгали по тѣлу. Я знаю всѣ ихъ штуки и повадки: они бы покусали тебя. Ну, скажите, не стыдно ли вамъ самихъ себя, сударь?
— Да, дружокъ, стыдно, — пробормоталъ онъ.
— Ну, объясните, — продолжала хозяйка, уничтожая его силою своего духа, прежде чѣмъ прибѣгнуть къ сильному слову: — объясните, что это такое?
— Обстоятельства, отъ меня независящія, — пролепетало жалкое существо, стараясь оправдаться.
— Я вамъ задамъ «обстоятельства!» Я вамъ покажу «независимость»! — передразнила Дженни съ необыкновенной энергіей. — Поговорите еще у меня! Я васъ отдамъ въ полицію и заставлю оштрафовать на пять шиллинговъ. Вы не сможете заплатить, а я не заплачу за васъ, и васъ сошлютъ на ксю жизнь. Какъ намъ нравится ссылка на всю жизнь?
— Не нравится, Дженни, не нравится. Бѣдный, разбитый, больной… Недолго ужъ мнѣ обременять тебя собою… Пощади! — кричало несчастное существо.
— Ну-ка, ну! — сказала Дженни дѣловымъ тономъ, хлопая рукой по ручкѣ кресла съ озабоченнымъ видомъ и качая головой и подбородкомъ. — Вы знаете, что теперь надо дѣлать: выкладывайте-ка ваши деньги, — сію минуту!