Дело не в тебе, дело во мне - Джули Джонсон

как будто я действительно единственный солнечный свет в его мрачном мире, — заставляют меня сдерживать слёзы.

Неважно, что я пытаюсь сказать себе, это не просто физическое влечение. Речь идёт не о механических процессах, ведущих к крайне потрясающему оргазму, или средстве для достижения цели, или о чём-то, что я могла бы почувствовать с любым симпатичным Томом, Диком или Гарри, которого я встретила в баре. С Чейзом я не заполняю пустоту, не устраняю зуд с кем-то, от кого я уйду, или, ещё лучше, убегу, как только простыни остынут до комнатной температуры.

Потому что я хочу провести с ним утро. Я хочу знать, как звучит его голос на рассвете, одурманенный сном. Я хочу проснуться в его объятиях, хочу, чтобы его лицо было первым, что я увижу, как только открою глаза. Я хочу запустить пальцы в его растрёпанные волосы на кровати, и готовить блины в нижнем белье, и проводить ленивые часы под его тёмными простынями, притворяясь, что мир снаружи даже не существует.

Я хочу лечь с ним в постель, и проснуться с ним, и делать с ним всевозможные несущественные вещи в промежутке.

И хотя это пугает меня до смерти… мысль о том, чтобы позволить кому-то вроде Чейза проскользнуть сквозь мои пальцы, даже не испытав этих вещей, ещё страшнее.

Поэтому я целую его в ответ.

Я отталкиваю стены, те осторожные барьеры, которые я всегда держу на месте, чтобы всё оставалось строго сексуальным. Я перестаю беспокоиться о том, что это — что он, — может действительно что-то значить.

И я иду ва-банк.

Твёрдые губы и жадные поцелуи, нетерпеливые руки и спутанные конечности.

Он пальцами обводит мои бока, цепляет за нижнее бельё и спускает трусики по моим ногам, отбрасывая их, даже не отводя взгляда от моих глаз. Дрожащими пальцами я расстегиваю пуговицы на его рубашке, неуклюже и осторожно, как будто мне снова шестнадцать, и я никогда раньше не снимала мужскую одежду. Когда я, наконец, сбрасываю её с плеч, освобождая грудь от оков ткани, я резко вдыхаю при виде его в мягком дневном свете. Его кожа светится, бронзовая и гладкая, мышцы так чётко очерчены, что мне больно проследить за их изгибами.

— Джемма.

Чейз прижимается лбом к моему, тяжело дыша. Его глаза — тёмно-изумрудные чернила, такие пристальные, что я прямо-таки чувствую, как они скользят по мне, как вода по моей коже.

— Джемма, — снова выдыхает он, и в его голосе слышится отчаяние.

Желание. И вопрос, на который, как мне казалось, у него уже был ответ.

— Чейз, — я касаюсь его губ своими. — Да. Боже, да.

Мы теряемся в просторе его постели, мир рушится, пока всё, что я могу видеть, чувствовать, слышать, обонять, пробовать на вкус, осязать, это он. Чейз. На моём языке, в моих руках. Его губы у моего уха нашептывают слова, которые я никогда не думала, что мне нужно услышать, пока он не произнёс их. И когда он, наконец, скользит в меня, его глаза прикованы к моим, я чувствую его повсюду, в каждой частице моего существа, как электрический ток, проходящий через моё тело, воздействуя на меня до атомарного уровня. Мы соединяемся, и за моими веками нет ни мигающих огней, ни взрывов цвета. Это не фейерверк, не перемещение гор и не какие-либо другие нелепые вещи, которые обещал "КОСМО".

Это гораздо лучше.

— Посмотри на меня, — требует он, его голос грубее битого стекла. — Посмотри на меня, Джемма. Ты видишь это?

Наши глаза встречаются, и когда я смотрю, действительно смотрю, я вижу это.

Я вижу его.

Прямо здесь, на поверхности его радужки, он предлагает мне весь мир, если я только захочу протянуть руку и взять его.

Я вижу нас.

Вечность возможностей, плавающих в его глазах.

— Я вижу это Чейз, — он сдвигается, и я задыхаюсь от ощущения. — Я вижу нас.

Я едва успеваю произнести эти слова, как его губы снова прижимаются к моим, ещё более яростно, чем раньше, подстраиваясь под ритм его тела, когда он претендует на мою душу. Он двигается во мне, его темп неумолим, бескомпромиссен, и моя грудь сжимается от давления и удовольствия, как будто он обхватил руками моё сердце и сжал, пока все изломы и трещины, образовавшиеся за годы неуверенности и заброшенности, не запечатались вместе.

Там, в его объятиях, впервые в своей жизни… Я целая. И когда я разбиваюсь вдребезги, потрясённая оргазмом настолько сильным, что у меня перехватывает дыхание, в моей груди бьётся полное сердце — сердце, наполненное надеждой и бездонными возможностями, — и это в миллион раз лучше, чем всё, что я когда-либо чувствовала в прошлом.

Потому что это нечто большее.

Потому что это важное.

Потому что это Чейз.

ГЛАВА 25

БУНТАРКА

Внезапный свет экрана телефона Чейза под чёрным одеялом заставляет меня прищуриться.

— Чёрт. Уже почти пять, — он шепчет эти слова в мою шею, и рука, не держащая его телефон, сжимается вокруг меня. Прижимаясь в поцелуе к моему затылку, он понижает голос: — Мне скоро нужно идти.

Я поворачиваюсь в его объятиях, и мы оказываемся лицом к лицу.

— Мне очень жаль, но уходить запрещено. Ты должен остаться здесь на следующие несколько недель, пока мы либо не умрём от обезвоживания, либо не устанем друг от друга.

Он смеётся, наклоняясь и утыкаясь носом в мой.

— Тогда мне лучше запастись бутылками с водой, потому что сомневаюсь, что это произойдёт в ближайшее время, — медленная, удовлетворенная улыбка расползается по его губам.

— Хорошо, — шепчу я и, пользуясь возможностью, нежно целую его в губы.

— Поверь мне, солнышко, если бы мне не нужно было двигаться, я бы не стал, — он вздыхает. — Но у меня сегодня торжественный вечер. Я не могу пропустить мероприятие.

— Чёрт. Я забыла, — бормочу я, прижимаясь ближе. — Насколько плохо было бы, если бы ты его отменил?

— Насколько плохо было бы, если бы новый генеральный директор не появился на церемонии, где объявляют о его пребывании на посту генерального директора? — голос Чейза игрив. — Наверное, очень плохо.

Я вздыхаю.

— Я так и знала, что ты это скажешь.

Он долго смотрит мне в глаза, выражение его лица противоречиво.

— В чём дело? — спрашиваю я.

— Ничего.

— Чейз.

Он обрамляет ладонью мою щёку.

— Пойдём со мной.

— Это не самая умная идея, которая у тебя когда-либо возникала.

— Наверное, нет, — соглашается он. — Но я всё равно спрашиваю.

— Там будет пресса. Бретт будет там. Ты, дядя, ваши деловые партнёры… — я качаю головой. — Это плохая идея.

— Может быть, —