Империя страха - Брайан Стэблфорд

Подвинув ящик к себе, Ноэл достал из него нож с острым как бритва лезвием, которым брал образцы растительной и животной ткани, осторожно провел им по самому темному участку пятна, срезая тонкий слой кожи. Он отчетливо ощутил надрез, но боли не было.

Первым образцом был прозрачный, темноватый кусочек кожи. Следующий разрез, до черной части ткани, был глубже, рана обильно кровоточила, но не болела.

Он положил оба кусочка на стеклышки, капнул на них водой из кувшина и прикрыл стеклянными пластинками. Затем быстро поставил микроскоп на каменный подоконник и тщательно собрал его.

Освещение от высоко стоявшего яркого солнца было почти совершенным, и вогнутое зеркальце снизу легко фокусировало его лучи.

Вначале Ноэл был разочарован. Первый образец походил на ранее виденные кусочки кожи слегка размытого цвета. Даже второй был неинтересен, но он заметил неравномерность распределения черноты в ткани, она была похожа на паутину. Нечто подобное Ноэл наблюдал в плесени. Итак, серебряная смерть поражала тело и росла в нем, она была чем-то живым, подобным грибку. Какие же изменения в теле она вызывала? Почему пораженные участки тела не ощущали боль? Какое отношение имела болезнь к долгому, странному сну, похожему и все же непохожему на сон, охватывающий раненых вампиров?

Он вспомнил, как пытался объяснить свои мысли Лейле в Буруту. Изменяла ли как-то серебряная смерть частицы человеческой ткани, так, чтобы они походили на ткань вампиров?

Ноэл вопросительно смотрел на микроскоп, желая знать, покажет ли он больше, и если покажет, то что именно. Но не мог понять, из чего сделана ткань и чем образцы отличаются друг от друга. Прибор мог помочь исследовать различные образцы кожи, костей, мышц, крови, но не объяснял отличие обычного человека от вампира.

“Может быть, — думал Ноэл, — сердце Олоруна — не что иное, как плесень — существующая как серебряная болезнь в Адамаваре, и нигде больше?”

Он не верил этому. Все не так просто. Создание вампиров было не таким простым, как думал его отец, потому что, как бы ни давали элеми сердце Олоруна заслужившим его мудрецам, это происходило не посредством обычной содомии или другого вида половых сношений.

Тем не менее, это был не Сатана или другой партнер уруба, пришедший из космоса, чтобы наслать своих демонов в человеческую ткань; в этом Ноэл был уверен. Что бы ни заменяло черное семя Сатаны, о чем так много писал Гуаццо, это имело земное происхождение, а не сверхъестественное.

— Истина, по мнению Фрэнсиса Бэкона, станет явной, — сказал себе Ноэл, — если мы сбросим идолов фальшивой веры, заслоняющих ее. Мой отец думал, что сбросил их и осталась только содомия, но он ошибался. Остался еще один идол, но я не знаю его имя,

И, подумав, он добавил:

— Шигиди. Возможно, его зовут Шигиди.

Он никогда не воспринимал серьезно рассказ Гуаццо о шабаше вампиров. Его отец смеялся над этим, Квинтус тоже. Это был кошмар, состоящий из страха и отвращения, приукрашенный писателем отвратительными подробностями. Конечно, семя Сатаны должно быть черным, а член — холодным как лед и размерами с конский. По той же причине на шабаше происходило убийство и поедание младенцев. В дело шло все, чтобы картина была ужасной.

А рассказ Эдмунда Кордери о создании вампиров не был кошмаром? Не нес ли и он отпечаток отвращения и ужаса? И Ого-Эйодун… даже имя обещало изобилие кошмарных деталей. Детей на самом деле приносили в жертву в эту кровавую пору, принадлежавшую Олоримерину. Разве есть сомнение в том, что члены действительно отрезали в Ого-Эйодуне — насилие, для многих более кошмарное, чем содомия?

Все это — кошмары, к каким Шигиди приложил руку.

Ноэл посмотрел через открытое окно на небо, в бесконечность. Источник вампирства был здесь, в Адамаваре. Серебряная смерть была тоже здесь, и нигде больше. Было ли это еще одним идолом путаницы, частью дымовой завесы фальши, закрывающей истину.

В Африке обычно не видели женщин-вампиров, Береника могла быть единственным исключением. Но элеми, в отличие от айтигу, не мог пронзить женщину — или мужчину — из-за перенесенного обрезания. Могут ли они производить и извергать семя? Возможно. Но все же элеми ни с кем не ложатся. Когда они делают вампиров, все происходит не половым путем. Как принимали забытое лекарство, спасавшее от серебряной смерти? Подмешивали его в пищу или смазывали им тело, как это принято в Африке? Находились ли в нем начала вампирства, борющиеся с началами серебряной смерти? Вампиры не отливали серебром, но их кожа изменялась цветом и составом, как волосы. Было ли вампирство не чем иным, как доброкачественной плесенью, предохраняющей, а не разрушающей, и была ли серебряная смерть ее злокачественным видом, дыханием сатанинского ада вместо райского бессмертия?

Ноэл положил голову на ладони, желая рассмотреть путь в тумане вопросов.

— О отец! — молил он про себя. — Если бы ты мне помог сейчас советом!

Вспомнил, что Кармилла спрашивала Эдмунда Кордери, смотрел ли тот в волшебный прибор на человеческую кровь. Думала ли она, что тайна заключается в крови? Или из осторожности не упоминала о семени? Подталкивала ли она своего любовника в ошибочном направлении, или интерес вампиров к крови сконцентрировал их собственные предрассудки? И если Эдмунд Кордери был прав и галльские вампиры зарождались из какого-то преображенного семени, какую роль играла кровь? Каким питанием она снабжала?

Ноэл смотрел на кровь под микроскопом, видел, что красный цвет, как черный цвет болезни, сосредоточен в клетках-шариках, а в жидкости цвета соломы, циркулировавшей в венах, были другие, тенеобразные, частички. Нуждаются ли в них вампиры?

Было слишком много вопросов и еще больше всевозможных ответов. Он не мог пробраться через эту чащу. Но чувствовал парадоксальную уверенность, что сейчас он ближе к ответу, чем когда бы то ни было раньше. Он вышел из кошмаров Шигиди, его разум был ясен, глаза и рассудок готовы разбить идолов и приоткрыть дымовую завесу.

Вампирам Адамавары, думал Ноэл, не нужны ни железо, ни машины. Они делают лишь то, в чем нуждаются, и считают, что дальше заглядывать не надо. Но они не знают, чем являются. Хотя старейшины живут здесь три тысячи лет, их глаза ослеплены бесчисленными идолами. Ого-Эйодун — кошмар, но в нем есть странный сон, который я посмотрю, если смогу.

Ноэл разобрал микроскоп, отложил образцы в сторону. Он знал, что, высохнув, они испортятся, но не выбросил их.

Лег на кровать, но не спал. Его разум работал, усилия ума, казалось, возвращали в состояние бреда. Когда на закате солнца слуги принесли пищу, он все еще не спал, но отдыхал. Аппетит возвратился к нему в полной мере, и ужин успокоил. Ощущение сытости усыпляло.