Штрафники Василия Сталина - Антон Кротков

Но, даже став генералом, Полубояров не избавился от комплекса несостоявшегося лётчика. Речь тыловика изобиловала словечками из арсенала профессиональных воздушных бойцов. При каждом удобном случае страдающему одышкой пассажиру персональной «Победы» нравилось поучительно показать на руках какому-нибудь «коллеге» из строевой части, как именно он предпочитал «срезать угол» пытающемуся удрать «Мессершмиту», чтобы потом «врезать» ему в борт из всех огневых точек. Увлёкшись рассказом, красномордый подагрик забывал про панскую хворобу, развившуюся у него на почве патологического чревоугодия и прочих излишеств.

Этой то слабостью «аса» и решил воспользоваться Борис. Они случайно столкнулись на следующий день после разговора Нефёдова со Светланой. Борис заехал к знакомым лётчикам на Кубинку. В это самое время сюда с инспекцией пожаловал заместитель командующего по тылу.

Лоснящийся благополучием вальяжный сибарит будто сошёл с полотна старофламандского живописца. Полубояров уже посетил генеральскую комнату в офицерской столовой и находился в том приятном состоянии, когда особенно тянет поговорить о себе любимом. Борис изобразил дружелюбие. Он с почтительным видом выслушал рассказ снабженца о том, как тот, якобы, рекомендовал шефу отказаться от новых бомбардировщиков известного авиаконструктора в пользу новой машины конкурирующего КБ, которую лично он – Игнат Полубояров считал более удачной.

Поймать на честолюбии «весёлого кавалера» оказалось проще простого: достаточно было предложить ему вместе слетать в зону на «спарке»66.

Правда, генерал только что обильно пообедал под коньячок, и чувствовал себя не слишком готовым к предложенной «увеселительной поездке». Да и странный внешний вид Нефёдова, на котором был сильно поношенный бушлат, явно с чужого плеча, да разбитые кирзовые сапоги, должен был насторожить Полубоярова.

Но с другой стороны ему было очень лестно воспользоваться предложением самого «Анархиста», чтобы потом козырять этим фактом из собственной биографии.

Не смотря на то, что Нефёдова сняли с должности, его фамилия продолжала стоять в списке на плановые полёты. Как действующий лётчик, он обязан был регулярно поддерживать профессиональную форму.

Командир полка что-то заподозрил и попытался отговорить высокопоставленного интенданта от полёта, но Игнат Никитович так грозно на него взглянул, что последнее препятствие перед полётом мгновенно самоустранилось.

По дороге к самолёту Полубояров осторожно уточнил, по какой программе пройдёт полёт. Лётчик развеял его опасения, заверив, что «крутить» пилотаж он не собирается, ибо после недавних корейских «каруселей» надо дать собственному организму восстановиться.

– Меня уже мутит от одного вида самолётов. Я бы с удовольствием лежал сейчас дома на диване, – доверительно пояснил Нефёдов. – Но вы же сами знаете, Игнат Никитич: чтобы получить положенную «реактивную» надбавку к зарплате, надо «выбрать» всю месячную норму полётов.

– Это верно, – авторитетно подтвердил кабинетный авиатор. – В моём департаменте каждая копеечка на строгом учёте.

В генерале было пудов восемь чистого веса. Взгромоздиться в кабину двухместного МиГа ему удалось лишь с посторонней помощью.

– Эх, и прокачу же я вас, Игнат Никитич! – азартно пообещал Нефёдов, запуская двигатель. – Всю жизнь помнить будете.

– Сделай милость, – благодушно отвечал генерал, ёрзая привычной к мягким креслам и диванам жирной задницей на жёстком сиденье. – А я тебе премию за это выпишу.

Как только самолёт оказался в зоне, Борис дал волю своему гневу. Он крутил машину на запредельных перегрузках. Истребитель метался от самой земли до стратосферы. Самолёт то едва не задевал серебряными крыльями в каскаде вращений-«бочек» верхушки деревьев, то свечой взмывал на пятнадцатикилометровую высоту. Чтобы не слышать воплей бьющегося о борта задней кабины борова в генеральских погонах, у которого от страшных перегрузок глаза чуть не вылезали из орбит, воздушный хулиган отключил связь с ним…

Виражи, полупетли, бочки, крутые развороты – одна фигура высшего пилотажа сменяла другую. Мощный реактивный двигатель позволял разогнаться до скорости в 1000 километров в час и выше.

Не обращая внимание на скрип в натруженном позвоночнике и в силовом наборе фюзеляжа, Борис старался выйти из пикирований с наибольшей перегрузкой, и тут же уйти в набор высоты на максимальном фарсаже, да так круто, что перед глазами лётчика появлялась красная пелена…. Резко «выдёргивая» самолёт из скоростного пикирования или «включая» воздушные тормоза, пилот испытывал примерно то же самое, что водитель автомобиля, врезающегося в бетонную стену на приличной скорости… Перегрузки постоянно возрастали – 5, 8, 10g. Временами они достигали феноменальных показателей. Из-за наваливающейся чудовищной тяжести «пламенный мотор» в груди сбивался с нормального ритма, пропуская очередной удар. Человек с остановившимся на мгновение сердцем едва не терял сознание и даже временно слеп.

Так – на пределе собственных возможностей и прочности металла Борис пилотировал лишь, когда его всерьёз брали в оборот в воздушном бою. Для многих, даже более молодых пилотов, подобные смертельные игры с гравитацией заканчивались печально. Но стоило сорокалетнему лётчику вспомнить, какими словами эта сука за его спиной называла любимую девушку его погибшего друга, как рука сама двигала рычаг сектора газа вперёд до упора. Мститель орудовал ручкой управления с таким чувством, словно охаживал оглоблей высокопоставленного поддонка по его мясистой спине…

После посадки генерал не смог без посторонней помощи вылезти из кабины, ставшей для него орудием жестокой пытки. Весь лоск с него сдуло. В глазах у Полубоярова всё двоилось. Дико таращась на поднявшегося к нему по лесенке механика, Игнат Никитович стонал, словно баба, и молил с привизгом:

– Братцы, выручайте… Умоляю, вытащите меня отсюда, сынки!

Технику пришлось вытаскать забрызганного собственными рвотными массами от головы до ног «аса».

Оказавшись на земле, уже распрощавшийся с жизнью бедолага, принялся благоговейно целовать бетон. Передвигаться пострадавший мог лишь с посторонней помощью, двум механикам пришлось взять его под ручки и осторожно проводить к машине.

У самого Бориса болела спина, а также все мышцы, как после ударной тяжелоатлетической тренировки с рекордными весами. Самолёту тоже досталось: на его крыльях в нескольких местах вздулась обшивка, из двигателя подтекало масло. Машину ожидал основательный капремонт. Но всё это были сущие пустяки по сравнению с тем чувством удовлетворения, которое испытывал сейчас лётчик.

Все знали, что в голове у Нефёдова – там, где всем нормальным людям положено иметь штуку, ответствую за чувство самосохранения, ничего нет, ни бугорка ни шишечки, – гладкое место. Точно также Господь, видимо, забыл вставить в его мозг такое необходимое для выживания в этом мире устройство-качество, как чинопочитание, уважение начальства. Ведь только абсолютно бесшабашный человек, находясь в ссоре с самим Василием Сталиным, мог так обойтись с его заместителем и доверенным человеком…

Глава 36

Шла подготовка к очередному воздушному параду. В день парада Василий Сталин планировал лично возглавить лётчиков округа в качестве командира флагманского корабля. А пока он наблюдал за тренировкой с земли. Когда Борис Нефёдов появился на командном пункте, всем руководил, как и положено, оперативный дежурный штаба парада, он держал связь с экипажами, давал команды диспетчерам. Пока Сталин ни во что не вмешивался. Между тем, судя по многочисленным звучащим позывным командиров групп, сейчас в тренировочной зоне было довольно тесно. Истребители, штурмовики, бомбардировщики подходили большими формациями. В тесном строю на заданной высоте они проносились над «точкой», которая изображала Красную площадь. Место отработавших машин тут же занимали вновь подходящие борта: «я полсотни пятый, группа отработала, идём на базу», «докладываю: четыреста шестой вышел на боевой курс, следом за мной на эшелоне четыреста восьмой и триста пятнадцатый»…

Как обычно, были задействованы такие силы, что ошибки становились неизбежны. Наземные наблюдатели уже неоднократно докладывали о том, что пролетевшие самолёты не смогли выдержать строй или направление. Но это было нормально: сбои на стадии подготовки неизбежны, и когда во главе процесса стоял Нефёдов, он умел удерживать ситуацию под контролем, планомерно выводя экипажи на пик формы точно к назначенному часу. Но теперь всё было иначе. Нервозности добавляло присутсвие на КП67 командующего. В прежние парады Сталин обычно если и заезжал в тренировочный центр, то лишь для того, чтобы удостовериться, что всё идёт по плану, и редко задерживался более чем на полчаса. Человек полёта, страсти, он быстро начинал скучать посреди всей этой наземной суеты. Но в этот раз Василий желал всё проконтролировать.