Так начиналась война - Иван Баграмян

Оба генерала горячо спорили. Я сразу понял, что речь идет о 6-й армии. Что там еще стряслось?

Кирпонос сердито тряс пачкой телеграфных бланков. — До каких пор это будет продолжаться? Вместо того чтобы выполнять боевые приказы, командарм просит отменить их!

Пуркаев в ответ лишь пожимал плечами. Передав телеграмму начальнику штаба, командующий проворчал:

— Как будто только шестой армии сейчас трудно. Но ответ будет один: Музыченко должен неукоснительно выполнять приказ!

Заметив меня, командующий спросил:

— Ну что в укрепрайоне? Докладывайте!

Я рассказал о своих впечатлениях, о намечаемой командованием укрепрайона перегруппировке войск, о настроении личного состава. Упомянул и о ранении Сысоева, о том, что ему сейчас трудно работать.

— Нужно подумать, Максим Алексеевич, — сказал Кирпонос Пуркаеву, — кого из генералов можно будет выделить для руководства укрепрайоном. Там сейчас сосредоточиваются крупные силы, и Сысоеву при теперешнем его состоянии не справиться…

Отдав необходимые указания по дальнейшему усилению обороны Киевского укрепленного района и обеспечению его в самом срочном порядке бронебойными снарядами, командующий фронтом приказал мне проследить за выдвижением войск на новые позиции.

Когда Кирпонос отпустил нас, начальник штаба молча сделал мне знак следовать за ним. Войдя в свой кабинет, он устало опустился на стул.

— Что случилось в шестой армии? — не утерпел я.

— А! — раздраженно махнул рукой Пуркаев. — Музыченко, получив нашу директиву о наступлении на Романовку, прислал нам вот это. Доказывает, что наступать не может… И как у него время находится для писания таких длинных докладов!

Зная генерала Музыченко как человека на редкость энергичного и не очень-то склонного к писанине, трудно было поверить, что у него хватило терпения на столь пространный документ. По-видимому, штабисты постарались.

Быстро просмотрев содержание доклада, я сказал, что если согласиться с этим предложением, то потеряет всякий смысл и наступление армии Потапова.

— Вот то-то и оно, — огорченно отозвался Пуркаев. — Выходит, мы должны перейти к пассивной обороне, а это позволит немцам беспрепятственно атаковать Киев. Именно поэтому мы не можем согласиться с доводами генерала Музыченко. Ставка требует от нас решительных контрударов с целью закрытия бреши и ликвидации вражеских сил. Что же, мы вместо выполнения приказа представим в Москву доклад о том, что у нас мало сил и мы не можем наступать в этих условиях? разве в Ставке и в Генеральном штабе не понимают, в каком положении находятся наши войска?!

Объективности ради должен заметить, что генерал Музыченко нисколько не сгущал красок, говоря о тяжелейшем положении своей армии и о недостатке сил для наступления. И все же в той обстановке, когда фронт был рассечен, иного выхода не было. Переход наших войск к пассивной обороне был бы лишь на руку противнику.

Контрудар 6-й армии на Романовку, если бы даже не привел к закрытию бреши в линии фронта, сковал бы в этом районе значительные силы противника, облегчив положение под Киевом. К тому же наступление наших войск давало надежду соединиться с окруженными севернее Нового Мирополя частями 7-го стрелкового корпуса.

Я спросил, готовить ли соответствующий ответ командованию 6-й армии. Пуркаев сказал, что в этом нет необходимости: к Музыченко выехал генерал Панюхов, который сообщит ему о решении Военного совета и проконтролирует выполнение директивы.

Наши контрудары под Новоград-Волынским и Бердичевом, хотя и не полностью, достигли цели, но фашистские войска были скованы в этом районе, и гитлеровскому командованию пришлось вводить свежие резервы. Из-за этого оно не решалось бросить свои главные силы на штурм Киева.

К чести генерала Музыченко, он сам понял важность контрударов и отдал их организации всю свою энергию. К сожалению, сил в его распоряжении оставалось все меньше. Надежды, что он сможет использовать для наступления на Романовку 16-й мехкорпус, не сбылись. Соединения этого корпуса постепенно втянулись в ожесточенные бои с бердичевской группировкой врага, и перебросить их в район нанесения контрудара так и не удалось. А нараставший натиск фашистских войск под Бердичевом сильно тревожил нас: они могли прорваться отсюда в тыл нашим 6-й и 12-й армиям. Поэтому командующий фронтом требовал от группы генерала Огурцова все новых и новых ударов по врагу. Группа С. Я. Огурцова и части 16-го мехкорпуса выполнили задачу. Наши войска сумели здесь на целую неделю задержать главные силы двух моторизованных корпусов из танковой группы генерала Клейста.

Высокую отвагу проявили бойцы и командиры мотострелкового батальона сводного отряда 8-й танковой дивизии 4-го мехкорпуса. Когда фашисты внезапно ворвались в Бердичев, мы не успели вывести из города 70 вагонов с боеприпасами. Нельзя было допустить, чтобы патроны, снаряды и авиабомбы, изготовленные руками советских людей, попали в руки врага. Было приказано уничтожить их. Это задание было возложено на батальон майора А. И. Копытина. Советские бойцы пробились на станцию. Фашисты отчаянно их атаковали, пытаясь окружить и уничтожить. Но никакие силы не могли заставить наших воинов отступить. И лишь когда саперы закончили минирование состава, майор Копытин подал команду пробиваться к своим. К вагонам прорвались фашистские автоматчики. И в это время грянули взрывы. Считали, что весь батальон Копытина погиб. Каково же было удивление, когда через восемь дней майор привел своих бойцов в расположение наших частей. Люди были до крайности измучены, но горды сознанием выполненного долга. Причем их оказалось больше, чем отправлялось на задание: майор Копытин по пути влил в свой батальон более двух рот другой дивизии, оказавшихся в окружении.

А о танкистах сводного отряда 10-й танковой дивизии ходили легенды. Так, весь фронт узнал о старшем лейтенанте Д. С. Пелевине. Командир сводного отряда приказал ему захватить «языка». Пелевин повел свою «бетушку» — так бойцы прозвали легкий танк БТ — сквозь огонь на северную окраину Бердичева, занятого фашистами. Поднялся переполох. Танкисты Пелевина, давя гусеницами вражеских солдат, хладнокровно выбирали «языка» поценнее. Вот им удалось опрокинуть мотоцикл, на котором ехал немецкий офицер. Тот вскочил и пытался убежать. Пелевин выпрыгнул из танка, догнал гитлеровца, обезоружил и потащил его. Когда немца уже втиснули в люк, Пелевин вдруг заметил, что у фашиста нет сумки, видно, бросил ее по дороге. Не обращая внимания на автоматную пальбу, которую открыли всполошившиеся фашисты, старший лейтенант снова спрыгнул с танка, разыскал пропажу и только тогда занял свое место в машине.